кты — дарения в ущерб наследникам, пересмотры завещаний, отмены дарений. Их мало — на три тысячи просмотренных документов приходится всего два десятка таких актов, и они сразу бросаются в глаза, выделяясь прежде всего жанром изложения — дескриптивный план, типичный для любого акта, уживается в них с планом нарративным. Драматический рассказ, призванный объяснить и оправдать решение автора акта, перемежается морализующими сентенциями и явными апелляциями к публике. Вполне возможно, что подобные акты либо сочинялись в целях последующего использования на суде, либо составлялись на основе уже существовавшего комплекса судебных бумаг. Но и среди этих ярких документов акты Дюмулена выделяются настолько, что мы не могли бы не обратить на них самого пристального внимания, даже если не знали бы, что имеем дело с неординарной личностью.
7 января 1550 г. в книге Шатле были зарегистрированы сразу два его акта451. В первом, датированном 29 июня 1547 г., Шарль Дюмулен рассказывает о том, как еще в 1533 г. он уступил своему брату Ферри Дюмулену сеньорию Миньо, в свое время подаренную ему их отцом, а также все документы на владение родительским имуществом, доставшимся ему по наследству, ничего не оставив себе. Но между ними было договорено, что два других фьефа452 будут резервированы для того, чтобы выдать замуж их сестру. Шарль поясняет, что «в то время он не имел ни малейшего намерения жениться и заводить детей, но исключительно — продолжать свои занятия, чтобы перетолковать и прокомментировать заново как кутюмы, так и гражданское право… Но позже случилось так, что у указанного заявителя появились многочисленные родные и законные дети (plusieurs enfans naturelz et legitimes). И если бы он мог это предвидеть, он никогда бы не стал действовать в ущерб своему потомству». К тому же после смерти отца он содержал брата в школах, сделал его лиценциатом права и на свои деньги ввел его в адвокатское звание. Более того, одну из своих сестер он поместил в монастырь, теперь же он собирается выдать замуж другую. Посему дарение, сделанное ранее брату Ферри, отменялось «по праву решения» («еп droit jugement») и переадресовывалось в пользу детей Шарля Дюмулена. От их лица акт подписала их мать, Луиза де Бельдон. Дети, однако, не должны требовать от Ферри Дюмулена чего-либо сверх сеньории Миньо.
Следующий акт, от 7 августа 1548 г., повторял основные положения предыдущего и дополнял их. Уточнялось, в частности, что сеньория была передана в виде «простого дарения» {«purement et simplement»). что Шарль, по смерти отца, оставшись старшим в семье, выкупил все ренты и выплатил долги, содержал своего брата в Орлеанских школах453 в течение трех лет, а затем содержал, кормил и одевал у себя дома. Но Ферри оказался «вопиюще неблагодарен, распускал порочащие ложные слухи о своем брате, возводил на него многие жестокие неправды, повергая его в отчаяние и меланхолию, стремился отвратить от него друзей и под ложным предлогом изъял у него документы на владение (lettres et tiltres) и продал имущество, резервированное для приданого сестре, отрицая все имевшиеся ранее договоренности». Более того, он сам возбудил против Шарля встречный иск во время судебных заседаний 2 мая и 3 августа 1548 г. Поэтому Шарль составил новый акт, настаивая на отмене дарения «по причине неблагодарности», и потребовал вернуть уже не только земли, но также и средства, израсходованные на обучение неблагодарного брата и введение его в должность454.
Шарль Дюмулен обладал весьма ценным для нас и не таким уж редким для гуманиста свойством. Всем событиям своей, как сказали бы мы, частной жизни он придавал характер общественно важных публичных актов. Или же, наоборот, будучи человеком непрактичным (или желая казаться таковым), сталкиваясь с очередной жизненной проблемой, он погружался в раздумья, увенчивающиеся неизменным глубокомысленным ученым трактатом. Как бы то ни было, о его проблемах, намерениях и переживаниях обильно информируют посвящения и предуведомления его книг. Поэтому мы можем проверить факты его биографии, конспективно изложенные в отменяющих дарения актах.
После смерти отца, сделавшей 30-летнего многообещающего юриста Шарля Дюмулена главой семьи, он вскоре принимает не вполне ординарное решение — освободиться от всяких семейных дел и посвятить себя исключительно ученым занятиям. Особого успеха в тяжбах он не снискал, да и дикция у него была неважной. Но когда Кристоф Де Ту, президент Парламента, сделал ему замечание, депутация адвокатов потребовала от него извинений, ибо, оскорбляя самого ученого из адвокатов, Де Ту оскорбил всю коллегию. Передав все имущество брату, Дюмулен старался подражать жизни древних философов. Как только заканчивалось утреннее заседание суда, он спешил из Дворца правосудия домой, чтобы работать в своем кабинете на общее благо. «Довольствуясь малым, он жил как школьник, лишая себя сладости публичных и частных бесед, дабы как можно больше трудиться в размышлениях одиночества»455. Несколько раз он впоследствии отмечал, что отказывался от должности советника Парламента и от предложений получать пенсион от какого-нибудь могущественного принца, опасаясь, что это отвлечет его от научных занятий и вынудит поступиться совестью, давать советы в плохих делах. Основным источником его существования были гонорары за консультации, с которыми к нему обращались парижские и особенно провинциальные юристы. Наконец, в 1538 г. многолетний труд над комментариями к парижской кутюме увенчался успехом, и была выпущена первая их часть. В посвящении Франциску I Дюмулен сообщает, что взял за образец Боэция и посвятил всего себя систематическому перетолковыванию кутюмов с позиций римского права во имя Общего блага (Respublica)456. В других своих трудах он сообщал, что любое развлечение или беседа воспринимались им как пустая трата времени, наносящая ущерб общему благу. Он даже, несмотря на просьбы друзей, решил гладко брить лицо, чтобы не тратить попусту драгоценное время, расчесывая бороду по моде того времени, введенной Франциском I (правда, на портрете 1561 г. Дюмулена украшает довольно элегантная борода). Зато как он негодовал, когда на него пала разверстка 1538 г. — в связи с очередной угрозой Парижу со стороны императорских войск. Заставить платить того, кто расстался со своим добром, дабы полностью посвятить себя общему благу!457 Он часто болел от напряженного труда. И друзья посоветовали ему жениться. В комментариях к каноническому праву (на слово «Uxor») он признается по поводу своих сомнений относительно женитьбы458. В том же 1538 г. он, вняв советам друзей, женился на Луизе де Бельдон, дочери королевского секретаря палаты прошений. В другом своем трактате он объясняет, что женился на ней «не из похоти и не из корысти, но для отдохновения и для сохранения домашнего очага и для досуга во время занятий»459.
Скромного приданого хватило, чтобы рассчитаться с долгами, сделанными за последние годы философско-отшельнической жизни.
Мне даже удалось обнаружить несколько его актов о покупке («конституировании») рент460. Возможно, что именно эти операции послужили толчком к написанию двух трактатов о природе рент, работа над которыми началась в 1542 г. («Tractatus de usuris» и «Labyrinthe de eo quod interest»} — в них ему удалось ответить на чрезвычайно важные вопросы современности. Некоторые историки полагают, что Дюмулен здесь первым подошел к новой концепции коммерческого кредита461. Когда Дюмулен повел борьбу за отмену дарения, сделанного им ранее в пользу брата, он также написал два трактата о дарениях, сделанных в виде брачного контракта и в виде завещания («De donationibus factis vel confirmatis in contractu matrimonii» и «De inofficiosis testamentis donationibus et dotibus»}. Они были опубликованы в 1550 г. Два других труда родились в результате его затянувшейся тяжбы по этому поводу — «Комментарии к регистрам Канцелярии» и «Стиль Парижского парламента» («Commentaire sur les registres de Chancellerie» и «Stylus Curiae Parlamenti»}.
Вернемся теперь к конфликту с братом. К 1547 г. у Шарля родились уже трое детей, к тому же потребовались деньги для устройства будущего сестры Жанны-младшей. По словам Шарля Дюмулена, в том же году он сумел выделить ей в приданое 1400 ливров и обеспечить двум другим своим сестрам-монахиням по 25 ливров ежегодного пенсиона462. Первый акт отмены дарения был составлен 29 июня 1547 г., но из него не ясно, утратил ли уже Шарль Дюмулен надежду получить от брата фьефы, которые должны отойти в приданое сестре. Составив акт, Дюмулен отправил его в королевскую Канцелярию и 7 декабря 1547 г. получил высочайшее соизволение отменить свое дарение463. Однако письма, выданные в Канцелярии (будь то легитимизация детей, натурализация иностранцев, помилование или отмена сделанных прежде дарений), обретали законную силу лишь после того, как они регистрировались Парламентом, проверявшим соответствие королевской милости духу и букве закона. Эта процедура во французском праве называлась «enterinement». Вот на этом этапе Шарля ждал неприятный сюрприз. Ведь документов на владение искомым Миньо он предъявить не смог — хитроумный Ферри заранее отобрал их у него «под ложным предлогом»464. Это было первое важное упущение. Кроме того, если мы сопоставим дату составления акта с датой его регистрации в Шатле (7 января 1550 г.), то обнаружим грубое нарушение предписаний ордонанса Виллер-Коттре, требовавшего произвести это в четырехмесячный срок. Следовательно, к моменту рассмотрения дела в Парламенте отмена дарения формально оставалась незаконной.
Но ахиллесовой пятой акта Дюмулена оказалось другое обстоятельство. Составляя свой первый акт, он явно намеревался воспользоваться законом «si unquam», восходящим к императору Константину. Согласно ему, дарения подлежали отмене в случае рождения родных и законных детей465 (поэтому Дюмулен подчеркивал именно это качество своих детей, чего обычно не делалось в прочих актах, зарегистрированных в Шатле). Но Дюмулен не упомянул, что в 1535 г. то же самое дарение сеньории Миньо было подтверждено им по случаю свадьбы его брата Ферри. А это уже в корне меняло дело. Имущество, переданное в связи с заключением брака, пользовалось особой защитой кутюмного права, и кому как не Дюмулену — лучшему толкователю кутюмов — было это знать. Пожалуй, оценка, данная Дюмулену Николя Луазелем в «Диалоге об адвокатах Парижского парламента», была справедливой: «самый ученый из юрисконсультов был в то же время весьма слабым и неумелым адвокатом»466.