Через пятнадцать минут Степан прыгнул в закрытую кошевку к Якимовой, и быстрая лошадь умчала их на Петербургскую сторону.
7
Халтурин несколько дней пробыл у землевольцев, в тихой, интеллигентной семье, а потом переехал на новую квартиру, которую подыскали для него друзья из союза.
Они сами связались с землевольцами, сами отыскали Халтурина. Оказалось, что тяжелые потери не сокрушили союз. Рабочие из союза, оставшиеся на свободе (а их было около ста пятидесяти человек), ожесточились, сблизились в стачечной борьбе, лучше узнали друг друга.
Степан поначалу не очень верил рассказам приходивших к нему рабочих. Боялся, что они хотели только успокоить его. Когда прекратились облавы, он сам поехал на Выборгскую, решив все начать сначала.
На его стук в дверь знакомой конспиративной квартиры вышли сразу двое незнакомых и спросили пароль. Халтурин насторожился: «Вдруг «ряженые»?»
— Пароль? — повторил высокий, с рябым лицом, которого Халтурин никогда не видел в кружках.
— Позовите кого-нибудь из старых рабочих.
— Пароль, тебе говорят! — забасил другой и в голосе его почувствовалась угроза. Степан кашлянул в кулак и сунул руку в карман.
В этот миг дверь распахнулась и на его лицо упал свет их прохожей.
— Степан? Разве ты уцелел? — услышал он знакомый голос. Кто-то обнял его и повел в дом.
Только тут Степан узнал заросшего колючей щетиной, старого пропагандиста с фабрики Шау, Ануфрия Степанова.
— Ануфрий? Дружище! Вот так встреча! А ведь меня было приняли за шпиона.
Ануфрий помог Степану раздеться, ввел в большую комнату, где было много рабочих.
— Друзья! — взволнованно, осипшим от волнения голосом заговорил Степанов. — Посмотрите, кто к нам пришел! Товарищ Степан! Один из главных организаторов нашего союза. Вместе были на демонстрации у Казанского собора. Как он уцелел — сам диву даюсь. Однако вот он, тут… Даю ему слово.
Степан пригладил рукой взъерошенные волосы и, удивленно и радостно оглядывая собравшихся, заговорил растерянно:
— Шел к вам на ура! Думал, квартиры уже не существует. Меня спросили пароль, а я и не знаю его… Но рад, друзья, необыкновенно рад, что вижу вас вместе. Чувствую, что вы не сломлены и готовы за себя постоять. Две последние стачки нас научили многому. Мы должны расширять свои ряды. Крепить свой рабочий союз. Оберегать его от фискалов. Наша сила в дружбе, в товариществе. Девизом союза должны стать слова: один за всех, все за одного! Наша главная цель определена Программой Северного союза русских рабочих — борьба с социальным бесправием! Друзья, всех, кто еще не член Северного союза, я призываю записаться в его ряды!
Раздались сдержанные хлопки.
— Меня запишите! Меня! — послышались голоса с мест. Степана замкнули в кольцо…
8
После некоторого затишья опять оживились рабочие кружки на заводах. В союз вступали новые рабочие. Он креп и мужал.
Хозяева заводов и фабрик, видя, что рабочие не добились успеха в двух январских забастовках, стали еще яростнее где только можно ущемлять их права. Обсчеты, штрафы, сверхурочные, переработки, издевательства и вымогательства мастеров, увольнения неугодных — стали бесстыдными, безудержными.
Терпение рабочих было доведено до крайности. Достаточно было маленькой стачки, чтоб произошел «взрыв». И этот «взрыв» рабочего терпения загрохотал на медеплавильном заводе «Атлас». А оттуда, словно от детонатора, пошли «вспышки» и «взрывы» на фабрике «Екатерингофская мануфактура», на Семяинниковском заводе, на фабрике «Масквель».
Гул стачечной борьбы прокатился по многим районам Петербурга и не смолкал больше месяца. И опять стачечную борьбу возглавил Северный союз русских рабочих и его неутомимый вожак Степан Халтурин.
О Халтурине заговорили среди революционной интеллигенции. Журнал «Земля и воля», опубликовавший критическую статью Клеменца о «Программе Северного союза русских рабочих», пригласил Халтурина выступить с ответом. Степану было не до дискуссий. Он дни и ночи проводил с бастующими рабочими.
Однако статью Клеменца все-таки обсудили с друзьями. Согласились, что некоторые упреки землевольцев справедливы. Особенно — в частичном подражании Программы союза идеям немецкой социал-демократии.
— Насчет крестьянства, они, пожалуй, тоже правы, — сказал редко вступавший в споры Иванов. — О мужиках мы пишем мало.
— Нам мужичок так же дорог, как и фабричный, — возразил Степан. — Мы сами из мужиков. Дело в главном — в нашей линии. Предлагаю написать: «Мы сплачиваемся, организуемся, берем близкое нашему сердцу знамя социального переворота и вступаем на путь борьбы. Но мы знаем так же, что политическая свобода может гарантировать нас и нашу организацию от произвола властей, дозволит нам правильнее развить взгляды и успешнее вести дело пропаганды».
— Одобряем! — послышались голоса друзей.
— Тогда так и запишем, — заключил Степан. — Пусть печатают!
В марте, когда утихли «раскаты грома», Степан, наконец, выбрал время, чтобы заглянуть к Плеханову, который был назначен редактором журнала «Земля и воля».
Встретились по-братски. Плеханов больше, чем другие землевольцы, ценил Халтурина, видя в нем вождя рабочего движения, которому придавал немалое значение.
— Что, Степан, снова понесли потери?
— Без этого нельзя.
— Много развелось шпионов?
— Да, чересчур много.
— А между прочим, на днях наши покончили с одним из самых вредных. Вот взгляни на сообщение Исполнительного комитета.
Степан взял листовку и помрачнел.
— Да что же вы наделали? Ведь Рейнштейн — наш человек!
— Ты знал его, Степан?
— Нет, не знал, но о нем хорошо отзывался Обнорский. Ценил как рабочего-пропагандиста.
— Именно Обнорского-то и предал Рейнштейн. Он выследил его еще в Москве и помог арестовать, когда тот приехал в Питер.
— Ты в этом уверен, Георгий? А если ошибка? Если убили своего, рабочего?
— У нас есть неоспоримые доказательства.
— Подожди! Подожди, Георгий. Я не могу поверить… А впрочем, да… Я вспомнил… Мне говорил Коняев… Но его тоже арестовали…
— Что говорил Коняев?
— Коняев не верил Рейнштейну. Но Обнорский! Такой тонкий конспиратор… Как он мог? Как он мог довериться?.. Да, мы, рабочие, еще очень простодушны и доверчивы. Нам нужно, нам необходимо стать железными людьми.
Глава двенадцатая
1
В начале марта стачки утихли, и Халтурин снова поступил на постоянную работу, на этот раз — в столярные мастерские Нового адмиралтейства.
После ареста Моисеенко, Абраменкова и других рабочих пропагандистов Халтурин решил, следуя примеру землевольцев, вести себя более осмотрительно и не подвергать напрасному риску своих товарищей по борьбе. Сходки, на которые приходили все желающие из цехов, стали теперь проводиться реже, и на них приглашались лишь члены союза и те рабочие, за которых могли поручиться товарищи.
Халтурин опять задумался над созданием рабочей газеты, которая помогла бы сплотить рабочих Питера вокруг союза. Бывая на других заводах, у верных людей по вечерам, Халтурин старался пополнить поредевший союз новыми членами. Собираемые деньги по его настоянию сосредотачивались и хранились в кассе союза. Эти деньги предназначались теперь на создание тайной типографии.
Халтурин старался собирать сведения о количестве рабочих на той или иной фабрике или на заводе, о заработках рабочих, о доходах хозяев (которые тщательно скрывались), о несчастных случаях на работе и многом другом. Он считал, что эти сведения явятся хорошим материалом для будущей газеты и пригодятся пропагандистам.
По официальным сведениям, в Петербурге было 825 462 жителя. Из них — 60 тысяч рабочих. Эти рабочие производили товаров на 150 миллионов рублей.
Выходило, что каждый рабочий производил товаров на 2500 рублей в год. Сам же получал в среднем 150 рублей, то есть в 17 раз меньше. Даже по этим заниженным сведениям, прибыль фабрикантов по сравнению с нищенскими заработками рабочих получалась фантастической.
Халтурин хотел собрать точные данные и выступить с ними в печати, обличая бесстыдный грабеж рабочих предпринимателями.
Еще зимой Плеханов познакомил Халтурина с землевольцем Ширяевым, бывшим студентом-ветеринаром из Харькова, который обещал достать типографский шрифт. Однако из-за забастовок им никак не удавалось встретиться, и у Халтурина пока не было надежд на создание рабочей типографии. Степан подумывал о том, чтобы с печатанием газеты, как и с Программой, снова обратиться к землевольцам. Но газету следовало выпускать регулярно. Это требовало больших усилий и затрат. Нужно было создавать редакцию из освобожденных, подготовленных людей. Нужны были деньги. Пока все эти трудности казались Степану непреодолимыми. Однако он твердо верил, что через несколько месяцев, когда касса союза пополнится новыми взносами рабочих, создание своей газеты станет реальным делом.
2
2 апреля, возвращаясь после работы домой, Халтурин вошел в вагончик конки, уселся на свободное местечко в углу и уткнулся в газету. Газета, как ему казалось, укрывала от шпиков.
Читая, он краешком глаза зорко следил за тем, что происходило в вагончике. На этот раз пассажиры вели себя возбужденно, разговаривали нервно, старались побыстрей пробраться к выходу.
— Алексей Алексеевич, голубчик, да вы ли это?
— Ба! Елизар Ильич! — впереди двое пожилых, хорошо одетых людей расцеловались. И, пропустив выходивших, уселись на свободную скамейку.
— Ну, что вы, как живете-можете?
— Слава богу! Да вы, наверное, знаете, какие события? — голос притих до шепота. — Сегодня весь день в суматохе.
— А что, это верно, Алексей Алексеевич? — тоже шепотом спросил Елизар Ильич.
Сосед уткнул бороду ему в ухо и зашептал. Степан придвинулся ближе, напряг слух.
— Помилуй бог, что творится. Полиция совсем распустила нигилистов. Сегодня среди бела дня один богоотступник стрелял в государя.
— Неужели?