— Так получилось…
— Впрочем, я помню, помню. У нас тебе писали этот «вид на жительство».
— Как, разве ты в «Земле и воле»?
— Да. Знаешь о процессе?
— Как же не знать, да попасть туда не могу.
— А ты где обитаешь?
— На вагоностроительном, Пресняков помог устроиться.
— Пресняков? Ты давно не слышал о нем?
— Давно. Он от нас ушел и словно пропал…
— Пресняков создал группу отважных, чтоб защищать революционеров от провокаторов. Это он убил шпиона Шарашкина.
— Неужели?
— Да. Но недавно его выследили и схватили.
— Андрея? Что ты?.. Я не знал…
— Держись на заводе, Степан. Это важно! Слышал о ваших кружках… Надо бы там рассказать о процессе.
Кравчинский засунул руку в карман и достал печатную карточку.
— Вот держи пропуск.
— Правда? А где взял?
— Сами отпечатали. Точная копия — не бойся.
— Спасибо, Сергей!
— Только когда пойдешь, приоденься и эту хламиду смени. Там, брат, отборная публика.
— Понимаю.
— Ну, будь здоров! Смотри, на суде ни с кем ни слова, ни кивка! Полно шпионов…
Они попрощались за руку и разошлись. Степан шел, сжимая кулаки: «Эх, Андрей, Андрей… Как же это ты промахнулся…»
6
Степану удалось отпроситься на заводе только на третий день, и то лишь после обеда. Зал суда был переполнен. В проходах и у дверей — стояли. Степан протиснулся к стене. Благодаря высокому росту он видел сидевших за массивным столом, под портретом царя, судей и находившихся за барьером подсудимых.
Первоприсутствующий, тучный сенатор, в шитом золотом мундире, монотонно допрашивал кого-то из свидетелей. Видно было, что ему и публике надоели эти утомительные однообразные вопросы. Все в зале, особенно женщины, жаждали увидеть отважных и дерзких революционеров, услышать смелые речи. Но так как этого не было, многие скучали, зевали, разговаривали друг с другом. Степан вначале чутко вслушивался в то, что говорил допрашиваемый свидетель из крестьян. Но тот повторял, очевидно, уже давно сказанное и написанное им очень невнятно и глухо. Степан, перестав слушать, рассматривал подсудимых.
Многие из них заросли бородами и выглядели угрюмо. Они тоже устали и больше перешептывались, чем слушали свидетеля, или писали что-то в свои книжечки.
Степан переводил взгляд с одного на другого. Вот, блеснув стеклышками очков, в его сторону посмотрел узколицый человек с бритым лицом, с пышной рыжей шевелюрой. Степан вздрогнул, узнав пропагандиста из землевольцев, которого слышал на одном из тайных собраний на Выборгской стороне. Потом его взгляд скользнул по второму ряду, и вдруг в углу Степан увидел коротко постриженную девушку, с челкой на лбу, в накинутом на плечи пуховом платке. Девушка сидела задумавшись, опустив глаза. Ее миловидное, с тонкими бровями лицо показалось Степану очень знакомым. Он слегка привстал на цыпочки, чтоб лучше ее рассмотреть. В это мгновенье, словно почувствовав, что ее кто-то рассматривает, девушка приподняла голову и взглянула прямо на Степана серыми, немного пугливыми глазами. По ее лицу скользнула легкая тень улыбки.
«Узнала, — радостно подумал Степан, — узнала! Это она, Анна Васильевна! Та самая учительница, которую я видел в Орлове, на берегу Вятки… И последний раз, когда ее увозили жандармы… Милая! Так вот где мы встретились!..»
— Подсудимый…ин, — объявил первоприсутствующий.
Степан не расслышал фамилию, но увидел, как вышел к барьеру стройный молодой человек с темной бородкой. Отведя рукой сползающие на высокий лоб длинные волосы, он стал громко и спокойно отвечать на вопросы.
— Так-с… А теперь, что вы можете сообщить по делу? — спросил первоприсутствующий, когда опрос был окончен.
Подсудимый осмотрел сидящих в первых рядах важных сановников и дам, прошелся взглядом по стоявшим в проходах студентам и разночинцам и, гордо вскинув голову, заговорил дерзко, язвительно:
— Я могу сообщить всем присутствующим здесь, что уже три года содержусь в тюрьме незаконно, без всяких к тому оснований, как и подавляющее большинство моих товарищей. Это произвол!
Первоприсутствующий зазвонил. Но обвиняемый, еще более повысив голос и заглушая звонок, продолжал:
— Еще я могу сообщить, что заседающее здесь Особое присутствие Сената считаю неправомочным судить нас, представителей народа. Потому что все вы — продажные царедворцы, жалкие полицейские, судейские лакеи, готовые сделать все, что вам прикажут.
— Прекратите! — закричал первоприсутствующий. — Я лишаю вас слова.
— Мы, революционеры, — против рабства, тирании и пресмыкательства. Мы за свободу народа!
— Молчать! Уведите его! — орал первоприсутствующий.
Жандармы схватили подсудимого, зажали ему рот, поволокли.
— Это произвол! — крикнул кто-то из подсудимых. — Долой Шемякин суд! Долой!
Судебный пристав бросился к барьеру, что-то крича.
Первоприсутствующий яростно зазвонил в колокольчик и объявил заседание закрытым…
Степан вышел из здания суда возбужденный и радостный. Он не стал дожидаться конки и пошел пешком.
«Какой молодец, какой отважный!» — думал он об обвиняемом, а из темноты смотрели на него слегка пугливые, серые, ласковые глаза…
7
7 декабря Степан вернулся с работы взволнованный, и только разделся — в дверь постучали.
Привыкший к осторожности, Степан открыл сам и увидел Запыхавшегося бородатого человека, с небольшими острыми глазками, которого не раз видел, слушал на рабочих кружках и знал как Козлова.
— Извини, Халтурин, дело неотложное, поэтому и пришел.
— Проходи, Козлов.
— Товарищи дали твой адрес!.. Беда… На патронном произошел взрыв — несколько рабочих убито, трое тяжело ранено.
— Я уже знаю. Собираюсь ехать… Тебе кто сказал?
— Прибежал посыльный из рабочего кружка. Случайно нашел меня. Рабочие возмущены и собираются бастовать.
— Почему взрыв произошел, не знаешь?
— Говорят, из-за недосмотра начальства.
— Надо ехать, и как можно быстрей, — решительно сказал Степан. — Беги, Козлов, на улицу и постарайся поймать извозчика. Я сейчас выйду.
На улице начиналась метель, а завод находился далеко, на Васильевском острове. Но извозчик попал разбитной, шустрый, и так как ему посулили «на 186 водку», помчал во весь дух…
Несмотря на метель, у патронного, у самой проходной, смутно вырисовываясь во мгле, толпились люди, слышались возбужденные голоса.
Степан и Козлов выскочили из санок и, велев извозчику ждать, пошли к проходной.
— Я тут, у забора, стану, — крикнул вдогонку извозчик и развернул санки.
Степан и Козлов, пройдя мимо собравшихся, повернули к конторе, а потом незаметно подошли к толпе.
— А я говорю, эти двое при смерти, — кричал кто-то простуженным голосом.
— Да и третий, обожженный весь — едва ли спасут, — угрюмо проговорил кто-то.
— И на первом этаже много обожженных и покалеченных. Два фельдшера перевязывали и не могли управиться, — пояснил простуженный голос.
Степан из-за чьей-то широкой спины спросил как бы между прочим:
— А из-за чего произошел взрыв-то?
Широкая спина повернулась, и перед Степаном блеснули медные пуговицы:
— Из-за чего? А тебе зачем знать? Ты кто таков?
— Не ваше дело… рабочий.
— Пастухов! Големба! Сюда! — закричал околоточный и, достав свисток, пронзительно засвистел.
Из мглы выросли сразу трое:
— Слушаем, ваше благородие.
— Вот эти двое, что прикатили на извозчике, — социалисты. Взять их!
— Погодь малость! — зычно пробасил вышедший из толпы богатырь и поднес к носу околоточного увесистый кулак. Толпа сомкнулась вокруг городовых.
— Как? Угрожать?! — закричал околоточный.
— Я говорю, погодь! — более грозно повторил богатырь и так рванул околоточного за борт шинели, что посыпались пуговицы.
— Я… я выполняю свой долг, — дрогнувшим голосом забормотал околоточный.
— Мы тебе пропишем долг, сукину сыну. Мы с тобой за все рассчитаемся… и за убитых товарищей тоже… Поезжайте, ребята!
Из толпы выскочил шустрый, небольшой человек в полушубке и побежал к участку, но за ним бросились сразу трое и поймали его.
Степан тихонько толкнул Козлова, кивнул в сторону извозчика:
— Спасибо, друзья! Спасибо! — сказал Козлов и они побежали к извозчику, сели в сани. Тотчас в сани вскочил незнакомый молодой рабочий. Молча пожал руку Степану и Козлову.
— Давай, милый, к Екатерининской больнице, — шепнул он извозчику. — Это рядом.
Сани скрипнули и понеслись. Было слышно, как шумит метель и как у проходной грозно гудит толпа рабочих.
У больницы, в свете тусклого фонаря тоже толпились рабочие — друзья и родственники погибших и пострадавших. Ждали, пока из хирургического отделения вернутся «ходоки», посланные узнать, есть ли надежда на исцеление обожженных взрывом.
Молодой рабочий в надвинутой на самые глаза ушанке, что приехал со Степаном и Козловым, велел им ждать в санях, а сам подошел к толпе и долго шептался с двумя парнями.
Потом все трое подошли ближе к саням, крикнули Степана. Степан подошел, поздоровался за руку.
— Друзья! Мы, рабочие вагоностроительного, всем сердцем с вами. Душевно сочувствуем вашему горю.
— Спасибо! Вот помогли бы нам листовку отбить. Хоронить собираемся послезавтра.
— Времени, правда, мало, но можно попробовать. Я это возьму на себя. Только кто бы помог описать все, что было?
— Мы набросали тут, да не знаем… Надо бы кому из студентов показать.
— Я свяжусь с землевольцами — они помогут. Дайте надежного человека, который бы все мог рассказать.
— А вот Кирюха, что с вами ехал, — самый подходящий. Он человек верный и все может обрисовать…
— Ну что, Кирилл, едем? — спросил Степан.
— Раз посылают товарищи, я хоть в огонь готов!
— Тогда условимся так: Кирилл вас известит, где и как надо будет взять листовку. Через него и держите связь. А на похороны придут рабочие со многих заводов. Похороны должны вылиться в новую рабочую демонстрацию. Поднимайте своих, ребята!