— Но ты же подписал! — воскликнул Рома.
Он воскликнул, он не закричал, не заорал, он воскликнул, пуская петуха где-то в середине слова, и получилось так: подпи-и-ис-ал!
— Подписал. — У меня проснулось задавленное чувство собственного достоинства.
Наконец-то я смогу отыграться за все унижения!
— Подписал, но бумажник дома забыл. Сейчас сгоняю.
— Не надо, завтра привезешь деньги. Завтра и съездим в твой дворец.
Рома неожиданно успокоился. Его голос вернулся в положенный тембр, ни нотой выше, ни нотой ниже. Он зашуршал документами, выискивая копии, заключения, справки и другую лабуду. Вся эта ботва мне ужасно надоела, внутри меня закипало раздражение. Хотелось встать, сплюнуть, презрительно взглянуть одним прищуренным глазом, как Рома будет оттирать плевок, и удалиться под свистящий шелест кондиционера.
А удалиться мне хотелось, разумеется, под Юлино крылышко, такое теплое, нежное, пахнущее дождем и свежескошенным сеном.
Косить сено я не умею, зато могу собирать свежескошенные травинки в небольшие копны. Меня научила этому бабушка в деревне; она вручала мне большущие грабли и грозным голосом верещала: «Собери в копны!»
Я долго не знал, что такое копны, но потом сам дотумкал, правда, с небольшим опозданием. Запах сена, только что скошенного, ни с чем сравнить нельзя.
Разве что с Юлиными плечами…
Я поднялся со стула, сделал ручкой, дескать, Рома, прощай покедова, и гордо удалился из «Люцифера».
Пусть занимаются расследованиями опытные сыщики, вроде Ковалева и Стрельникова, для них любое расследование — охота, жизнь, страсть и нерв! Кусок хлеба! Зарплата! Звание! Должность! Карьера!
А мне ничего не надо! Единственное, что мне необходимо, — это отмазаться от армии. Что я и делаю с превеликим удовольствием.
Возле дома я увидел вездесущего Резвого и, разумеется, безотказного Сударенкова. А Виталий Юрьевич настолько неприметен, что я никогда не могу его сразу увидеть. Пусть стоят, караулят, пока Рома соизволит совершить преступление века. Он вовсе не преступник, и я один знаю этот секрет.
Я остановил такси, но не маршрутное, а другое, светло-зеленое, с огромным маяком наверху «Казино «Фортуна», и помчался навстречу пропасти. Именно так съезжают в пропасть — на всех парусах, со свистом, с ветерком. Даже с песнями. В приемнике у таксиста звучала музыка: «Мне до звезды, я до бурды не жадный! Мне до звезды, я до еды не жадный! Мне до звезды, я до звезды не жадный!»
— Не громко? — спросил таксист.
Однако, вежливый попался, подумал я, а вслух сказал:
— Можно еще громче. — Второй раз в жизни я падал в пропасть и могу сказать, что это презанятнейшее мероприятие.
Так я мчался навстречу опасности и любви. Особенно мне понравилось сочетание — опасность и любовь! Коварство и любовь! Опять литература смешалась с жизнью, а где граница между искусством и жизнью? Кто ее обозначил? Почему мама жаждала привить мне любовь к литературе? Зачем? Для чего? Чтобы меня сверлили стволом пистолета? Чтобы заставляли лазать по водосточным трубам?
Чушь какая-то…
Мне не хотелось звонить Юле. Слишком обыденно: набрал номер, услышал голос и… и струсил. Или, наоборот, трус набрался храбрости. Кто испытал подобные терзания и муки, тот поймет меня. Я до судорог боялся услышать Юлин голос, вдруг она скажет в трубку: «А с кем я разговариваю?» Или вообще не узнает меня? Спросит миленьким голосочком, дескать, с кем имею честь? Я не переживу нового унижения.
Лучше уж встретить позор лицом к лицу и, главное, устоять, не упасть в обморок, не потерять сознание.
Примерно с такими мыслями я позвонил в дверь.
— Кто там?
Я спрятался от всевидящего «глазка». Пусть угадает, кто к ней пришел.
— Это ты? — Юля распахнула дверь, чуть не убив меня при этом.
Я еле увернулся. Опять мне угрожала опасность.
— Я! — Пришлось стукнуть каблуками, изображая бравого солдата Швейка.
— Почему не звонил? — Она подозрительно сощурилась.
— Работы много, дела, учеба, карьера, спорт, футбол. — Мне пришлось собрать в одну кучу все мужские устремления.
— Заходи. — Она приветливо кивнула.
Юля не виляла бедрами, не подпрыгивала, она не шла — она плыла по воздуху. Я такой походки никогда не видел. Обычно девчонки не ходят — они топают, как медведи, широко расставляя ноги.
Все от привычки носить брюки, объясняла мне мама, когда видела, как впереди тяжело идет некий бесполый марсианин.
А Юля парила в пространстве, она не шла, она не касалась пола, она вообще прилетела на землю из туманности Андромеды. Вот прилетела и осталась у нас, грешных, трусов и эгоистов.
Я не заметил, как окутался умилением с ног до головы. Умиление проникло в мои внутренности, и еще немного, и я бы загугукал, окончательно впав в детство.
Очередной приступ шизофрении, подумал я, пытаясь остановить процесс впадания в умиление, заодно и в детство.
— Рассказывай, — потребовала Юля, присев на стул возле окна.
Она сказала так, будто мы с ней только вчера расстались или вообще не расставались, будто время остановилось.
— Что рассказывать? Все отлично! Вот… пришел к тебе.
Больше мы ни о чем не говорили. Я забыл позвонить маме, я вообще забыл, на каком свете нахожусь. На том или на этом, на земле или в туманности Андромеды.
Юля ни о чем не спрашивала, она все гладила меня по спине, молчала, а иногда тихонько всхлипывала. Я не хотел ничего спрашивать.
Если захочет, сама расскажет, рассуждал я, как законченный эгоист.
Вообще-то я не рассуждал, окончательно потеряв способность ко всяким рассуждениям. Я подумал, что никогда уже не смогу рассуждать, а буду всю жизнь плыть вместе с Юлей в туманности Андромеды. Там не нужно рассуждать, к чему рассуждения в туманности?
А утром я осознал, что вчера совершил нравственное преступление. Это случилось просто: включился какой-то моторчик в голове, и мне стало ужасно стыдно.
В первый раз я украл деньги. И неважно, что я не успел их истратить, главное, что я их украл. И пошел на это сознательно, все заранее обдумав и спланировав.
Значит, я имел умысел, самый настоящий умысел, тот, который прямой. Прямее не бывает… Прямой умысел — первый шаг к совершению преступления.
Значит, я не имею права работать в правоохранительных органах. И вообще я много чего нарушил. Я скрыл адрес проживания Юли, я скрыл от Стрельникова Ромину благонадежность, и много еще чего я скрыл от товарищей по работе.
Да, все они далеко не товарищи майоры Петровы, и с ними нельзя куда-нибудь поскакать, чтобы порубать белых шашками, но они люди, и я обязан им доверять. Ведь они-то считают меня несмышленышем, не способным на подлости. А я втихую устраиваю им проверки на дорогах. Как-то я смотрел фильм «Проверки на дорогах», жуткий, скажу я вам, фильмец! Там все друг другу подставы устраивали, проверяли, короче, забавлялись как могли…
И все равно с деньгами расставаться не хотелось. Ведь дом фальшивый, и страховочные деньги останутся в компании Ромы Галеева. А он не имеет никакого отношения к преступной банде. Уж за это я ручаюсь!
Лучше все честно рассказать Стрельникову — и про Юлю, и про Рому, и про все остальное.
Стоп! Про все остальное мне рассказывать нельзя, Стрельников не поймет, он не майор Петров, он всего лишь подполковник Стрельников.
А я хочу в конце жизни стать похожим на него, именно на него, а не на Ковалева. Я представил, как я начну заливать Сергею Петровичу байки про запах свежескошенного сена, и меня заколбасило. Сколько я истратил? Немного — на такси, цветы, вино, конфеты. Не хватало всего трех тысяч рублей, в перерасчете на доллары — ровно сто долларов ушло на визит к Юле. А если бы она предложила пойти в кафе? Что бы я сделал? Истратил все деньги? И меня привлекли бы за растрату казенных денег?
Романтично, но весьма проблематично.
Так и не решив окончательно, что мне делать с сомнениями и рассуждениями, я боком пробрался в кабинет и заполз за компьютер.
— Денис Александрович, вы не хотите доложить результаты? — удивленно спросил Стрельников.
— Х-хочу, — нерешительно ответил я.
О чем я хочу доложить? О результатах разработки? Я там не был, и мной там не пахло. Я провел ночь с красивой женщиной в туманности Андромеды. Вместо задания я шлялся неизвестно где и тратил напропалую казенные деньги. Что делать? Как быть? Что со мной будет? Меня охватил страх, жутко похожий на то чувство, которое я испытал в маршрутке.
И вдруг я понял, что парень со стрижкой из маршрутки и был тем грабителем из банды. Или мог быть… Именно такой парень мог убить Лузьениху, мог ограбить сто две квартиры и продать имущество за бесценок. А я корчусь в рефлексиях, изнываю от безысходности, сравнивая свое будущее с будущим Василия Петровича. Я хлопнул ладонью по «Enter» и подошел к Сергею Петровичу.
Он молча слушал меня, не прерывая, но и не глядя мне в глаза.
Сергей Петрович смотрел в стол, будто увидел там нечто важное, очень срочное, требующее вмешательства.
И только туманность Андромеды я оставил себе, мне жутко не хотелось, чтобы на воздушную поверхность зыбкой туманности ступала грубая нога человека в сапогах. Пусть в этой туманности плывут и плывут небесные создания, оставаясь неподвластными житейской действительности.
— Денис, почему ты мне ничего не сказал? Боялся, что я не пойму тебя? В конце концов стажеру тоже положено довольствие, пусть небольшое, но достаточное для молодого человека, не приученного к роскоши. Разработка сорвалась, и это очень плохо. Надо искать версии, а версий пока нет. Была одна, да сплыла. Уплыла в туманность Андромеды! Столько времени ухлопать на пустышку!
Стрельников резко поднялся, не преминув опрокинуть при этом телефонный аппарат. Трубка завалилась под стол, и из аппарата донеслись короткие гудки. Откуда он узнал про туманность Андромеды? Ведь я ни слова не сказал о фантастической планете.
И только сейчас я вспомнил, что до сих пор не позвонил маме. Я поднял аппарат с пола и набрал номер.