Не представляется удивительным, что беглецов старались изловить и извести. Случай с Воином необычен и тем, что его в связи со сложившимися обстоятельствами оставили в покое, он даже рискнул вернуться, несмотря на запятнанную репутацию, и дожил свою жизнь в России относительно спокойно. История Воина, однако, несколько напоминает историю стольника Ивана Бегичева, образованного человека, также бежавшего за границу в 40-е гг. XVII в. и также добровольно вернувшегося в Россиюбіб. Следует отметить, что вообще царь Алексей Михайлович предпринимал усилия к тому, чтобы вернуть в Россию представителей родов, предки которых отъехали в Польшу или попали в польский плен в Смутное время (Курбские, Салтыковы, Трубецкие)617. Все они его стараниями вернулись в Россию, несмотря на то что родились за ее пределами.
Вряд ли найдутся возражения к утверждению, что отъезд на Запад, как правило, вызывал и вызывает в России осуждение в обществе и расценивается как измена Родине и государю, даже если он и не сопровождался отягчающими обстоятельствами. Подобное отношение, как представляется, сильно отличало русское общество от западноевропейского, в котором на путешествия и поиск службы у различных царствующих особ смотрели как на дело обычное. Тому много причин, лежащих в особенностях развития русской истории. В частности, здесь не было таких категорий населения, как странствующие школяры или странствующие проповедники. Понимание русскими «своей» земли как «чистой» и «праведной», а «чужой» как «нечистой» и «поганой» хорошо раскрыто Б. А. Успенским и отчасти объясняет нам отрицательное отношение к отъезду русского человека на Запад: «Пребывание в чистом пространстве есть признак святости (отсюда объясняется паломничество в святые земли), пребывание в пространстве нечистом, напротив, — признак греховности (отсюда объясняется нежелание путешествовать в иноверные страны). Соответственно, древнерусский духовник спрашивал на исповеди: „В татарех или латынех в полону, или своею волею не бывал ли еси?“ или даже: „В чюжую землю от/ъ/ехати не мыслил ли еси?“ — и накладывал епитимью на того, кто был в плену или же случайно („нуждою"') оказался в нечистой земле»618.
Важной причиной неприятия отъезда в чужую страну было то, что человек в этом случае не только покидал православную землю, но и лишался возможности отправлять православные культы, особенно таинство исповеди. Купцы и посольские представители обычно брали с собой в дорогу православного священника, так же поступали в дальнейшем студенты, которых Петр I посылал учиться за границу. Однако с беглецами не могло быть священников, и это обстоятельство представляло для тех, кто не сменил веру, огромную и трагическую проблему, так как грозило смертью без покаяния и погибелью души. В связи с этим не исключено, что, размышляя над причинами, которые побудили Воина искать русскую посольскую миссию, а потом вернуться на родину, мы упустили главное, так как старались следовать только за сведениями источников. Причина эта в том, что Воин не хотел изменить православию и боялся умереть без покаяния с тяжелым грехом на душе.
Таким образом, история, случившаяся с Воином, вобрала в себя как типичные, так и неординарные черты, свойственные его времени, что, однако, не составляет особенности для исторических казусов как таковых. Побег Воина остается открытой темой — темой для размышлений, сравнений, аналогий и иных интерпретаций, иных ее поворотов и поиска новых документов.
В полном объеме послание царя Алексея Михайловича А. Л. Ордину-Нащокину публикуется впервые по рукописи РГАДА. Ф. 96 (Сношения со Швецией). On. 1. 1660 г. Ед. хр. 2. Л. 91-105. Ранее оно было известно в пересказе (со значительными сокращениями), сделанном С. М. Соловъевым620. Письмо написано царем 14 марта 1660 г., во вторник второй недели Великого поста621. Именно в этот день читалось Слово Василия Великого «О благодарении»622, входившее в состав древнерусских ТоржественниковС23_. Это Слово, многократно им цитируемое, царь и положил в основу своего послания. Мы видим яркий пример того, как виртуозно и естественно вплетается в бытовую реальность текст церковной службы, дающий образное воплощение мыслям и чувствам людей XVII в. В нижепубликуемом послании места, принадлежащие перу Василия Великого, выделены курсивом.
Письмо царя Алексея Михайловича думному дворянину Афанасию Лаврентьевичу Ордину-Нащокину
(Л. 91) От царя, великого князя Алексея Михайловича всея Великия и Мапыя и Белыя Росии самодержца, верному и избранному и радетелному о Божиих и о наших государских делах и судящему люди Божия и наши государевы в правду (воистинно доброе и спасителное дело, что люди Божия судити в правду!), наипаче ж христолюбцу и миролюбцу, еще же нищелюбцу и трудолюбцу и совершенно богоприимцу и странноприимцу и нашему государеву всякому делу доброму ходатаю и желателю, думному нашему дворянину и воеводе Афанасью Лаврентьевичу Ордину Нащокину от нас, Великого Государя, милостивое слово.
Учинилось нам, Великому Государю, ведомо, что сын твой попущением Божиим, а своим безумством об[ъ]явился во Гданске, а тебе, отцу своему, лютую печаль учинил. И тоя ради печали, приключившейся тебе от самого сатаны и, мню, что и от всех сил бесовских, изшедшу сему злому вихру и смятоша воздух аерны [й] (Л. 92) и разлучиша и отторгнута напрасно сего добраго агньца яростным и смрадным своим дуновением от тебе, отца и пастыря своего. Да и ты к нам, Великому Государю, в отписк[е] своей о том писал же, что писал к тебе ис Царевичева Дмитреева города дияк Дружина Протопопов и прислал Богуслава Радивила, посланника ево, роспрос, а в том роспросе об[ъ]явлено про приезд сына твоего во Гданеск. И мы, Великий Государь, и сами по тебе,
(Л. 93) верном своем рабе, поскорбели, приключившейся ради на тя сея горкия болезни и злаго оружия, прошедшаго душу и тело твое. Ей, велика скорбь и туга воистинно! Си узнец жалостно раздробляетца и колесница плачевно сламляетца.
Еще же скорбим и о сожителнице твоей, яко же и о пустыножилице и единопребывателнице в дому твоем, и приемшую горкую пелынь тую во утробе своей, и зело оскорбляемся двойнаго и неутешнаго ея плача: перваго ея плача неимущее тебе Богом данного и истинна супруга своего пред очима своима всегда, второго плача ея — о восхощении и разлучении от лютаго и яросного зверя драгаго и единоутробного птенца своего,
(Л. 94} напрасно отторгнутаго от утробы ее. О злое сие насилие от темнаго зверя попущением Божием, а ваших грех ради! Воистинно зело велик и неутешим плач кроме Божия надеяния обоим вам, супругу с супружницею, лишившася таковаго наследника иединоутробнаго от недр своих, еще же утешителя и водителя старости,
(Л. 95} и угодителя честной вашей седине, и по отшествии вашем в вечная благая памятотворителя добраго. Что же, по сетовании, творим ти воспрянути от печали, что от сына, и возложити печаль на волю Божию. А нежели в печаль впадати или воскочити яко еленю на источники водныя, тако и тебе, отставя печаль и вборзе управитися умныма очима на запаведи Божии и со всяким благодарением уповати яко же и Василий Великий, еже благо есть на Господа уповати, нежели на се помышляти. Предложим же и реченное от диякона со Святей литургии: «станем добре, станем добре, станем право и разумно, горе ум свой возводяше, сии речи свято, чисто и благоразумно и безо всякого сомнителства житейска быстро <ясно вспре>624 очима зрети, и благодати, надежди свыше ожидати», — поучает. Пригласим ж и Василия Великаго — ясносиятелнаго и огнезрачна столпа — его ж главе досязающи небеси, что ж огнезрачный Василий, како повелевает о всем благодарити Бога, а не в печали до конца пребывали?
(Л 96} «Благодарим ли, привязуем, бием, на колеси протязуем, очию лишаем, благодарим ли, томим <ибием>, бесчестными ранами бием от ненавидящего, померзаем от мраза, гладом удручаем, на древе привязуем, чад напрасно лишаем или и жены самыя лишився, истоплением напрасно погублъ гобзование во искусителя в мори, или в разбойники по случаю впад, язвы имея,
(Л. 97} оболгаем, недоумеем в юзилищи пребывая? Ей, благодарим, а не невоздаянием воздаем! Иначе благочестие уповаем и плакати <повелевает> по естеству, а не через естество безмерное повелевает, ни же убо женам, ни же мужем повелевая любоплакателное и многослезное, поелико дряхлу быти печалных, и мало некако прослезити
(Л. 98} <некако прослезити> и се безмолвнее, а не возмутителне, нерыдателне, ниже разтерзавающи ризу или перстию посыповатися».
(Л. 99} Призовем же и Иева праведнаго понесшага нашедшия и лютотерзаемые скорби, что ж тогда Пев рек, чим ползовался, точию непрестанно во устех своих имел: «Буди имя Господне благословенно от ныне и до века!» и, наконец, какая благая восприял! И тому мы,
Великий Государь, вельми подивляємся, что вихра бесовска в мале нашедшага на тя, убоялся,
(Л. 99а) а Божиею помощию отставил, и то в забвении положил как в мимошедшее время Дух Святой во святей церкви вас обоих соединил и тело и крови Господни вместе сподоби[л] принятии и уже на земле глас снабдевает и не забывает. Колми паче душу заблудящую и изгибшую может вскоре возвратити на покояние и учинити в первое достояние. Почто в такую великую печаль и во уныние (токмо веруй и уповай!) чрезмерные в дал себя? И бьешь челом нам, Великому Государю, чтоб тебя переменить, чтоб твоим затемнением ума, нашему, Великого Государя, делу на посольском съезде порухи какие не учинилось.
(Л. 100) И ты от которого обычая такое челобитье предлагаешь? Мню, что от безмерныя печали. Многи бо познахом в бедах нестерпимых испустити слезу не могущих, таж овех убо в неисцелные страсти впадша в неистовление или изступление ума, овех же и до конца издохнувша, якоже немощию силы их тяготою печали преклонишася.
(глосса на л. 100 об.) Но чтоубо сотворю? Расторгну одежду и приму валятися по земли и припадати и обумирати и показывати себе пришедшим яко же отроча от язвы взывающее и издыхающее?