— Вот и поговорили, — грустно констатировал Стрельников и сказал мне, улыбаясь: — Отлично зарекомендовал себя, Белов! Молодец!
И ничего я себя не зарекомендовал. Просто скачал прапорщику, что нельзя унижать и без того униженного человека, вот и все. Ничего геройского я не совершил.
Появилась у меня мыслишка, которую я срочно оформил в особое мнение Дениса Белова. В моем лексиконе незаметно появились слова — оформил, протокол, противоправные нарушения. Скоро я превращусь в завзятого мента, не чета киношным героям, любимцам домохозяек и женщин преклонного возраста. Интересно бы узнать, смотрит ли знаменитый сериал моя любимая тетя Галя.
Так вот, про особое мнение Дениса Белова. Я склонялся к одному варианту, но никак не мог приступить к его осуществлению. Переборов мерзкое чувство детского страха, а вдруг меня высмеют, я подошел к Стрельникову.
— Сергей Петрович, разрешите обратиться?
Недавно я слышал, как один опер, опоздавший на экстренное совещание часа эдак на два, именно так обращался к Стрельникову.
Но вежливое и почтенное обращение к старшему по званию не спасло незадачливого опера. Стрельников всыпал ему по первое число.
— Обращайся, будь так добр, — заулыбался Сергей Петрович.
Что он все улыбается, когда я с ним разговариваю? Оперов ругает матерными словами, а мне расточает улыбки, подумал я, прислушиваясь к ушам.
Нет, уши не пылали.
— Сергей Петрович, я знаю, что за «Люцифером» наблюдают.
— Да, есть такое дело. Теперь тебе можно доверять, ты уже набил себе шишек, многое понял. Мы поставили «наружку» за страховым обществом. Но это ничего не дает. Твой однокурсник сидит в офисе, никуда не отлучается, на момент нападения на Лузьен у него надежное алиби. Конечно, мы все делали конспиративно, Галеев ни о чем не догадывается. Мы изъяли пленку видеоконтроля, тоже конспиративно, разумеется, но ничего стоящего не обнаружили. Обычный офис, никаких подозрительных лиц, все чинно и благородно. А к чему ты клонишь?
Только сейчас я заметил, что Стрельников «тыкает» мне. Но это не оскорбило меня, наоборот, я обрадовался. На «ты» Стрельников обращается к самым доверенным людям, всем остальным он вежливо и отстраненно «выкает».
— Мне кажется, что нужно оформить страховку на какой-нибудь дом или квартиру. В процессе страхования можно выявить преступников. Понимаете, мне Галеев предлагал застраховать коттедж. Я ему сказал, что во Всеволожском районе у меня есть дорогостоящий дом. Он очень обрадовался и вцепился в меня как клещ.
— Что же ты раньше не сказал об этом? Опять забыл? Почему ты все забываешь? То приметы не записал, теперь вот выясняется, что забыл рассказать о самом главном. О чем ты думаешь? Что творится в твоей голове?
Стрельников напустился на меня, совсем как на того незадачливого опера. Мои уши не пылали, я стоял, опустив голову, но мне нисколько не было страшно. Со мной разговаривали, как с бывалым опером.
— Сейчас приедет Ковалев, посидим, покумекаем, обсудим ситуацию. Ты прав в одном: надо использовать все варианты. Даже сумасшедшие идеи пригодятся. Твоя идея — сумасшедшая, не спорь со мной. Но она приведет нас к победе. С твоей идеей мы разрулим ситуацию, выйдем хоть на кого-то из членов банды. Но что-то мы должны сделать!
Стрельников окунулся в кипучую деятельность, он начал куда-то звонить, о чем-то договариваться, что-то выпрашивать. А я принялся за свои портреты. Я не знал, для чего я их составляю, пользы от портретов никакой, они валяются на моем столе, как результат творческой деятельности машины и человека. Эти портреты можно даже на выставку посылать, они могут занять конкурсное место. Как мое школьное сочинение. Но чем-то занять себя нужно было… Сам Модильяни позавидовал бы мне, случись ему увидеть парочку-другую моих творений.
В кабинет ввалился Ковалев. Он нисколько не удивился, увидев мою согбенную спину за компьютером, только неопределенно хмыкнул — и все, на этом его приветствие можно было считать исчерпанным. Он сразу присел к столу Стрельникова, и они начали звонить вместе, Сергей Петрович с городских телефонов, Ковалев по мобильному. Потом они перестали звонить и повернулись ко мне. Оба молчали, как настоящие заговорщики. Первым прервал затянувшееся молчание, конечно же, Сергей Петрович:
— Денис, я нашел свободный коттедж. У нас нет на него документов. Хозяин особняка согласился предоставить нам свой дом для разработки, но ни в какую не соглашается оформить нотариальные бумаги. И я его понимаю, — рассмеялся Стрельников, — я бы тоже не согласился на такой акт. Что вы предлагаете?
В этом месте он обратился к нам обоим, ко мне и, разумеется, к Ковалеву. Ковалев состроил скорбную мину, но не засипел, не захрипел, короче, ничем не выдал своих чувств.
— У меня есть фирма знакомая, у них цветной ксерокс. На этой машине даже баксы можно отпечатать. — Ковалев вдруг подмигнул мне.
От неожиданности я подпрыгнул. Неужели сам Ковалев подмигнул мне?!
— Баксы не надо! — нахмурился Стрельников. — Нам нужен хороший, достойный документ, акт владения собственностью, и такой документ, всем документам документ, чтобы никто не смог различить подделку.
— Сделаем. — Ковалев по-гусарски развалился на стуле.
В первый раз я позавидовал Алексею белой завистью. Мне захотелось так же, как и он, развалиться на стуле перед Стрельниковым и небрежно помахать ручкой: дескать, нам все нипочем, хоть баксы отпечатаем, хоть коттеджик перепишем на милицию.
Крутой! — восхитился я.
Я представил, как иду защищать диплом в университет, круче меня разве что сам Джеймс Бонд и еще, пожалуй, вареные яйца. А я небрежно вышагиваю по длиннющему коридору университета, и все девчонки, дыша сигаретным дымом и баночным пивом, восторженно глядят мне вслед. От этой картины не то что Модильяни, сам Дали умер бы от зависти. Во второй раз! Имеется в виду, умер бы во второй раз.
— Тогда делай! — приказал Стрельников. — А ты, Денис, готовься в разработку. Заметь, не каждому оперу удается в течение службы попасть в разработку. Это особая роль, и доверить ее можно только такому талантливому парню, как ты.
Я чуть не упал со стула.
Если вспомнить, что Стрельников недавно сказал, дескать, наша служба не для тебя, ты слишком мягкосердечный, можно не только со стула упасть. Можно, например, почувствовать в груди какое-то теснение, волнение и всякую другую муть. Меня не тошнило и не мутило, но сердце заколотилось так, что мне вдруг захотелось вскочить и обнять не только Сергея Петровича, но и Ковалева в придачу.
— Почему ты? — Сергей Петрович разговаривал сам с собой и сам себе ответил: — А я не знаю — почему! Но я верю в тебя!
Здесь Сергей Петрович вскочил, подбежал к моему столу и пожал мне руку. Вот ведь как бывает. Пока я справлялся со своими эмоциями, регулировал дыхание, старался не сопеть слишком громко, Сергей Петрович реализовал свой порыв.
И еще я понял, что Ковалеву душевные порывы не свойственны. Он молча наблюдал за передвижениями Стрельникова, переводя взгляд с Сергея Петровича на меня и обратно. Так и бегал взглядом по нашим лицам, туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда.
— Все, за работу, товарищи! — Стрельников взволнованно посмотрел на нас с Ковалевым и бросился на телефонный аппарат, как на любимую женщину.
Он прижал аппарат к груди и принялся нежно ворковать в трубку. Мы с Ковалевым деликатно ретировались, оставив начальника наедине.
— Страшно? — хохотнул Ковалев, разглядывая меня, слегка приподнявшись на цыпочках. Наверное, ему захотелось приподнять мой подбородок.
— Нет, не страшно, — соврал я и вспомнил из Булгакова — «господин Соврамши».
Я потрогал уши, нет, уши не горят синим пламенем, что-то случилось с ними. Мои уши поменяли ориентацию, они совершенно иначе реагируют на окружающую действительность.
— Да брось ты, когда идешь в разработку, всегда страшно, — резко оборвал меня Ковалев и шагнул в свой кабинет. — Садись, сейчас обсудим детали.
Он уселся в кожаном кресле, по укоренившейся привычке широко расставив ноги, и уставился на меня, будто видел впервые. Долго сверлил меня взглядом, но я не дергался, не ежился и не икал. Меня даже не замутило. Я сидел, положив ногу на ногу, и смотрел на Ковалева, пересчитывая его ресницы.
Честное слово, однажды я по телику видел, как известный актер хвастался, что ему удалось преодолеть самого себя. Он презирал своего партнера по сцене до такой степени, что, когда видел его, ему хотелось стукнуть того по физиономии. Но вместо рукоприкладства актер должен был каждый вечер обниматься с партнером на глазах потрясенных зрителей. И тогда он придумал себе занятие, дескать, смотрю я на партнера и считаю его ресницы — одна, две, три… И до такой степени натренировался, что сосчитал-таки количество ресниц у ненавистного человека, и при этом актер до того измучивался, что вызывал жалость как у зрителей, так и у партнера. Успех, овации… Отвращение прошло, зато пришло уважение к самому себе, похвастался знаменитый актер.
Я тоже использовал этот метод, и не однажды. Смотришь на кого-нибудь и считаешь ресницы, а у самого в глазах начинает свербить, слезы катятся, а человек не может понять, что с тобой творится. Зато не надо изображать дружелюбие и человечность, и без того слезы градом льются.
Ресницы у Ковалева редкие, и счет пошел по второму разу. Зато мои уши терпеливо сносили садистскую пытку сверлящего взгляда.
— Значит, так! — заговорил Ковалев нормальным голосом.
Я даже опешил, надо же, оказывается, Алексей может говорить человеческим голосом!
— Значит, так, — повторил Ковалев, — надо тебя приодеть. Ну, ты не думай, в ментовке нет лишних денег на всякие разработки. Одежду я тебе достану. В твоем прикиде ты можешь сходить разве что на свиданку к телкам. Владелец дорогого коттеджа должен иметь прикид по первой статье, по высшей тебе ни к чему. Зеленый еще.
Он приподнял ноги и вскочил с кресла, будто ему шило воткнули в одно место.
Хорошо бы, зажмурился я от счастливой мысли, имея в виду: хорошо бы, чтобы Ковалеву воткнулось что-нибудь острое в то самое место.