— Правильно, Халтурин. В этой стране живут французы, которые в 1812 году пытались завоевать Россию, потому что тогда Францией правил властолюбивый и алчный император Наполеон. Как вы, очевидно, знаете, Наполеон был разбит Кутузовым и изгнан из России. Русские солдаты вошли в Париж. Наполеон был сослан на остров Святой Елены и там умер. Францией правили короли, потом богатые торговцы, опять император и затем буржуа. А совсем недавно во Франции была революция — к власти пришел народ. Была создана Парижская коммуна. Вот послушайте, — учитель развернул газету и вдохновенно прочитал маленькое сообщение, где говорилось, что власть в Париже захватили вооруженные рабочие и ремесленники.
Ученики сидели, навострив уши, не зная, как себя вести.
— А что, Евпиногор Ильич, это хорошо, что во Франции революция и коммуна? — спросил Степка.
— Это замечательно! Это значит, что народ прогнал богачей и сам будет управлять страной. Теперь там простые люди, как вы, обретут свободу, будут жить хорошо и никто не посмеет их обидеть.
— А у нас? — послышался чей-то голос из угла.
— Что у нас? — смутился учитель. — У нас… есть смелые люди, которые мечтают о революции, но пока их ссылают и вешают. Правда, они не сдаются, продолжают борьбу. И революция рано или поздно, но, безусловно, будет у нас совершена. Может быть, это суждено сделать не им, а вам — юному поколению, стоящему на пороге жизни.
— А что для этого надо?
— Надо учиться, друзья мои. Это самое главное, что от вас требуется. Учиться и верить! Верить в будущее. Сегодня победили французы, завтра победим мы!
9
Степка вернулся домой возбужденный. За обедом рассказывал отцу и братьям об учителе, о том, как тот читал газету о революции во Франции.
Отец долго жевал ус, думая об услышанном.
— Не должно быть, чтобы короли да буржуи допустили к власти рабочих и ремесленников. У них же войска! А своих не хватит — в других странах наймут. Наш царь поможет. Нет, удушат они народ, удушат…
Степка всю ночь метался, думал о революции во Франции, видел страшные сны. Ему пригрезилось, будто он сам шагал с красным флагом по Парижу. Утром, раньше обычного он убежал в город.
Училищный сторож, бывший николаевский солдат с бравыми прокопченными усами, сидел на крылечке, курил.
— Сегодня занятиев не будет, — объявил он.
— Почему так?
— Учителя арестовали жандармы.
— Евпиногора Ильича?
— Его.
— За что же? — дрогнувшим голосом спросил Степка.
— Не знаю, не при мне арестовывали,
— Да может, неправда?
— Сам видел, как его в Вятку повезли…
Глава третья
1
Раны телесные у подростков заживают быстро, словно их и не было; раны души оставляют след на всю жизнь. Ошарашенный вестью об аресте учителя, Степка несколько часов бродил по городу: стоял у дома исправника, у тюрьмы. Он не верил, что Евпиногора Ильича увезли в Вятку, надеялся его увидеть, В его голове рождались фантастические планы спасения любимого учителя. «Если бы его повели от исправника в тюрьму, мы бы налетели всем классом, сбили городовых и — в лес… Ночью бы пробрались к реке, к нашей лодке, и я бы перевез его на тот берег и спрятал в сторожке, в лесу».
— Эй, Степка, ты куда идешь? — остановил его Вани Кудасов, белобрысый подросток, товарищ по училищу.
— Да ходил к тюрьме, думал, увижу Евпиногора Ильича.
— Его увезли в Вятку — мой тятенька видел, он около управы забор ставит… Мимо провезли.
— Эх, жалко! Мы бы могли его спасти…
— Что ты, жандармы везли!
— Кто же донес на него? Ты рассказывал кому-нибудь, что он сослан за убийство царя? Я только тебе да Федьке говорил.
— Ишь ты! Да об этом весь город знал…
— Нет, нет, это я его погубил. Так бы никому и в голову не пришло проверять, что он читает нам… Наверное, за газету его?
— Не знаю.
Степка горестно махнул рукой и быстро пошел к своей деревне…
Придя домой, он повесил на гвоздь сумку с книжками, ушел во двор, забрался на поветь.
Еще на пасхе, играя с ребятами в прятки, они с Пашкой прорыли в сене лаз к стене, где лежали старые сани, рассохшийся стол и разная утварь. В стене было маленькое оконце и через него проникал сюда дневной свет.
В этот тайник Степан любил забираться с закадычными дружками и читать им басни, подаренные Евпиногором. Сейчас он тоже залез в тайник и достал любимую книжку, полистал ее, опять спрятал. Евпиногор Ильич неотступно стоял перед глазами.
«Я, я виноват, что его арестовали! Только я. Если бы ребята не знали, что он покушался на царя, кто бы стал рассказывать, что он читал и говорил, про революцию? Я, я погубил его… Кто-то из учеников проболтался дома, а родители донесли…»
— Степка! — послышался голос матери. — Степка! Иди обедать.
«Не пойду. Никуда не пойду. Нечего меня, дурака, кормить обедами», — он лег на сено и закрыл глаза… Минут через десять послышался зычный голос брата Ивана:
— Степка, иди есть! Отец сказал, если не придешь — выходит тебя вожжами. Слышишь?
«Они же ничего не знают… Если бы знали — не стали бы орать», — подумал Степан и слез с повети.
— Ну, чего прячешься? — прикрикнул на него отец, когда Степан переступил порог. — Признавайся, чего натворил в училище?
— Я — ничего, жандармы — натворили.
— Жандармы! Ну-кась, рассказывай!
— Жандармы схватили Евпиногора Ильича и увезли в Вятку.
— Вот те раз… за что?
— Никто не знает… Может, за то, что нас учил.
— Сумнительно… а что же в училище?
— Ничего. Отпустили домой.
— Экое несчастье! — вздохнула Ксения Афанасьевна. — Опять его, беднягу, должно, в острог посадят.
— Не иначе как в острог… — согласился отец. — Однако нечего киснуть! Садись ешь, Степка, да пойдешь с Иваном на мельницу. Некогда горе-то горевать.
2
Степан не переставал думать об арестованном учителе. Жалко ему было Евпиногора Ильича. Он ходил, покусывая губы, сжимая кулаки. «Эх, кабы было мне лет восемнадцать. Собрал бы парней. С кольями пошли на жандармов, отбили бы учителя…»
С детских лет жили в сердце Степана любовь к обиженным и ненависть к тем, кто давил и угнетал бедного человека. Много он наслушался рассказов от отца и дяди Васи, со столярным топориком за поясом исколесившего всю Россию. Много слыхивал от бабки сказок и песен про удалых русских богатырей.
Доходили до него передававшиеся потихоньку из уст в уста рассказы о смелых крестьянских бунтах в Вятском крае.
Государственные крестьяне, не испытавшие рабской кабалы крепостничества, трудней повиновались властям: в них сильнее был дух свободолюбия. В Вятском крае из-за недородов и грабительских поборов нередко вспыхивали бунты. Поднимались деревни, а подчас и целые волости.
Этот дух бунтарства проникал в сердце маленького Степана и с годами укрепился, сказался на его характере. Не выходила из головы — до боли жгущая фраза: «У сильного всегда бессильный виноват».
На экзаменах Степан отвечал хуже, чем мог бы, и получил не «похвальный лист», а обыкновенное свидетельство об окончании Орловского уездного поселянского училища.
Отец просмотрел свидетельство, свернул его в трубочку и засунул за божницу:
— Поучился, и будет пока. Надо готовиться к сенокосу — через четыре дня выезжаем. Садись, мать тебя покормит — и ступай во двор, там Иван грабли ремонтирует, будешь зубья обстругивать…
Степан и сам рвался к работе, чтоб забыться. Все лето и осень он трудился вместе с отцом и братьями и лишь после молотьбы, когда дел по хозяйству стало немного, он занялся чтением. Книги приносил из города, из библиотеки, настойчиво искал в них правды, объяснения тому, что же происходит вокруг.
Подошла зима. Однажды отец со старшими сыновьями уехал на мельницу, Степан сидел в горнице и читал. Вдруг с улицы донесся истошный крик и женский вопль. Степан выскочил в кухню.
— Что это? Где кричат?
— Солдатка Дарья голосит, — сказала мать, — податщики наехали, последнюю корову со двора уводят. А у нее пятеро ребятишек. Мужик-то недавно умер, был ранен под Севастополем.
Степан схватил шапку и выскочил из дома.
Ворота Дарьиной избы были распахнуты. Незнакомый мужик держал за веревку корову, а Дарья, окруженная ребятишками, валялась в ногах у рассвирепевшего урядника, который отталкивал ее сапогом и кричал:
— Веди, веди корову-то, чего стал?
В стороне стояли судебный пристав, писарь из волости и еще какие-то люди.
— Христом богом прошу: погодите до зимы! Брат поедет на заработки — денег пришлет.
— Иди, иди, сколько: раз упреждали, — зло крикнул урядник.
Степка, не помня себя от ярости, вдруг налетел на него.
— Подлец, мерзавец, кого грабишь?! — он так ударил урядника кулаком под скулу, что тот рухнул наземь.
И тут же опешил и, видя, что на него надвигаются волостные, махнул через прясло во двор. Домой он не побежал, а влез на поветь, забился к себе в закутой, зарылся в сене.
Он слышал, как стучали в ворота и громко кричали какие-то люди. Слышал, как задыхался на цепи от лая и хрипел Тобка, не пуская чужих. Слышал, как кто-то громко выкрикивал его имя, называя разбойником и варнаком, обещал сгноить в тюрьме. Но отца не было дома, и голоса скоро утихли.
Потом опять заголосила солдатка Дарья, замычала корова, залаяли собаки, дробно застучали колеса по мерзлой земле, и все стихло…
Когда стемнело, Степка слышал, как отец и старшие братья приехали с мельницы. Слышал, как распрягали лошадь, как, покряхтывая, носили мешки с мукой в житницу, как, лязгая железом, запирали двери большим замком.
Позже выходила на крыльцо мать и звала его. Степка молчал. Выходил Иван, ругался и грозил, но Степка не отозвался. И уже ночью, когда все уснули, к нему прилез Пашка — притащил старый полушубок, валенки и краюшку хлеба.
— Степка, не вылезай, а то отец убьет, страсть как рассердился.
— Может, мне бежать?
— Куда ты побежишь, дурачина? Отец будто бы собирается завтра ехать к уряднику. Может, умаслит, его.