. Тирпиц отдал бы за такое сообщение собственные уши и усы. Будь я капитаном вражеской подводной лодки, я непременно воспользовался бы фактами, представленными в шифрограмме. Один меткий удар ниже ватерлинии или позади труб, на уровне оружейных складов, отправит крейсер массой в двадцать восемь тысяч тонн в подводное царство.
Открытие Холмса означало: Королевский флот находится в смертельной опасности, о которой в Адмиралтействе даже не подозревают. Мою сонливость как рукой сняло. Я опустился в кресло. Секунду назад, в первые часы туманного осеннего утра, стены нашей зашторенной гостиной услышали тайну, какой не слыхали еще никогда. Она могла предрешить исход крупного морского сражения в Северном море или Атлантическом океане. Если будущие враги завладеют этой информацией, Великобритания наверняка проиграет войну.
3
– Слепая игра… – тихо произнес Холмс. – Казалось бы, вся Европа мирно греется под осенним солнцем, но мы четверо уже настолько вовлечены в борьбу с неприятелем, будто срок ультиматума истек и послы отозваны. Битва зеркал и тумана началась.
Теплый утренний свет наполнял гостиную, откуда еще не улетучились ароматы жареных блюд, с аппетитом съеденных нами за завтраком. Холмс отправил первому лорду Адмиралтейства телеграмму со строгим указанием переодеться в штатское платье и явиться на Бейкер-стрит в кебе. Фишер и лорд Эшер прибыли одновременно: один из Уайтхолла, другой из Виндзора. Очевидно, перед тем, как нанести визит нам, они встретились друг с другом для спешного совещания. Выслушав новость, которую приготовил Холмс, виконт сохранил видимость спокойствия в отличие от адмирала. Его лицо вытянулось и стало белым, как свечной воск.
– Ну и каков же будет наш первый шаг?
Вопрос был адресован Эшеру, но сыщик вмешался:
– Не предпринимайте ничего, сэр Джон. Не лишайте предателя доступа к секретным документам, пускай он думает, будто ему ничто не угрожает. Передачи должны продолжаться. Только теперь особенно важные бумаги следует подменять копиями, содержащими как можно большее количество ошибок. Оставляйте неискаженными лишь общедоступные факты, а также те, которые, по вашему мнению, могут быть уже известны шпиону. Все остальное пусть будет сплошной ложью. Вряд ли у Тирпица есть основания подозревать, что ваш человек в Берлине узнал о происходящем. Поэтому у вас, скорее всего, появится возможность дергать гроссадмирала за ниточки. Это единственный луч света на вашем пути. Стоит арестовать предателя, и вы окажетесь во тьме.
Сэр Джон Фишер встал и подошел к окну (на сей раз ему, а не Холмсу пришлось мерить шагами комнату). Сцепив руки за спиной, он выглянул на улицу: по тротуару гуськом семенили дети, которых вели домой после прогулки в парке. Наконец адмирал проговорил:
– Мы не можем менять курс. До недавнего времени мы опережали Тирпица: у нас было пять или шесть дредноутов, а у немцев ни одного. Если бы мне не препятствовали, я, по примеру Нельсона, нанес бы кайзеровскому флоту открытого моря упреждающий удар в Кильском канале, а на берег бы высадились пятнадцать тысяч наших морских пехотинцев. Но король не позволил. Теперь у Тирпица есть свои дредноуты и подводные лодки. Поймите, мистер Холмс, положение изменилось. Мы можем победить немцев лишь с помощью судов, которые были бы вооружены не хуже германских, но передвигались бы значительно быстрее. Таковы наши новейшие крейсеры: у нас их дюжина, и во вражеском флоте им нет равных. Защиту этим кораблям обеспечивает не столько броня, сколько скорость. В прошлом месяце мы спустили на воду два новых дредноута: «Несгибаемого» и «Непобедимого». Они полным ходом прошли семь тысяч миль до Фолклендских островов. Водотрубные котлы и турбинные установки сработали безукоризненно. Эти крейсеры смогут подойти к врагу, прежде чем он их заметит. Однако, зная особенности строения и бронированного покрытия наших судов, противник сможет направлять снаряды в самые уязвимые точки корпуса.
Первый лорд Адмиралтейства отвернулся от окна.
– Нарушать ход событий не следует, – сказал Холмс тем же спокойным голосом. – Предатель должен по-прежнему получать сведения и передавать их с помощью кода Морзе. Все, что вы можете сделать, – это снабжать врага ложными данными о конструкции крейсеров, мощности их турбин и котлов.
Фишер состроил недовольную гримасу:
– Задача непростая. Мы рискуем ввести в заблуждение собственных служащих.
– И все-таки вы должны справиться, – терпеливо ответил детектив. – Другого выхода нет.
На протяжении последующих нескольких недель на Бейкер-стрит доставили около дюжины простых конвертов. Каждый раз очередную перехваченную шифрограмму нам приносил посыльный – как правило, молодой флотский офицер в штатском. Холмс снова погрузился в работу, позабыв о сне. На сей раз ни одна строка из «Алисы в Зазеркалье» не помогла расшифровать цепочку четырнадцатибуквенных звеньев. Вероятно, из предосторожности враги сменили ключ. Шли дни, наступил ноябрь, и гениальный мастер дедукции становился все мрачнее.
– Они не могли ничего заподозрить, – утешал я его. – В противном случае передачи бы просто прекратились.
Мой друг, не слишком успокоенный этим аргументом, вздохнул.
– Остается лишь действовать методом проб и ошибок, Ватсон, – сказал он. – Мой брат Майкрофт и его друзья-математики умеют оперировать числами, которые настолько велики, что «не поддаются счету». Таковы шансы на успех у нашего противника.
Итак, Холмс упорно ломал голову над шифрограммами, а Джеки Фишер каждый день твердил ему, что, пока не будет раскодировано хотя бы одно новое сообщение, мы не узнаем, принял ли шпион фальшивые документы за чистую монету.
Миссис Хадсон вошла в комнату с подносом и поставила на стол серебряный чайник. Когда почтенная леди удалилась, Холмс повернулся ко мне и процедил:
– Все неправильно. У нас ничего не выйдет.
Я был потрясен. Мой друг никогда не произносил подобных фраз. Секунду помолчав, он исправился:
– Ничего не выйдет, если мы будем действовать по-прежнему. Ключом может служить любая книга мира или одно-единственное слово, повторяемое вновь и вновь. Нас, Ватсон, водят, как быков за кольцо в носу. Наша ошибка в том, что мы начинаем с начала, а надо бы – с конца.
– Но как можно начать с конца? Ведь прежде, чем приступить к расшифровке, мы должны получить ключ!
Холмс покачал головой:
– Его нам не найти. На это неприятель и рассчитывает. Чтобы раскодировать сообщение наугад, нам потребуется отрезок времени, примерно равный нынешнему возрасту вселенной. Нужно бросить попытки подобрать ключ и постараться хотя бы частично угадать содержание послания. Тогда, действуя в обратном порядке, мы, вероятно, сможем восстановить код либо получить его фрагмент. А затем будем продолжать расшифровку. Даже при отсутствии ключа, мой дорогой Ватсон, реально определить некоторые слова. Тогда часть кода окажется в наших руках.
– И что же это за слова? – поинтересовался я, решив не возражать за неимением более удачного плана.
– Принимая во внимание недавние события, нетрудно догадаться, что в шифрограмме непременно должно присутствовать имя собственное – «Дредноут». Пускай меня застрелят, если какие-нибудь четырнадцать букв ему не соответствуют. Ведь именно этот класс кораблей так интересует наших противников.
– Да, но в слове «Дредноут» только восемь букв, – осторожно заметил я.
– Хорошо. Тогда вспомним о любви тевтонцев к исчерпывающим формулировкам. «Линкор „Дредноут“» – вот вам и четырнадцать.
Холмс собрал шифрограммы и приготовился к работе. Судя по всему, она должна была растянуться на всю ночь. Когда пробило два часа, мы все еще трудились над одним из недавно перехваченных сообщений. Четырнадцатибуквенная строка казалась совершенно бессмысленной:
ЮКИЦЦБЦХХЩЫЩЯГ
– Попробуем снова, – терпеливо проговорил Холмс. – Допустим, эти четырнадцать литер означают «линкор „Дредноут“». Тогда каков ключ?
Мой друг приступил к обратному кодированию. Это был кропотливый труд. Таким образом мы уже проверили сотни подобных буквосочетаний, но ничего не добились. И вот настала очередь этой шифрограммы. Спустя две минуты мы изумленно воззрились на результат. Полученная фраза оказалась одновременно и ключом к посланию, и самим посланием: «Увы, мистер Холмс!»
Я был так ошеломлен, будто меня внезапно ударили в грудь. В мозгу, измученном ночным бдением, мелькнуло: может, далекий и невидимый враг запросто читает наши мысли? Мы с Холмсом молча поднялись из-за стола и уселись в кресла. Мое отчаяние нарастало.
– Конец, – горестно сказал я. – Но откуда, черт возьми, они о вас пронюхали?
Холмс вытряхнул содержимое трубки в камин, снова ее набил и зажег. Несколько секунд он сидел безмолвно. Затем повернулся ко мне.
– Думаю, они не могут ничего знать. Следовательно, и не знают. Если не ошибаюсь, это был выстрел наудачу, один шанс из тысячи. Чувствуется тяжеловесное немецкое остроумие. Вы ведь помните о том, что некоторые мои приключения стали широко известны публике благодаря вашему таланту. Вы, как никто, умеете описывать события в романтическом духе. Шпион вполне мог прочитать ваши рассказы. Эти слова принадлежат покойному профессору Мориарти и успели стать расхожим выражением. А посему давайте считать, что наши противники просто шутят между собой.
– Разве у нас есть на это основания?
Холмс казался на удивление невозмутимым.
– Как видите, это сообщение не последнее. Если бы шпион подозревал, что на его след напали, он замолчал бы. Кроме того, когда наши высокопоставленные друзья посещали нас, я время от времени поглядывал на улицу и не заметил за ними слежки. Но рано или поздно о поездках сэра Джона и лорда Эшера на Бейкер-стрит узнают. Следует принять дополнительные меры предосторожности.
Доводы Холмса не умерили моего беспокойства. На следующий день брат Майкрофт приготовил для нас отдельный кабинет в клубе «Диоген». Чтобы избавиться от возможных преследователей, мы сели в двухпенсовый омнибус, вышли на Оксфордской площади и дождались очередного экипажа, при посадке пропустив вперед ожидавших его пассажиров. Соглядатаю пришлось бы повторить наши действия, и он не остался бы незамеченным.