– Дело, за которое я взялся! Ах, Ватсон, Ватсон! – уныло воскликнул сыщик. – Преподобный мистер Милнер, миссис Динс и ее дочь Эффи – молодая особа, служившая, как я понимаю, горничной в брайтонском отеле «Роял Альбион» и уволенная, насколько известно, за то, что ночью ее видели входящей в номер джентльмена… Честное слово, Ватсон! Да пусть сто горничных войдут в комнаты к ста джентльменам, какое мне до этого дело! Мне абсолютно все равно, уволят их потом или нет! Никто не говорит, что из того номера украли какую-либо вещь: во всей гостинице не пропало даже булавки. Просто молодая женщина вошла к мужчине. Даже самое ничтожное внимание к такому пустяковому происшествию свидетельствует о торжестве банальности в нашем обществе.
– Вы сами часто говорили, старина, что опаснейшие преступления скрываются под маской обыденности.
– Ну да, ну да, – с неохотой согласился Холмс, – безусловно, это так.
На несколько минут он удалился в свою комнату и, судя по донесшемуся оттуда шуму, устроил там полный беспорядок. Затем мой друг снова вышел в гостиную, но уже не в халате, а в черном бархатном пиджаке.
– Отель «Роял Альбион», – вздохнул Холмс, садясь, – даже за шестьдесят миль от него я чувствую, как бьет в нос запах коричневого виндзорского супа.
В половине одиннадцатого под нашими окнами остановился кеб, на лестнице раздались голоса. Накануне мы получили телеграмму от преподобного Джеймса Милнера, в которой сообщалось, что он в сопровождении двух представительниц своей брайтонской паствы приедет в Лондон утренним поездом и к одиннадцати будет на Бейкер-стрит. Насколько я знал, он являлся главой Уэслианской миссии на железной дороге. Среди его духовных чад были рабочие и члены их семей, населявшие улочки, которые разрослись на склонах холма вокруг узловой станции линии Лондон – Брайтон – Южное побережье. Миссис Динс и Эффи пришли к пастору со своей бедой, а он, движимый поистине донкихотским благородством, решил вверить ее прославленному Шерлоку Холмсу.
Наши посетители представляли собой довольно странную троицу. Наружность мистера Милнера сразу же выдавала в нем методистского священника. Он был в черном суконном костюме, украшенном лишь высоким белым воротником при отсутствии броских атрибутов, которые носят служители других церквей. Лоснящиеся волосы этого джентльмена преждевременно поседели, но очки делали его похожим на студента.
Миссис Динс, дама в цветастом летнем платье и плоской шляпке с загнутыми кверху полями, поднялась по ступеням со скоростью крейсера, несущегося полным ходом. От ее круглого лица веяло решимостью. Видно, она умела за себя постоять. Я сразу вообразил, как эта доблестная женщина закатывает рукава, чтобы хорошенько выстирать белье в тазу или дать взбучку тому, кто сказал ей слово поперек. Услышав, что ее улочка, застроенная одинаковыми, лепящимися друг к другу домишками, называется Трафальгар-стрит, я представил себе нашу гостью среди тех валькирий, которые взошли на корабль «Виктория» перед знаменитым нельсоновским сражением и заряжали пушки для своих мужей.
Эффи Динс, виновница нашей встречи, оказалась пухленьким розовощеким херувимчиком лет пятнадцати-шестнадцати, не более, со светлыми кудряшками, выбивавшимися из-под голубого канотье. Несомненно, столь миловидная девушка рисковала стать предметом пересудов.
Холмс рассадил гостей, и мистер Милнер взял слово:
– Джентльмены, то, что в глазах всего мира сопряжено с развлечением, представляет серьезнейшую угрозу для чести мисс Динс и ее матушки.
Почтенная матрона энергично кивнула.
– Эффи Динс прослужила почти два года, но лишилась места, – продолжил священник. – Ее уволили без предоставления рекомендательных писем за проступок, которого она не совершала. Ночью гостиничный портье якобы видел, как девушка вошла к постояльцу, и наутро сообщил об этом начальству. Ее сразу рассчитали, хотя она решительно отрицала свою вину. От самого джентльмена никаких жалоб не поступило: судя по всему, его никто ни о чем не спросил. Мне мисс Динс известна как добрая и правдивая прихожанка, в детстве она еженедельно посещала воскресную школу Уэслианской миссии…
Любопытство, с каким Холмс взирал на оратора, граничило с неучтивостью, если не с враждебностью.
– К сожалению, мистер Милнер, эти подробности не имеют отношения к делу. Давайте придерживаться фактов. Мисс Динс может быть грешна, как Иезавель, но это ничего не значит, если той ночью она не входила в номер. Но в противном случае, при всей ее доброте и честности, она виновата и была уволена справедливо. Поэтому о воскресной школе нам лучше позабыть, иначе мы далеко не продвинемся.
К несчастью, наши посетители застали Холмса в скверном расположении духа. Судя по выражению лица миссис Динс и по румянцу, залившему ее щеки и шею, моему другу не стоило упоминать распутную жену царя Ахава. Ни одному столичному детективу не позволительно так отзываться о дочери почтенной жительницы Брайтона! Прежде чем мистер Милнер успел раскрыть рот, миссис Динс запальчиво произнесла:
– Нет, вы послушайте, мистер Холмс! Моя Эффи – хорошая девочка, она никогда бы такого не сделала! А в ту ночь дочка и вовсе была дома!
Столь решительный натиск не мог не произвести впечатления на Холмса, и он восхищенно воскликнул:
– Превосходно, мадам! Вы, если можно так выразиться, безошибочно улавливаете принципы доказательственного права. Прошу вас, продолжайте.
Преподобный мистер Милнер оказался в тени.
– Так вот, сэр, – возобновила свой рассказ его прихожанка, – тем вечером Эффи пришла домой как обычно, где-то в половине девятого. Мне вы можете не верить, но ведь есть жильцы!
– Жильцы, мадам?
– Те, что квартируют по соседству. Они как раз зашли к нам перекинуться в картишки, пропустить по стаканчику рома с лимонным соком и выкурить по трубочке.
Я ясно представил себе, как миссис Динс курит трубку в окружении своих гостей.
– Полагаю, они не пробыли у вас до двух часов?
– Нет, сэр, только до полуночи. Все это время Эффи сидела с нами, а потом пошла в свою спаленку на чердаке. Чтобы спуститься вниз, ей пришлось бы пробраться через комнату, где спим мы с Альфом. После рома у меня разболелся живот, и я с час ворочалась без сна. Неужели девочка вышла из дому, а я ее не видела и не слышала? Удалось бы ей отпереть нижнюю дверь, чтобы этого не заметил Альф? Он-то встал в три, потому что в четыре на грузовом дворе при станции начинается ранняя смена. И не говорите мне, мистер Холмс, что я не могу доказать того, что говорю. Неужто я похожа на женщину, которая просто так возьмет и выпустит свою дочку на улицу среди ночи?
– Нет, мадам, – неуверенно сказал Холмс, – не похожи. И тем не менее в любом суде вам зададут следующий вопрос: «Зачем портье, кто бы он ни был, заявил, будто девушка входила в комнату постояльца в два часа пополуночи, если на самом деле это невозможно?»
Миссис Динс посмотрела на Холмса сощуренными глазами:
– Да, мистер Холмс, о да! Мне самой охота его об этом спросить – и так спросить, чтоб на всю жизнь запомнил!
Детектив вытянул к камину свои длинные тонкие ноги. Когда он оторвал взгляд от огня, его глаза светились таким оживлением, какого я в них давно не наблюдал. Если хоть одной даме и было суждено покорить Холмса за четверть часа, то ею оказалась миссис Динс. Преподобный мистер Милнер долго не вмешивался в разговор: прихожанка бойко справлялась сама. Но возникла пауза, и священник решился подать голос.
– Насколько я помню, – торопливо заговорил он, – этот человек сказал, что узнал мисс Динс по форменному костюму: черному платью, белому переднику и белой шапочке. Все это могла надеть другая женщина, перед тем как войти к постояльцу, но непонятно, зачем ей это было нужно. В любом случае, проникнув в комнату, она наверняка разбудила бы его.
– Совершенно верно, – задумчиво ответил Холмс. – Что нам известно о джентльмене, занимавшем тот номер? Надо полагать, он поселился в гостинице один?
Миссис Динс в очередной раз выхватила у Милнера нить разговора:
– Он приехал за несколько недель до увольнения моей дочки, и в городе о нем судачили. Рассказывали, будто он видит привидения. У него были какие-то дела в обществе циклических исследований.
– Психических исследований, – быстро поправил пастор.
Миссис Динс смерила его взглядом и снова обратилась к Холмсу:
– Говорят, этот джентльмен повидал не одну дюжину призраков и теперь не может хорошо спать: каждую ночь, чтобы уснуть, ему нужно клара… чего-то там из бутылки. По утрам моя девочка чуяла, как в комнате воняет. А еще он повздорил с артистами из «Аквариума» – с профессором Чемберленом и мадам Эльвирой, которые вызывают духов и угадывают мысли. Наши газеты даже хотели напечатать их переписку, но потом побоялись неприятностей с судейскими.
Я посмотрел на Холмса: от упоминания о спиритизме он поразительно переменился в лице. Его глаза, как две звезды, теперь горели огнем плохо скрываемого нетерпения. Пальцы моего друга впивались в ручки кресла, и мне показалось, будто он вот-вот вскочит с места. В этот момент преподобный мистер Милнер сделал еще одну попытку завладеть вниманием детектива.
– Джентльмена, о котором идет речь, зовут мистером Эдмундом Герни[32], – поспешно проговорил священник. – Он ученый-спиритуалист. Как все люди, всерьез изучающие потусторонний мир, господин Герни ненавидит оскверняющих науку шарлатанов, которые развлекают публику в «Аквариуме» угадыванием мыслей, месмеризмом и сомнамбулизмом. Его собственные опыты в Обществе психических исследований – это нечто совершенно иное. Известно, что мистер Герни занимается классическими языками в кембриджском Тринити-колледже, поддерживает дружбу с доктором Фредериком Майерсом[33] и его коллегами. Кроме того, он написал несколько трудов по теории музыки. В области сверхъестественного его прежде всего интересуют призраки живых людей, то есть те случаи, когда мы видим перед собою духовно близкого и хорошо известного нам человека в переломный момент его жизни, нередко в его смертный час. Например, в дальнем конце садовой тропинки появляется ваш друг, который, как вы знаете, уехал в Индию. Впоследствии выясняется, что он действительно был в Индии и умер в ту минуту, когда перед вами возник его образ.