Желваков и Клименко наблюдали из подъезда напротив.
— Видите, — кивком головы указал Желваков на охранника в штатском, — садитесь рядом с ним и в случае нужды придержите его кинжалом.
— Добре! — спокойно сказал Клименко.
— Тогда идите за ними, а я пойду левой стороной и сразу зайду им в тыл.
— Желаю удачи! — сказал Клименко.
— Спасибо! — прошептал Желваков.
Они пожали друг другу руки, и Клименко вышел. Вскоре, направляясь в обход, быстро зашагал и Желваков.
На бульваре было много гуляющих, и скамейка, на которой обычно отдыхал Стрельников, оказалась занята. Генерал недовольно поморщился и пошел дальше по узкой аллее.
— Вон, ваше превосходительство, освободилась скамеечка, — угодливо указал адъютант.
— Беги, займи!
— Слушаюсь! — адъютант бросился вперед и захватил скамейку.
Генерал приблизился, глухо дыша. — Однако, печет, сказал он, садясь, и снял фуражку, отер платком вспотевшую лысину.
— Все же ветерок, ваше превосходительство… освежает.
— Да, хорошо! Боже ты мой, какой вид!
Генерал откинулся на сиденье и, по-кошачьи зажмурив глаза, подставил одутловатое лицо ласкающим солнечным лучам.
Сегодня ему пришлось допрашивать одного, как он выразился, «весьма упорного субъекта». Субъект этот не только все отрицал и ловко защищался, но еще и пытался обвинять следственные власти в нарушении закона. Грозился, что близкие люди напишут письмо о злоупотреблениях его — Стрельникова — и через высокопоставленных друзей переправят это письмо самому государю.
Сейчас, вспомнив допрос, генерал надул губы, с шипеньем выдохнул воздух.
«Положим, врет. Я много видел таких «якобинцев». Ну а если вдруг, действительно, его письмо попадет к государю? Хе-хе-хе! — негромко захохотал генерал… — Ведь эти же «якобинцы» у него отца ухлопали… Небось, почитает государь письмо и скажет: «Молодец генерал! Надо его повысить и взять в Петербург». Придя к такому заключению, Стрельников сладко потянулся, взглянул в лазурную даль и, опять зажмурясь, стал греться на солнышке…
Мысли его потекли в желанном направлении. Он уже видел себя не генерал-майором, а генерал-адъютантом. И вместо киевского особняка ему рисовалась роскошная квартира в Зимнем дворце, под крылышком у самого монарха — и звезды, звезды, звезды…
Вдруг что-то рвануло, оглушив, толкнуло в затылок, и он ощутил, что гора, на которой он сидел, раскололась, вздыбилась и стала падать в бездну. Он потерял равновесие, попытался вцепиться в скамейку, но не нашел опоры. Руки судорожно хватали воздух…
— А-а-а! — закричал генерал и взглянул вниз на море. Взглянул и ужаснулся — море показалось ему красным.
«Это кровь! Это кровь людей! Целое море крови!» — подумал он и увидел, как огромный каскад красных, брызг взлетел в небо от рухнувшей в пучину горы. Гора начала оседать, уходить, тонуть. Вот красный холодный поток обжег его ноги выше штиблет, ледяной дрожью пополз по телу. Вот уже сковал руки, залил уши, глаза…
— Спасите! — не своим голосом закричал генерал и захлебнулся. В горле забулькало, и он потерял сознание.
Со стороны же это событие выглядело совсем иначе.
Желваков, придя на Приморский бульвар, по главной аллее направился к тому месту, где обычно отдыхал генерал, и не увидел его. На скамейке, обращенной к морю, весело болтали три курсистки. Желваков прошел к откосу, остановился у барьера и посмотрел вниз. Ему хорошо была видна булыжная мостовая Приморской улицы и серая лошадь, запряженная в легкую пролетку. На козлах сидел Халтурин. Желваков приподнял руку, как бы пробуя силу легкого ветра. Халтурин кивнул головой, это означало, что он увидел его и готов.
Постояв минуты две, Желваков пошел по большой аллее, ища глазами генерала и Клименко. Справа, за кустами, мелькнули генеральская шинель и жирный, розовый затылок Стрельникова. Желваков замедлил шаги и, внимательно всматриваясь в кусты, прошел мимо. Генерал сидел рядом с адъютантом и, откинувшись на скамейку, нежился на солнце. Его лысая голова была открыта, фуражка лежала на коленях.
На скамейке, чуть поодаль, играл палочкой охранник. Рядом с ним сидел Клименко.
«Черт угораздил его сесть на эту скамейку, — подумал Желваков, проходя мимо, — отсюда дальше бежать и неудобнее спуск. Да и народу сегодня как на зло много. Однако все готово и откладывать нельзя. Может, второго случая не будет…» Он повернулся и зашагал обратно. Поравнявшись с генералом, он увидел, что охранник заигрался тростью, а адъютант смотрит вдаль. Свернув в кусты, Желваков приблизился к генералу. Хладнокровно прицелился и выстрелил ему и затылок. Грохот выстрела оглушил его, но Желваков не дрогнул, а перемахнул барьер и побежал вниз по откосу.
Обезумевший адъютант бросился к рухнувшему наземь генералу. Охранник в одно мгновение оказался у барьера и закричал во все горло:
— Ловите! Ловите его! Убил среди бела дня!
Гуляющие бросились на выстрел и, увидя бегущего по откосу человека, начали кричать, некоторые вслед за охранником кинулись догонять беглеца.
Крики толпы услышали внизу. Несколько человек выскочили из угольного склада и побежали наперерез Желвакову, стараясь его перехватить.
Желваков на ходу выстрелил в двоих подбегавших и, видимо, ранил обоих. Тогда наперерез бросились еще несколько человек.
Халтурин, видя товарища в беде, спрыгнул с козел, но зацепился кафтаном за ось колеса и упал. Вскочив, он выхватил револьвер и, стреляя в набегавших, старался помочь Желвакову добраться до пролетки.
У Желвакова кончились патроны, и он стал отбиваться кинжалом. Еще несколько шагов — и они бы встретились, но в этот миг на Халтурина сзади насели околоточный и солдат пограничной стражи.
Желваков на мгновение остановился, чтоб вытащить запасной револьвер, но его сбил бегущий сзади здоровяк, навалился тяжелым мешком, захрипел:
— Вяжи!
Тут же несколько человек схватили его за руки, вырвали кинжал…
Халтурин, вырываясь из цепких рук, взглядывал на откос, ища глазами Клименко, но того нигде не было видно. Он словно канул в воду…
Пока внизу шла перестрелка и борьба, вокруг генерала собралась толпа. Какая-то дама истерично кричала:
— Воды! Скорее воды!
Адъютант вытащил платок и, приложив его к ране генерала, пытался остановить кровь.
Прибежавшие на крики и стрельбу городовые и военные пытались оттеснить любопытных. Вскоре в окружении целой свиты офицеров появился генерал-адъютант Гурко.
— Есть ли тут врач? — строго спросил он.
— Есть, ваше превосходительство.
— Пропустите!
Военный доктор подошел, пощупал пульс, заглянул в потухшие глаза Стрельникова.
— Ну что, есть ли надежда спасти?
— Нет, ваше превосходительство! Гурко снял фуражку.
— Полковник, распорядитесь отнести тело генерала в «Петербургскую гостиницу». Дайте знать прокурору, судебному следователю и судебно-медицинскому эксперту.
— Слушаюсь, ваше превосходительство!
— Действуйте!
Гурко надел фуражку и мимо расступившейся толпы пошел к губернаторскому дворцу.
4
Связанных террористов привели в полицейский участок и заперли отдельно. Дежурный пристав, не добившись от них никаких показаний, сам помчался на извозчике докладывать полицмейстеру.
Вскоре приехала черная тюремная карета, и террористов под казачьим конвоем перевезли в тюремный замок, посадили в башню.
Допрос начался, когда уже стемнело, и продолжался до полуночи. Арестованные не только отказались назвать соучастников и организаторов покушения, но даже не сказали своих подлинных имен.
Халтурин показал, что паспорт на фамилию Добровидова — поддельный и что настоящая его фамилия Степанов, а зовут Константином Ивановичем.
Желваков назвался дворянином Николаем Сергеевичем Косогорским.
Паспорта на имя Степанова и Косогорского были изъяты при аресте, но следователи им не верили.
Арестованных провели в соседний кабинет, где сидел генерал Гурко, полицмейстер и- градоначальник.
— Ну-с, так как же ваша настоящая фамилия? — обратился Гурко к Желвакову.
— Я вначале хочу услышать именно от вас, генерал, удалось ли спасти Стрельникова?
— Вас мучит раскаяние? Нет, молодой человек. Стрельников, к сожалению, умер. Злодейски убит!
На лице Желвакова мелькнула улыбка.
— Значит, мы выполнили свой долг. Теперь можете делать со мной что угодно, больше я ничего не скажу.
— Уведите его, — распорядился Гурко. Желваков, тепло взглянув на Халтурина, гордо пошел впереди конвойных.
— Ну-с, а вы? — погладив седые подусники, Гурко взглянул на Халтурина. — Что можете вы добавить к своим показаниям?
— Я приехал…
— Откуда приехали? — прервал полицмейстер резким криком.
— Я приехал вести пропаганду среди рабочих, — продолжал Халтурин, повысив голос.
— А я спрашиваю, откуда приехали? — злобно остановил полицмейстер.
Гурко сделал знак рукой. Полицмейстер умолк.
— Продолжайте!
— Я вел пропаганду среди рабочих и надеялся возродить союз русских рабочих.
— Зачем?
— Чтобы рабочие могли организованно бороться за свои права.
— Ваше превосходительство! — вмешался следователь. — Вот документы, изъятые у арестованного: «Устав Одесской рабочей группы» и прокламации.
Гурко посмотрел и снова поднял глаза на Халтурина, который казался спокойным, хотя его била нервная дрожь.
— Ну-с, а почему же вы участвовали в покушении на генерала Стрельникова?
— Он мешал моей работе. Он сажал и вешал революционеров. И я решил его казнить.
— Казнить?
— Именно казнить!
— Скажите!.. А где же вы познакомились со своим соучастником?
— Случайно. Он не виноват… Все дело с покушением задумал я.
— А убил он? — съязвил полицмейстер.
— Он был простым исполнителем и по молодости не понимал, на что идет. Организатором покушения был я один, и я готов нести за это ответ.
— Может быть, вы все же назовете свое настоящее имя и ту организацию, которая заслала вас в Одессу?