Глава 9. Тілек
Экспедицию по Мангышлаку я нашёл сразу же, как только ввёл в поисковике «путешествие по Казахстану». В рамках рекламной кампании новой линейки внедорожников актауский автоцентр собирал группу из блогеров, фотографов и журналистов, чтобы преподнести достоинства своих автомобилей на примере многодневной поездки по Мангыстау.
Я сдал работу, показал родителям снимки и подарил им туркестанские сувениры. Родители несколько раз с удовольствием пересмотрели фотографии и тоже решили съездить в Южный Казахстан на экскурсию. Организовать это оказалось очень просто – многие турфирмы в Алматы предлагали удобные групповые туры на два-три дня.
В Актау я отправился самолётом и за три с половиной часа успел увидеть в иллюминатор почти всю южную границу Казахстана. Города узнать было невозможно, но в начале пути я легко определил Тянь-Шанские горы, а ближе к концу распознал неровные контуры Арала: Малого и Большого. Мне пришлось прижаться носом к прозрачному пластику окна, чтобы рассмотреть закрытые крылом участки земли. Вспоминая научные статьи, я пытался представить, какую территорию занимало море до начала экологической катастрофы.
Вскоре самолёт приземлился. Из окна такси, везущего меня из аэропорта, я любовался детально сработанными миниатюрами природных достопримечательностей Мангышлака, расположенными по обе стороны от дороги.
Актау меня поразил. Я, конечно, знал, что город стоит на берегу Каспия, но даже представить себе не мог, насколько радостно и удивительно постоянно видеть море на горизонте. Был выходной, стояла настоящая летняя жара, и некоторые горожане купались, сделав перерыв в и без того приятных развлечениях: катании на велосипедах, пробежке по набережной, спортивных играх и посиделках в кафе. Я по-доброму позавидовал такому ритму жизни. Мне рассказывали, что самый хороший пляж находится в южной части побережья, но на купание уже не оставалось времени.
В назначенный час я встретился с командой экспедиции, получил машину, и мы отправились в путь. Город быстро закончился, и раззадоренный возросшей на трассе скоростью ветер весело забил по окнам. Первой точкой на маршруте была отмечена впадина Карагие, одна из самых глубоких во всём СНГ. Хорошая асфальтированная дорога приобрела ощутимый уклон, и впереди показалась большая сухая глинистая чаша, наполненная разве что мутной воздушной взвесью. Сидящий рядом со мной на пассажирском сиденье пожилой фотограф рассказал, что, по мнению метеорологов, в жару над впадиной собираются испарения, которые превращаются в большие дождевые облака. С чинка[32], на который мы поднялись через некоторое время, открылось ещё более обширное пустынное пространство. Подстраиваясь под общий ритм, я сделал несколько кадров, стараясь, чтобы в объектив не попадали девушки, участвующие в экспедиции и позирующие теперь своим смартфонам на фоне обрыва.
На ночёвку мы остановились у Карынжарыка – другой впадины, совсем не похожей на предыдущую. Внизу лежал белый сор[33] Кендерли, представляющий собой природное зеркало из солевой корки и дождевой воды. Покрытая ломаными трещинами поверхность рассеивала и отражала мягкое вечернее солнце, вызывая эффект свечения. Прямо посередине сора возвышались три приземистые горы, походящие на маленькие вулканы. Ещё несколько небольших выступов были разбросаны ближе к его краям.
Одна машина собиралась на следующий день вернуться в Актау: особенности совместной поездки с малознакомыми людьми, необходимость распределения обязанностей по лагерю и другие дорожные мелочи не всем оказались по зубам. Я, если честно, подумывал отправиться с ними. Ребята в этой экспедиции собрались неплохие – по большей части весёлые и стойкие молодые люди, преимущественно из западных регионов Казахстана. Но мне совсем иначе представлялась экспедиция в дикий край. Навеянный детскими книжками образ суровых исследователей, днём упорно выполняющих свою работу и только по вечерам ведущих неспешные беседы у костра, рухнул в первый же день. Я не привык к постоянному общению, уставал от необходимости реагировать на разговоры и обсуждать бесконечные, возникающие одна за другой, дорожные темы. Мне почти не удавалось побыть наедине с природой, и я просто-напросто не успевал рассмотреть всё, что мне было интересно: машины двигались по строго утверждённому маршруту.
Наибольший дискомфорт вызывали возникающие всё чаще личные темы: было ли это обсуждение, чьи дети на кого больше похожи и насколько мы сами похожи на своих родителей, или рассказы, чьи предки откуда родом. Внутри большой экспедиционной команды потихоньку формировались малые группы – мужская, женская, казахоязычная и лидерская, в которой состояли водители. На одной вечерней стоянке ко мне подошёл Бекзат, весёлый полный парень, автор блога «Біздің Маңғыстауымыз»[34], и после короткого разговора об ухудшающихся по мере отдаления от Актау дорогах между делом спросил: «Сенің руың кім?»[35] Пришлось в очередной раз пытаться без подробностей описывать своё происхождение и невнятно оправдываться. Я снова почувствовал себя одиноким и чуждым этому миру.
Однако мечта увидеть самый невероятный регион Казахстана и крепнущая страсть к путешествиям оказались сильнее закостенелых комплексов. Решив всеми силами сохранять позитив, я не стал покидать экспедицию. К тому же, присмотревшись хорошенько, я понял, что внешняя расслабленность у многих является всего лишь следствием соблюдения социального протокола, нормы которого требуют проявлять терпение. У каждого из нас за жизнь накапливается большой багаж болячек и страхов, и только в пути мы начинаем осознавать, насколько угловатой и неповоротливой становится из-за них наша психологическая оболочка. Исправить это может только планомерная работа, а никак не бегство в коварную зону комфорта.
Впереди экспедицию ждали святые места. Соблюдая правильную очерёдность их посещения – от учителя к ученику, прежде чем ехать к самой знаменитой святыне – мечети Бекет-Ата, сначала мы остановились у некрополя вдохновителя этого суфия – Шопан-аты. Я прочёл в путеводителе, что когда-то в древности здесь пролегал путь караванов, направляющихся в Хорезм. Сейчас в иссохшей долине, обрамлявшей священную гору, стоял, согласно надписи, один из самых больших по территории древних архитектурных памятников Мангыстау.
В путеводителе пояснялось, что здесь расположено около трёх тысяч захоронений, в своё время отличавшихся буйной многообразностью в духе разных эпох. Глядя на разрушенные ветром и временем бесформенные развалины, я никак не мог реконструировать в уме их первоначальный вид.
– А нам вообще можно туда идти? – спросила одна из русских девчонок экспедиции. Она боязливо поглядывала на сосредоточенные лица проходящих мимо паломников. – Я же с крестиком…
– Главное – заходить с уважением, – ответил Бекзат. – Спрячь крестик под одежду и иди. Я вот тоже намаз не читаю, но праху святого человека поклониться хочу.
Бекзат потрепал меня по плечу:
– А Токе вообще технике поклоняется! Видели, как он вчера занервничал, когда я его штатив взял? Кстати, ты помнишь, что внутри снимать нельзя?
– Ты штативом хотел в костре поворошить, – ответил я, пряча фотоаппарат.
Перед посещением святыни нужно было совершить дарет[36]. Хотя в этом безводном, а потому безжизненном крае каждая пролитая капля воды и на счету, но закон об омовении соблюдается строго.
Пока строгий смотритель, встретивший нас после дарета, вёл группу к скале, я размышлял о том, какой колоссальный подвиг пришлось когда-то совершить человеку, чтобы посвятить свою жизнь строительству духовного и образовательного центра в таком негостеприимном месте.
Я смотрел на участников экспедиции, гуськом следующих вдоль захоронений к мавзолею. Разных возрастов, национальностей, интересов и религиозных воззрений, все они одинаково проявляли уважение к наследию святого суфия. Девушки покрыли головы, плечи и лодыжки, мужчины выглядели сдержанными и серьёзными.
Мечеть и гробница Шопан-Ата были вырублены прямо в теле горы. С порога, который с помощью смотрителя все перешагнули правильно, ощущался контраст температур. Раскалённый пустынный зной сменился долгожданной прохладой, и уже через несколько минут стоящий снаружи жар летнего дня забылся.
Слушая запевы ширакши, я радовался, что решил не прерывать свою поездку и теперь могу под разными культурными углами изучить детали пронесённого через века казахского менталитета и побывать в местах, пропитанных живой историей поколений.
Из Шопан-Ата мы по плохой дороге отправились дальше, в мавзолей Бекет-Ата. Машины лихо взобрались на крутой подъём западного чинка Устюрта. Почти перед выездом на ровную поверхность плато я не успел объехать ухаб и с лязгом ударился об него дном. Пассажиры болезненно поморщились – машину было жалко.
– Полегче, Тлек, это тебе не холёные алматинские трассы, – раздался в рации голос другого водителя. Это был кореец Дима, уроженец Шетпе, много лет назад переехавший в Актау. Он лучше остальных был знаком с качеством местных дорог.
Бекет-Ата оказался нарядным и ухоженным и отличался от предыдущего мавзолея почти так же сильно, как в Южном Казахстане различаются между собой мавзолеи Арыстанбаба и Кожахмета Яссауи.
За высокими воротами и красивыми постройками различного назначения открывался обрыв головокружительной высоты, по стене которого спускались и исчезали далеко внизу аккуратные ступени. Многие паломники шли по ним босиком, видимо, чтобы показать чистоту своих помыслов. Я тоже решил разуться и сразу запрыгал по обжигающему ракушечнику, привыкая к его температуре.
На таком большом пространстве наша группа сама собой разделилась. Я первым шёл вниз по лестнице и потому первым, и одним из немногих, увидел небольшое семейство муфлонов, которые поднимались мне навстречу по тропинке, лежащей рядом со ступенями. Я даже не сразу распознал в них живых существ: по всему спуску были расставлены фигуры животных, и поначалу, замеченные краем глаза, дикие бараны показались мне каменными статуями. Остановившись, я залюбовался. Случайные встречи с дикими зверями всегда казались мне добрым знаком. Передо мной были две самки и два детёныша, а позади них, в кустах, отчётливо виднелись закрученные рога более осторожного самца. Некоторое время мы с интересом друг друга изучали, а когда я сделал шаг, чтобы продолжить путь к мавзолею, животные осторожно отошли подальше от лестницы и вскоре совсем скрылись в кустах.
Сама подземная мечеть оказалась небольшой и, как и большинство здешних святых мест, была выбита в скале. Прослушав рассказ ширакши и набрав воду в священном источнике, мы ещё какое-то время любовались сверху захватывающим видом раскинувшейся под ногами долины.
Оставив пожертвования и угостившись в специальной комнате чаем, наша группа покинула территорию мавзолея. Наша следующая цель была совсем рядом – знаменитое урочище Бозжира, которое лично для меня являлось одним из самых долгожданных пунктов. Но добраться до места получилось только после заката. Пришлось изрядно поплутать по запутанным и плохо различимым в сумерках дорогам. Следуя по треку, отображающемуся в навигаторе, мы несколько раз упирались в непроходимые ямы: видимо, дороги тут деформируются весенними дождевыми потоками. Устав, мы попытались переехать через обманчиво неглубокую промоину, и один из автомобилей пробил колесо. Ругаясь и подсвечивая фонариками, мы долго его меняли. Мне пришлось не только работать, но ещё и снимать, перепачкав корпус фотоаппарата отпечатками грязных рук: спонсоры экспедиции несколько раз особо указали на необходимость вот таких жизненных фотографий. Наконец мы оказались у запланированной точки, где в свете зажжённых фар наскоро расположились.
Всю ночь лагерь нещадно трепал сухой ураганный ветер, и только наутро, выбравшись из покосившейся, покрытой белёсой пылью палатки, я понял, что Бозжира превзошла все мои ожидания.
Вокруг была совершенно белая равнина, и белая не от соли (я попробовал), как мы привыкли видеть в степях, а от морских отложений известняка. Судя по прочитанным мной перед поездкой заметкам, большинство природных чудес Мангышлака и Устюрта сформировались благодаря тому, что когда-то они были дном древнего мирового океана.
Бозжира казалась похожей на сон сладкоежки – долину покрывала белая мука, горы слиплись из исполинских сахарных кристаллов, а в разливающейся вверху синей глазури неба зависли взбитые сливки облаков. Я гулял по голубоватой тени извилистых ущелий, поднимался, обдуваемый горячим ветром, на верхушки гигантских меловых островов, замирал, ловя в объектив большого грифа, и уже не мог вспомнить самого себя в начале путешествия.
Моя деликатная ситуация с приёмными родителями и незнанием своей биологической семьи быстро стала общим достоянием, но, к большому удивлению, не причиняла никаких неудобств. Напротив, участники экспедиции часто и по-доброму меня подзадоривали, в зависимости от ситуации гадая, к какому бы я мог принадлежать роду: «Что-то ты больно хитрый, может, ты найман?» или «С Тлеком лучше не спорить, вдруг он адай, ещё в глаз получишь!» Напряжение как-то само собой пропало, и всё что мне оставалось – наслаждаться путешествием и впитывать энергию родной земли.
Глава 10. Қиял
Много дней крылатый конь нёс меня к Западному морю. Я пролетал мимо высоких прохладных гор, родины снежных барсов, и над жаркими пустынями – краями джиннов; видел, как вдали мелькают большие города и крохотные старые посёлки.
Больше всего запомнился один диковинный аул. Очень бедный, он стоял посреди безводной пустоши, а в нём, прямо между юртами, осели в потрескавшейся белой глине гигантские лодки. Я стал расспрашивать местных, и те рассказали, что когда-то на этом месте было несколько богатых поселений, но их жители чем-то разгневали аруахов. Однажды из-под земли стала подниматься вода, а издалека прибежали две быстрые реки и затопили долину. Людям пришлось покинуть свои сёла, а здесь появилось большое море. Оно жило и кормило поселившиеся на его берегах народы, пока однажды морской дух, недовольный тем, что люди перестали уважать его силу, не решил снова уйти к подземным морям. Вода постепенно исчезла, оставив вокруг лишь безжизненную солёную пустыню, и жители поднявшихся со дна селений решили вернуться на старые места, чтобы упорным трудом возродить свои дома.
Наконец я добрался до западных земель. В жарком мареве горизонт становился размытым, а от палящего солнца уставали глаза. Поэтому, когда почти голая сероватая земля внезапно оборвалась глубокой впадиной, я от неожиданности остановил коня. Это был Светлый Провал, я узнал его по сияющему белому дну и замку Трёх Братьев, темневшему в центре.
Значит, в двух днях пути отсюда должна быть вторая впадина – Чёрная Пасть, мать облаков. Она ещё глубже этого провала, и в ней живут дождевые духи, которые плетут тучи и приручают упавшие молнии, чтобы выращивать из тех большие грозы.
Не желая ночевать на виду у Братьев, я собрался двигаться дальше, когда заметил на дне мерцающей чаши движение. По ломающимся от шагов белым пластинам ко мне шёл демон. Хотя находился он ещё очень далеко, я отчётливо ощущал горящий взгляд и видел, как демон машет мне костлявой рукой. С замершим сердцем я узнал Караша – одного из слуг Эрлика, низвергнутого вместе с тем в подземный мир. Поняв, что он уже привлёк моё внимание, демон остановился и снова помахал. Он был худым, словно кожаный мешок с костями, и при каждом движении весь раскачивался, как высохший куст саксаула. Я направил коня вниз.
Казалось, клинок в ножнах звенит и требует боя, но, помня о цели своего путешествия, я поравнялся с Карашем и молча спешился. Демон тоже не удостоил меня разговором, а только развернулся и побрёл обратно к замку. Я последовал за ним.
Поверхность провала не оставляла возможности остаться незамеченным – разве что на крылатом коне. Осколки ломких щитков, покрывающих дно, были скользкими от тонкого слоя солёной воды и моментально крошились предательским контуром следов.
Замок в центре Светлого Провала состоял из трёх невысоких, но очень широких башен. Мы приблизились к центральной, и я понял, что большая круглая область в её стене не отражает заходящее солнце, а зияет чёрной голодной пустотой. Караш остановился и указал во мрак. Мне показалось, что там затаился трёхглазый демон, чью ненависть я чувствовал всю дорогу, хотя самого его давно не видел, и теперь он торжествует, готовясь сразить меня в темноте. Даже не сомневаясь в выборе, я вскочил на коня, чтобы повернуть назад. Я собирался встретиться с Эрликом, а не лезть ему прямо в глотку. Однако мой верный конь неправильно расценил жест и с места рванул в тёмную дыру.
Вопреки ожиданиям, я не лишился жизни и не провалился в подземный мир. Над головой было всё то же небо, а светящееся дно Провала сменилось обычной землёй. Меня накрыло упругой волной морского воздуха. Я обернулся – сзади, в подножии больших валунов, пряталась чёрная пещера. Возвращаться не было смысла: я сразу понял, что если где-то мне и суждено встретить хозяина подземного мира, то именно здесь. Под ногами зашуршало – вспугнутые моим появлением змеи с шипением расползались под камни.
Вокруг было невиданных размеров месиво из тёмно-зелёных холмов, покрытых колючей травой, и разломанных скал, вонзившихся в почву под неустойчивыми углами – будто сама земля когда-то рухнула с небес на берег Западного моря. Чёрная дыра в стене башни перенесла меня далеко от Светлого Провала. Поднявшись по звериной тропе к небольшому перевалу, я увидел бескрайнюю гладь лазурной воды и спустился к берегу, чтобы поздороваться с морем. Седые волны ласково коснулись моей руки.
Вернувшись к скалам, я отпустил коня и решил получше изучить это странное место. Пространство оказалось огромным, с трёх сторон окружённым высокими обрывами, а с одной – беспокойными водами. Далеко на севере на вершине скалы замер длинный шпиль старой смотровой башни. Среди гигантского каменного крошева встречались следы давно исчезнувших исполинских ящеров, первых созданий Эрлика. На древних камнях виднелись незнакомые рисунки, а в разломах встречались рассыпавшиеся в прах разбойничьи жилища и дурно пахнущие звериные пещеры.
Чем дольше я тут находился, тем больше проникался очарованием этого невиданного мира. Случайно набредя на стадо диких баранов, я долго любовался их красотой и, не потревожив вечернее оживление грациозных животных, снова спустился к берегу, где на большие мокрые камни слетелось великое множество разных птиц.
– Тебе понравились мои владения? – послышался сильный голос.
Эрлик сидел на крупном валуне, любуясь закатным отблеском волн. У его ног свились в брачном клубке разноцветные змеи, а немного поодаль пасся гигантский иссиня-черный бык, которого я поначалу принял за скалу.
– Всё, что есть в этом мире, принадлежит Тенгри, – угрюмо ответил я.
Не хотелось признаваться, но и это место, и хозяин нижнего мира вызывали во мне большое любопытство.
– Да оставь ты эти заезженные фразы! – Эрлик усмехнулся, с нарочитой учтивостью жестом приглашая меня присесть на соседний камень. – Всё в этом мире создано Тенгри, всё в этом мире подвластно Тенгри, всё в этом мире принадлежит Тенгри… Да, Тьма с ним, так и есть! Вот только и ты, и я, и наша встреча, и всё, что мы сотворили и сотворим на этой планете и за её пределами, – тоже создано Тенгри. Отвечать за свои поступки нам, правда, придётся самим, но зато, опять же, перед Ним. По-моему, гениально.
– В моём ауле говорят: если ребёнок критикует отца, значит, он уже достаточно взрослый, чтобы жить в степи одному. Но все знают, что на самом деле он просто плохо воспитан! – диалог с Эрликом напомнил мне о том, что со служителями Тьмы в определённом смысле общаться проще, чем со служителями Света. Они не обязывают быть благородными или честными, и с ними можно говорить, не стараясь казаться лучше, чем ты есть.
– В твоём ауле овец с жёнами путают! – передразнил меня хозяин подземного мира. – Ну-ну, я пошутил! Не станешь же ты пытаться использовать против меня моё же оружие[37]? – он притворно отстранился, когда моя рука дёрнулась к клинку. – Итак, мы с тобой не братья, но отец Тенгри и мать Умай у нас общие. Умай предупредила меня о твоём приходе. Скоро наступит праздник самого долгого дня. Он посвящён Матери, и хотя мой день определён только в осеннее равенство Тьмы и Света, предстоящее торжество мне тоже близко. Большая ирония: самый светлый день в году всего лишь знаменует фатальный поворот солнечного колеса к самой продолжительной его ночи. Впрочем, эта ночь всё равно принадлежит Тенгри, поскольку в память о том моменте, когда бесконечный Свет появился в бесконечной Тьме, – Эрлик особенно подчеркнул последние слова, упиваясь сомнительным торжеством своей природы, – он предпочитает каждый раз обновляться зимой. Моему брату Ульгеню, которого ты обязательно встретишь, раз встретил меня, принадлежит весенний мейрам. В этом году в свой праздник он отправил к тебе Йол-Тенгри.
Эрлик сделал паузу, изучая мою реакцию. Я молчал. Он кивнул и продолжил:
– Давать людям знания – моя слабость. Любое умение человек с лёгкостью оборачивает против самого себя, часто удивляя этим даже меня.
Мой конь, всё это время пасшийся неподалёку, подошёл ближе и громко фыркнул, когда бык за спиной Эрлика поднял голову.
– Очень давно земля соблазнила меня своими чудесными перспективами и гостеприимно разверзлась навстречу. С тех пор и я разверзаю её просторы и соблазняю уязвимые умы, чтобы сохранить в мире баланс добра и зла.
В стремительно опускающейся ночи глаза тёмного духа наполнялись огненными отблесками.
– Я создал много необычных мест, большинство из которых тебе ещё предстоит увидеть. Но как нет на земле священных рощ, способных повернуть к Свету человека, ищущего Тьму, так нет на ней и проклятых мест, в чьих силах затуманить душу, наполненную Небом. Любое святилище обернётся злом, если его наполнят бездуховные люди. Любое гиблое место зацветёт, если в него придёт добрый народ.
Эрлик спрыгнул с валуна.
– Слова словами, но лучше всё увидеть самому. Говорят, тебе пришло время помогать людям и землям. В день Умай ты встретишь свой первый урок. Если выживешь и научишься ко дню моего праздника, значит, это и правда твой путь.
Уже совсем стемнело. Эрлик сделал неуловимое движение, и мы снова оказались на берегу моря, но уже в другом месте. Хозяин подземного царства легко сдвинул огромный прибрежный камень, и за ним обнаружился тёмный подземный ход.
– Коню будет идти тесновато, но ближе я тебя подбросить не могу. Передавай привет морскому султану!
Эрлик растворился в опустившейся тьме. Я разжёг тусклый походный факел, взял скакуна за уздечку и шагнул в сырой мрак тоннеля.
Глава 11. Тәңір
Стоял изнурительный летний зной. Я шёл к старой святыне среди паломников, я смешивался с ними и ловил их настроение. Как бы мелочен ни бывал человек, какими бы шипами ни обрастал, встречая жизненные невзгоды, но здесь, под выжигающим солнцем безводной пустыни, каждый из нас раскрывал в себе колоссальные запасы света, откликающегося на зов святой земли.
Когда-то великие люди (возможно, предки кого-то из шедших теперь вдоль старых мазаров) отдавали свои жизни в борьбе не с врагом, но с невежеством, возводя в невыносимых и в силу времён непоправимых условиях образовательные центры. Им не была безразлична участь народа, и они с гордостью посвящали свои судьбы служению другим. А сегодня подвигом становится уже само желание прикоснуться к духовному наследию земли, оторвавшись от рационального комфорта цветущих городов.
И тысячи, нет, сотни тысяч людей совершают этот подвиг каждый год! Не дожидаясь религиозных праздников и не стремясь попасть в самые знаменитые святыни, они просто следуют вечному зову, обязывающему очищать душу, чтобы черпать силы в энергии земли и памяти предков.
Я смотрел на окружавших меня людей и, казалось, видел сквозь мутную толщу веков наш долгий общий путь: как изящными узорами сакского звериного стиля мы выражали своё преклонение перед мощью природы; как верхом на конях пронзали своими воинственными гуннскими армиями тугой ветер степи; как во времена тюркских каганатов мы, широко раскинув руки, подобно птицам, раскрывающим крылья, встречали рассветы с молитвами Вечному Синему Небу; как налегке кочевали, следуя тропами бессмертных в нашей памяти предков; как расширяли свои знания и, осваивая новые умения, строили прекрасные торговые города на Великом Шёлковом пути. Передо мной сияло величие Орды и судьбоносное объединение Казахского ханства; с замирающим сердцем я наблюдал, как мы бок о бок защищаем свои земли от разрушительных нашествий джунгар, и ликовал при виде великих ханов, являвшихся моему взору; я чувствовал, как в череде объединений и развалов, в смешении культур и в делении территорий, преодолевая перипетии времён и сложности государственных преобразований, через голод и войны, потери и перестройки мы всё-таки сохранили свой Дух и потому пришли к заветной звезде Независимости, чтобы теперь, спустя ещё два с половиной десятка лет, вот так стоять у священного холма, не видя различий между нашими религиями, этносами, семьями, душами… чтобы снова быть единым народом.
Перешагивая через ручей, я подал руку бабушке, шедшей следом, и она осыпала меня благословениями. Я подставил ей локоть и улыбнулся. Эта жизнь – и есть моё благословение.
Глава 12. Тілек
Первая часть экспедиции, на восток от Актау, была окончена, теперь предстояло исследовать северную сторону Мангыстау. Несколько дней мы добиралась к месту, которое называют Жыгылган[38], и представшая взору картина оказалась не похожей ни на что из того, что мне пока доводилось видеть.
Дорога привела нас к краю колоссальной котловины на берегу Каспийского моря. Я сверился по карте – разница высот между кромкой воды и тем местом, где мы стояли, достигала ста пятидесяти метров. Внизу был настоящий бардак: обломки каменной плиты, рухнувшей в доисторические времена, вперемешку с землёй усеивали пространство необъятного и далёкого дна. Скалы достигали высоты пятиэтажного дома, но сверху казались мелким беспорядочным крошевом. Старик Каспий невозмутимо накатывал на берег свои седые волны.
– Тлек, а ты знаешь, что Каспий на самом деле не море, а солёное озеро?
Узнав, что я живу в Алматы и впервые оказался на Мангышлаке, участники экспедиции стали часто рассказывать мне о своих краях, и я был им за это очень благодарен. Ко мне подошёл Дима.
– Слышал. А тут правда водятся тюлени?
Мне всегда было сложно ассоциировать этих животных с Казахстаном.
– Говорят. Причём если и водятся, то именно здесь, – Дима указал рукой на северо-запад. – Вон там как раз, видишь, Тюленьи острова? Но я сам ни разу не видел. А вот фламинго и их перьев тут предостаточно.
Вдоволь наснимав пейзажи, которые всё равно ни одна фотография не в силах достоверно передать, мы по разбитой дороге спустились вниз, чтобы установить лагерь.
Я сразу бросился к морю. Его невероятная мощь и ультрамариновый цвет тянули меня, как невидимый магнит. Ледяная вода казалось плотной, словно гель. Она перемещалась огромными пластами и иногда по каменным расколам заползала очень глубоко на сушу, оседая и согреваясь там в небольших скалистых бассейнах.
Жыгылган вряд ли сумели бы оценить люди, страдающие герпетофобией[39]. Змеи тут были повсюду. Они струились по прибрежным плитам; словно сговорившись, большими группами уходили в море за добычей; с недовольным шипением расползались при приближении человека. В большинстве своём это были водяные ужи всех размеров – от детёнышей, которых легко было перепутать со шнурками, до взрослых особей, толщиной в человеческую руку. Пару раз в кустах мне удалось углядеть и другие виды змей, более опасных, но и более осторожных, а потому быстро исчезающих в каменных щелях задолго до моего приближения.
Труднее всего было девчонкам – поначалу многие просто отказывались открывать двери. Но даже смирившись и выйдя из спасительных машин, они не могли сдержать своих чувств, и лагерь периодически оглашали пронзительные визги, когда очередная чешуйчатая молния проскальзывала слишком близко.
За долгое время у меня наконец появилась возможность побыть один на один с природой. В бесконечных лабиринтах Жыгылгана все участники экспедиции могли свободно гулять, не встречаясь и не боясь заблудиться: море на севере и старый маяк на востоке служили удобными ориентирами для выхода на дорогу, ведущую к лагерю.
Впереди было два дня, и я уже укладывал в рюкзак технику, когда выяснилось, что две канистры с водой треснули по пути и теперь нужно где-то наполнять запасные. Из водителей в лагере оставался только я, мобильная связь не работала, и где найти пресный источник, было пока непонятно. Я загрузил пустые канистры в багажник и отправился на поиски кого-нибудь из местных.
Мне очень повезло: по дороге встретился одинокий рыбак, который согласился показать, где можно набрать воды. Говорил он только по-казахски, и я с облегчением отметил, что на мои ошибки и затруднения в речи он никак не реагирует. По дороге рыбак, оказавшийся настоящей кладезью знаний, рассказал много интересного об этом месте, окрестных захоронениях и обычаях западных казахов.
На поездку ушёл почти весь день, и посвятить себя исследованию Жыгылгана я смог только на следующее утро. Но благодаря вчерашней встрече я гораздо продуктивнее спланировал маршрут по запутанным ущельям и в итоге увидел и отснял даже больше, чем рассчитывал.
Покинув побережье, мы направились в каньон Султан-Эпе, названный так по одноимённому захоронению и подземной ханаке[40] местного святого. Участники разбрелись кто куда: на высокий обрыв, с которого открывался живописный вид на ущелье; в само ущелье, на дне которого согласно указателям размещался священный родник; к колодцу с поразительно чистой и вкусной водой.
Комплекс Султан-Эпе оказался уникальным в своём роде местом – ни по пути, ни на его территории нам не встретились смотрители или охрана. Самостоятельно отперев железный засов невысокого забора, я вошёл на территорию ханаки. Снаружи выступали только небольшие, выложенные по кругу кирпичами ракушечника, воздушные башенки. Внутри даже не понадобился фонарь – свет пробивался через эти отверстия, оказавшиеся расположенными довольно высоко в потолке. На каменном полу были уложены матрасы и одеяла, на полочках и в углах обнаружилось большое количество свечей и спичек, видимо, оставляемых паломниками. В специальной комнатке лежал Коран, старый, очень фактурный, со множеством закладок.
Меня поразили простота и доверие, которое святилище оказывало путешественникам, – даже кружка у колодца не была привязана, как это обычно бывает в общественных местах. Но ещё важнее, что это доверие оправдывалось: люди приходили и уходили, не оскверняя место, оставляя припасы, забирая мусор, закрывая за собой двери и запирая засовы.
Позже в путеводителе я прочёл, что из ханаки раньше был двухкилометровый подземный ход на берег Каспия, а сам Султан-эпе считается защитником и покровителем мореходов и путешественников.
В какой-то момент, видимо навеянная характером посещаемых мест, в команде появилась полушутливая традиция давать перед едой бата[41]. Сначала это делал только Бекзат, потом присоединились другие старшие участники экспедиции. Я не знал, могу ли тоже попробовать, поэтому не вызывался, пока на очередной обеденной остановке кто-то не предложил мне это сделать. Волнуясь и тщательно выговаривая слова, я, упёршись взглядом в свою тарелку, произнёс:
– Көк Тәңір берген ас берекелі болсын! Тәңірге шүкір!
– Әумин![42] – хором отозвался стол, и я выдохнул.
За последние месяцы я узнал о казахстанском народе больше, чем за все предыдущие годы. Мультинациональные города, межрасовые браки и культурная эклектика давно стали для меня нормой, но в путешествиях не переставала поражать удивительная межрелигиозная дружба. Места, которые мы посещали в Мангышлаке, в большинстве своём были мусульманскими: в некоторых случаях они закрепились на местах подземных храмов Митры[43], оставленных забредшими сюда в древности римскими легионерами, а иногда располагались бок о бок с тенгрианскими святилищами, расписанными вязью наскальных рисунков. Но я пришёл к выводу, что под каким бы знаменем ни выступало в Казахстане место силы, к нему всегда с одинаковым интересом и непременным почтением стремятся любые путешественники: скептичные атеисты, многодетные мусульмане, общительные христиане, любознательные тенгрианцы, добродушные кришнаиты и представители многих других конфессий и мировоззрений. Встречая друг друга в таких местах, они ведут себя, как старые приятели, делятся пищей и советуются по поводу маршрутов. Мой ли болезненный патриотизм или эти субъективные наблюдения дали мне непоколебимую уверенность в том, что Казахстан – страна исключительная. И, как мне посчастливилось понять, заслуга эта принадлежит не только его богатейшей земле, но и нашему удивительному народу, сумевшему через века пронести бесценный дар сохранять единство и мир.
Мечеть целителя Шакпак-Ата, в которую мы вскоре приехали, как и другие святые места Мангышлака и Устюрта, тоже была вырублена в скале. Однако горная порода оказалась здесь немного другой, и внешние стены святилища походили на срез застывшей каменной пены с большими округлыми ячейками. Мы прошли мимо мазаров и поднялись по нагретым ступеням. Увлёкшись съёмкой интересных наружных стен, я, задумавшись, шагнул с фотоаппаратом внутрь и прицелился для снимка, но тут же больно ударился лбом о каменный потолок и вспомнил, что внутри этого делать нельзя. Участники экспедиции разбрелись по просторным комнатам мавзолея, любуясь большими панорамными окнами и уже почти на автомате соблюдая все условности пребывания в святом месте.
Чуть позже, остановившись на короткую ночёвку в ближайшем каньоне, наша экспедиция встретила казахскую семью, упорно расчищающую в глиняной стене обрыва глубокие ходы. Работали все, даже маленькие дети. Как рассказал отец семейства, два месяца назад ему во сне явился дед, почитаемый при жизни целитель, и наказал построить в этом месте подземную мечеть. Оказалось, такие явления тут довольно распространены. Я подумал, что число триста шестьдесят два, считающееся в Мангыстау священным по количеству здешних святых, наверняка давно и ощутимо выросло.
В последующие дни мы видели много разных мест – извилистые ущелья, просторные долины, древние захоронения и другие достопримечательности. Потрясли сознание гигантские, будто выкатившиеся из невиданных размеров ртутного градусника каменные шары в местности Торыш. Они очень выгодно «позировали» на закате, позволяя делать отличные кадры, были эстетически красивыми и удобными для подъёма, но так и остались для меня загадкой: когда я понимал, какие огромные расстояния покрывают их загадочные поля, и пытался представить, сколько ещё таких конкреций хранится под землёй, у меня начинала кружиться голова.
Одной из последних точек стоянки была гора Шеркала, возвышающаяся над оголившейся каменной поверхностью Туранской плиты[44]. Вокруг я встретил большое количество черепах, которые при испуге шипели громче каспийских змей. В лагере тоже иногда слышалось шипение: участники экспедиции начинали всерьёз уставать, и это провоцировало неизбежные конфликты.
Выяснилось, что на завтра для кухни не хватает воды, и я с радостью вызвался съездить к ближайшему источнику в оазисе Акмыш. Ещё в Алматы я прочёл о заброшенных раскопках легендарного тысячелетнего городища Мангышлак, которые должны были находиться где-то неподалёку. К тому же мне было очень интересно рассмотреть оазис: уже много дней мы не видели ничего, кроме солёного моря и голой выжженной пустыни с меловыми ущельями и редкими колодцами.
Акмыш оказался настоящим зелёным парком. Звонко журчал ручей, беззаботно щебетали птицы, на сочной траве в спасительной прохладе пасся одинокий молодой бычок. Повсюду были лавочки и беседки, деревья достигали солидной высоты, и всё это казалось настолько невероятным после бесконечных иссушенных просторов, что я был готов поверить, будто вижу мираж или мой утомлённый долгой дорогой организм хватил тепловой удар.
Бросив канистры у аккуратного мостика, я прошёл через парк на его противоположную сторону. За покосившимся забором из тоненьких железных прутьев виднелись глубокие ухабы раскопок. Я пролез между перекладинами и направился к городищу. Работы были приостановлены, это становилось понятно по стеклянному крошеву брошенных бутылок и другим следам человеческого присутствия. Осматривая небольшой участок расчищенных стен древнего города и россыпи черепушек, отколовшихся от глиняных сосудов, я не мог не начать собирать мусор. Скинув и завязав наподобие мешка свою рубашку, я наполнил её пустыми бутылками и вернулся в парк, где стояла мусорная бочка.
Акмыш больше не был пустым – его заполнила не то экскурсионная группа, не то большая семья. Звучали разговоры взрослых, стоял весёлый детский визг. Чтобы унести побольше мусора, мне пришлось несколько раз сбегать к городищу и обратно. В очередной раз пролезая между прутьями, я понял, что привлёк к себе внимание. Один из пожилых мужчин, которые, беседуя, уже давно на меня поглядывали, громко окликнул детей. Когда те собрались вокруг него, он что-то строго им сказал, затем показал на меня и вокруг. Дети бросились врассыпную, и я увидел, как они рыщут по кустам, собирая и стаскивая в урны неизбежный в таких местах человеческий мусор. Мужчина поймал мой взгляд и благодарно кивнул. Я улыбнулся.
Последний раз вернувшись к раскопкам, я заметил среди обломков нечто особенное. На земле лежала простая чёрная каменная бусина, явно выкатившаяся из какого-то археологического слоя. Я видел такие в заметке о городище. Рассматривая маленький артефакт на ладони, я не мог поверить своим глазам – это была моя первая значимая находка. Я закончил собирать оставшиеся этикетки, поблагодарил древний город за подарок и отправился назад к канистрам…
Экспедиция завершалась. Мы очень быстро заглянули в горы Айрыкты, чьи склоны отличались яркой коричнево-белой окраской. Там началась бурная летняя гроза, явившая сначала контрастное низкое свинцовое небо, а после – красивые бегущие облака и чёткую радугу. Здесь у меня получились самые лучшие кадры.
Несмотря на изрядную усталость, по возвращении в Актау я не полетел домой в Алматы, а сначала отправился с парой новых экспедиционных друзей на поезде в Кульсары, откуда их знакомый на несколько дней забросил нас на плато Актолагай – ещё один реликт древнего океана. Ребята искали легендарные акульи зубы и окаменевших наутилусов. Я быстро разочаровался в этом занятии и, гуляя в окрестностях, нашёл очень маленькую рощу каких-то карликовых тополей, стоящую рядом с древними могильниками. Тут я и провёл большую часть времени. Листва, потревоженная горячим ветром, звонко пела на старых скрипучих раскачивающихся ветвях. В их тени было мирно, уютно и даже относительно прохладно. На стволах некоторых деревьев осталась длинная верблюжья шерсть, но самих животных я так и не увидел. Перед отъездом я собрал в ущелье несколько ракушек и белемнитов[45] в подарок родителям. Было начало июля, и мне очень хотелось окунуться в прохладный, по сравнению с Актюбинской областью, горный Алматы. Ко Дню Столицы я был уже дома.
Глава 13. Қиял
Тоннель, в котором из-за темноты совсем терялось ощущение времени, вывел нас с крылатым конём в низкий глиняный коридор. Через два небольших квадратных окна под потолком виднелось ночное небо. Деревянная дверь, расположенная рядом, оказалась незапертой, но давно присохшей к стене, и потому открылась с большим трудом. Выйдя, я с наслаждением втянул свежий воздух.
Где-то неподалёку приятный мужской голос тянул песню. Я понял, что звук идёт из небольшой, наполовину выкопанной в земле хижины, и постучался. Пение прекратилось. Дверь открыл седой старик в длинной белой рубашке и с закатанными штанинами. Он вежливо меня выслушал, принял извинения за поздний визит, сказал, что давно не пользуется подземным ходом и рад, что я смог по нему пробраться. Я чувствовал подкатывающую усталость, и когда хозяин предложил остаться на ночёвку, с радостью согласился.
Мы ещё немного побеседовали. Старик оказался моряком, проводящим большую часть жизни на море и очень редко бывающим дома. Мне просто посчастливилось застать его на месте: перед рассветом он собирался снова отправиться в путь и поэтому попросил меня самого погасить очаг и запереть двери.
Наутро я, доверившись изъезженным тропам, двинулся сначала на восток – до иссохшего горного хребта, а потом на юг – в просторную долину. Мне довелось стать свидетелем редкого ритуала – в мире духов стало известно, что потомки одного аруаха вслед за ним избрали духовный путь, и теперь поздравить и поприветствовать этого аруаха приходили другие святые духи западных земель, а он от этого становился светлее и ярче, набирая большую целительскую и магическую силу.
Я выехал на холмистую равнину. Издалека казалось, что её наполняют огромные буйволы, наподобие эрликовского, но вблизи стало ясно, что всё это диковинные каменные шары. Иногда треснувшие, иногда слипшиеся друг с другом, они до горизонта укрывали землю. Я нигде не видел духа-хранителя местности, которого можно было бы расспросить об этом невиданном поле, но меня не покидало ощущение чьего-то постоянного присутствия. Решив не утомлять коня полётом, я скакал по земле между загадочными шарами до самого вечера. Местность чередовали неглубокие овраги и долгие ровные возвышенности. Остановившись на ночь у невысокого холма, я никак не мог уснуть и любовался темнеющим небосклоном. Звёзды были совсем низко. Одна из них упала за горизонт, оставив за собой огненный росчерк. «Это не моя звезда, моя звезда выше»[46], – прошептал я. Мне пришло в голову, что каменные шары тоже похожи на остывшие светила, по неведомой причине когда-то осыпавшиеся с неба.
Проводив взглядом исчезающий звёздный след, я заметил в глиняном склоне маленький огонёк. Кто-то ещё был здесь и тоже не спал, видимо, как и я, захваченный мыслями о секретах диковинной долины. Осторожно поднявшись между камней, я рассмотрел небольшую круглую пещеру. Внутри неё мужчина в поношенных полосатых, на южный манер, одеждах склонился над книгой. Перед ним, в дальней стене пещеры, в аккуратном углублении чадила свеча. Я подошёл ближе, и отшельник повернулся в мою сторону, стараясь разглядеть в темноте источник шума. Я поскорее шагнул в тусклый круг света и поздоровался, мы разговорились.
По словам мужчины, его звали Толеген, он добровольно ушёл в аскезу и поселился в этой небольшой, им самим выкопанной пещере, неподалёку от захоронений предков. Я сразу вспомнил, что видел в долине группу очень старых духов, безмолвно зависших над своими могилами. Почти все стены жилища Толегена были исписаны, и он сказал мне, что это паломники, иногда приходящие к нему, высекают в глине свои имена, чтобы отшельник не забывал их и произносил во время молитв. Я спросил, может ли он на самом деле забыть имя чистого духом человека, и Толеген покачал головой.
Про загадочные шары он ничего не знал, сказал только, что те лежат на земле гораздо дольше, чем по ней ходит человек, зато рассказал мне о живописном полуострове на севере, о сказочных каньонах с плачущими стенами, о древних каменных изваяниях, о десятках святых мест и многом другом, чего я не успел увидеть в дороге. Я твёрдо решил вернуться в эти края в другое время – теперь воздух с каждым днём раскалялся, и перемещаться становилось очень тяжело.
Утро наступило быстро. Поприветствовав рассвет, я выдвинулся в путь и ближе к полудню добрался до горячей долины, посреди которой наподобие шатра стояла одинокая гора. На её вершине, невзирая на жару, находились воины в полной амуниции. Рядом оказался город, возвышение использовалось для бдительного дозора. Добравшись до узорных ворот и войдя в поселение, я был поражён красотой его улиц и свежестью воздуха. Дома утопали в зелёных садах, через всю территорию города текла прохладная извилистая речка, жители выглядели доброжелательно и были настроены приветливо.
– Скорее! На Львиной горе зажгли костры! – внезапно прокричал встревоженный голос, когда я проходил мимо гончарной мастерской.
Я обернулся. Над дозорным холмом и правда вился дым и мелькали с трудом различимые в полуденном зное огни. Улицы зашумели. Горожане действовали слаженно: запирали в сараях живность, загоняли по домам детей, закрывались на засовы. Солдаты распахнули ворота пошире и попрятались внутри городской стены. Меня тоже подхватило потоком, и молодая семья затолкала нас с конём к себе во двор, где мужчина крепко запер невысокую калитку каменного забора.
– Что происходит? – спросил я, когда хозяева крикнули сыновьям сидеть в комнатах, а сами вышли на порог встревоженно вглядываясь в даль. Соседние дворы так же затихли в ожидании.
– Мы живём в прекрасном мирном городе, – ответила молодая женщина, испуганно прижимаясь к мужу, – но есть одна напасть, с которой никто не может справиться, – она расстроено покачала головой. – Дикие кони! Они приходят раз в несколько дней, а иногда и по два-три раза подряд. Мы чтим законы Тенгри, поэтому, конечно, не станем их убивать, но и остановить их не получается! Они крушат всё на своём пути. Прежде мы закрывали городские ворота, а теперь широко их распахиваем, потому что иначе кони всё равно их сметают.
Земля задрожала. В облаке белёсой пыли показался табун молодых жеребцов. Они не были шальными или одержимыми, но, влекомые жаждой, стремились в спасительную прохладу чудного города. Буйный нрав и необузданность заставляли их толкаться и привставать на дыбы, руша и вытаптывая всё, что попадалось им под копыта. Скакуны ворвались в город. Пока одни кони пили из речки, другие резвились в городском саду и гоняли друг друга по опустевшим улицам.
Только напившись, табун немного усмирился. Остывшие животные пощипывали сочную траву и неспешно покидали город. Я вспомнил слова Умай о том, что Тьму нужно не изничтожать, а освещать. По крайней мере, сейчас мне казалось, что именно это она имела в виду.
– В вашем городе живут лучшие садоводы, которых мне доводилось встречать. Вы умудрились найти реку и вырастить деревья посреди пустыни. Кони приходят к вам остудиться – так устройте заводь и возведите парк перед своими стенами, чтобы животным не было нужды вторгаться на ваши улицы.
Хозяева в задумчивости переглянулись.
Позже, на городском совете, я ещё раз высказал свою идею. Жители поддержали меня и пригласили остаться на празднование самого долгого дня в году. Я вспомнил о предупреждении Эрлика и улыбнулся: прошёл я свой урок или нет, а у города появилась надежда, и я был уверен, что теперь они справятся со своей бедой.
На прощание старейшины подарили мне красивый, расписанный символами амулет. Они сказали, что он защищает в дороге, придаёт решительности и помогает раскрыть родовые тайны. Я уже собирался покинуть городские стены, когда ко мне подбежала знакомая молодая хозяйка. Она ещё раз справилась о том, куда я держу путь, и, хотя мне это было не совсем удобно, очень просила навестить её семью, все члены которой были хранителями священной рощи в нескольких днях пути на северо-востоке. Я не стал отказывать и выехал из города.
Уже по пути домой, покидая эту священную рощу, которая оказалась расположенной в совершенно белой холмистой пустыне, я размышлял о том, как несправедлива судьба духовных людей. Родители просветлённого учителя из южных краёв, сам учитель, хранители священной рощи – никто из них не мог покинуть свои земли ни чтобы навестить близких, ни для приятного путешествия. Да и сам я без крылатого коня вряд ли бы смог забраться так далеко и передать весточку родным доброй хозяйки. Я обратился к Тенгри с вопросом о том, как помочь этим людям и духам, но даже не ожидал, что уже через несколько дней получу ответ на свою молитву.