А. К.). Она ворчала, сердилась, но я не послушал ее»754. Поэтому представляется наиболее вероятной причиной (или хотя бы внутренней мотивацией) ее любовных связей именно желание иметь ребенка. Разумеется, на адюльтер ее могли толкнуть и напряженные отношения с мужем.
Подробности прелюбодеяния вскрылись в ходе одного из конфликтов невестки и свекрови. Ссорясь с невесткой, свекровь укоряла последнюю в интимной связи со своим внуком. Присутствовавший при этом супруг, сочтя нужным расспросить племянника, узнал малоприятную правду: «Он искренно и со всею подробностию сознался о грехе неоднократного кровосмешения». Как отнесся автор дневника к измене жены? Внешне более спокойно, чем можно было бы ожидать, учитывая его вспыльчивость и то обстоятельство, что соучастником прелюбодеяния был его любимый племянник: «И я все это принял к сердцу, но наказания и протчих возмутительных сцен, брани, укоров не позволил себе… Я знал и прежде эти пороки за женою, но знал со сторонними, и глупые поступки, но тут любимец, воспитанник и сын родной сестры и крес[т]ной. Как терпеть, но все-таки по его слезам и искреннему раскаянию я оставил его у себя, даже и упреком не наказывал»755.
Наказание все же последовало — спустя два года дядя в присутствии своих рабочих жестоко избил племянника палкой. «Гадка, омерзительна до отвращения была эта сцена. Но я причитывал с пеною в роту все его дела. А в особенности поступок кровосмешения как дело, которое меня раздражало всегда своею безнаказанностию». Мемуаристу тут же стало стыдно за свое «варварское наказание» ^56. Бросается в глаза и тот факт, что в состоянии аффекта дядя поносил племянника за связь с его женой, не смущаясь тем, что свидетелями этой, по его словам, «отвратительной сцены» были его рабочие. Он не ощущал никакой неловкости, что посторонним людям стали известны такие пикантные подробности его супружеской жизни.
Чувство стыда, которое он испытал позже, было связано с осознанием грубости и дикости учиненного избиения, но вовсе не с тем, что рабочие оказались посвящены в столь пикантные подробности жизни его семьи. Означает ли это, что в средних слоях непривилегированных горожан не было принято защищать интимную жизнь от посторонних? Вероятно, поведение московского купца было бы не столь вседозволенным, а речь не столь откровенной, окажись среди зрителей этой семейной драмы кто-либо из людей его круга. В силу господства среди молодой русской буржуазии патерналистских настроений все служащие (особенно прислуга, жившая в семье не один год) не рассматривались работодателем как совершенно посторонние люди, которых следует стесняться.
Итак, московского купца, оказывается, возмутила не сама внебрачная связь жены, но инцест, который по современным меркам, строго говоря, таковым вовсе и не был. Однако в середине XIX в. горожане смотрели на инцест, руководствуясь не его медикофизиологическим определением, но в соответствии с христианской традицией, трактовавшей это понятие более расширительно. Не был, как видим, в этом вопросе исключением из правил и Медведев. И все же он, имея признания племянника и жены, не только не предпринимает никаких шагов для расторжения брака, но такие мысли даже не приходят ему в голову. Во всяком случае, их нет в его дневниках. И это при том, что он постоянно сетует на жену, обвиняя ее во всех своих неудачах и пороках. Иногда он жалуется и Богу на свое неудачное супружество: «Господи, это ты все видишь, что я тут могу сделать? Внуши или уже, Господи, разлучи нас, буди во всем воля твоя святая»757. Почему же муж, обманутый сначала в своих ожиданиях, связанных с семейной жизнью, а затем и непосредственной изменой жены, не воспользовался благоприятной возможностью?
Попытаемся реконструировать логику его решения. Разумеется, она не была одномерна. На нее повлияли по крайней мере три фактора: социальный опыт, бракоразводная практика русской православной церкви и религиозность московского купца. Рассмотрим эти факторы в вышеназванном порядке. Под социальным опытом в данном случае понимается распространение разводов в тогдашнем русском обществе и в той социальной среде, к которой принадлежал наш персонаж. Иначе говоря, а были ли ему известны примеры расторжения браков? В кругу его близких, как и в кругу его дальних знакомых, таких образцов он, конечно, сыскать не мог. Разводы в дореформенной России были делом не просто редким, но абсолютно исключительным, что было во многом связано с другим, внешним по отношению к мемуаристу фактором — бракоразводной практикой русского общества того времени. Русская православная церковь, если несколько редуцировать ее отношение к данной проблеме, опиралась на два постулата: таинство брака и греховность природы человека. Воспринимая их диалектически, церковь стремилась прежде всего сохранить нерасторжимость брака и примирить супругов. И в этой связи шансы получить от Синода разрешение на развод были у Медведева не так очевидны, как это может показаться на первый взгляд. Известны прецеденты, когда церковь не только закрывала глаза на продолжительное внебрачное проживание одного из супругов с третьим лицом, но и принуждала супругов к совместному жительству, даже если они оба не хотели этого.
Вышесказанное не означает, что в тогдашней Москве в купеческой среде не было успешных бракоразводных процессов. Так, в 1859 г. купцу 2-й гильдии П. М. Рябушинскому удалось обвинить жену в прелюбодеянии и в кратчайший срок добиться развода758. Да, бракоразводные процессы были редки, очень редки, но они все же имели место. В 1850 г. Московская духовная консистория рассматривала 32 дела о расторжении брака, в 1851 г. — 31, в 1852 г. — 30. При этом 4 % дел за эти три года были возбуждены по факту супружеской неверности759. Поэтому причины супружеского долготерпения Медведева нельзя свести только к проблеме сложности расторжения брака в дореформенной да и в пореформенной России.
Были и другие — внутренние — мотивы, заставлявшие обманутого мужа даже не допускать мысли о разводе. К их числу относится его глубокая религиозность, вера в то, что судьбы людей определяются божественным промыслом. Скверная жена воспринималась им как «одно из тяжких наказаний» за собственную греховность760. Наконец, время от времени в дневнике появляется горькая самокритика и признания, что причины семейных неурядиц, ссор с женой или с сестрой — в его собственном характере и неумении руководить и управлять семьей, как подобает главе семейства761.
Дневник П. В. Медведева позволяет реконструировать его представления о правильном браке и об идеальных отношениях супругов. Для того чтобы освященный церковью союз был счастливым, по мнению мемуариста, требуется взаимное влечение будущих супругов. А без «сердечной склонности» супружеская жизнь обречена на неудачу. Другими непременными условиями удачного брака должны быть здоровье и физическая привлекательность мужа и жены. Однажды он даже выразил свое сочувствие всем женщинам, которые имеют мужей «хилых, неразвитых и неимеющих такой (как у него. — А. К.) возможности удовлетворять женщин»762. Он полагал, что между супругами не должно быть большой разницы в возрасте. Узнав о предстоящей свадьбе свояченицы, 16-летней девушки, с 40-летним мужчиной, он пишет: «Какое неравенство брака, живая, резвая и с надеждами на радости и удовольствие должна соединить свою судьбу с положительным и отжившим человеком…»
Подобные браки в то время не были чем-то из ряда вон выходящим и в среде средних слоев горожан не воспринимались как мезальянс. Да и консервативные моралисты, типичным образчиком которых был автор книги «Наука жизни, или Как молодому человеку жить на свете» Е. Дымман, твердили в этом же духе: «Женись никак не моложе тридцати пяти лет; это наилучший для женитьбы возраст», иначе жена, нарожав до 15 детей, может состариться, а муж останется еще «крепок», что приведет к кризису в отношениях супругов. Наконец, «невозможно ранее этих лет честным образом приобрести достаточно обеспечивающего для целого семейства состояния»763. Поэтому, получив во время свадьбы от А. И. Смирнова аналогичное мнение, Медведев вновь возвращается к этой теме в дневнике: «.. он тоже выразился моим мнением о неравенстве брака, следовательно, я не один чувствую подобную неуместность»?64. Восприятие возраста в первой половине — середине XIX в. отличалось от современного. Так, Медведев женился в 30 лет, когда, как он считал, молодость уже прошла. В 35 лет он записал о поведении людей разного возраста на балу: «Молодость плясала до упаду, а мы, люди в годах, уединясь, сидели, разговаривали»765.
Однако при таком восприятии возраста, когда 30-летние мужчины или женщины считались уже людьми далеко не первой молодости, брак, в котором муж был старше жены на 25 лет, не оценивался в мещанско-купеческой среде как нечто экстраординарное, тем более неуместное, ибо от брака ожидали прежде всего союза, создаваемого для продолжения рода и совместного ведения хозяйства. Таков был доминирующий взгляд на семью. Автора дневника такие представления о браке и смысле семейной жизни не устраивали. Семья для него являлась важной жизненной ценностью. Она была в его мировосприятии устойчивой опорой в меняющемся мире. Но семья отнюдь не в ее традиционно патриархальном варианте — слишком уж грубы были отношения между супругами и крайне отталкивающими были проявления родительского деспотизма в семьях людей старшего поколения. Выводы московского купца базировались преимущественно на данных о семейных отношениях его родителей и родителей его жены. Семейный быт старшего поколения сопоставлялся им с семейным бытом его дружеского круга, и это сопоставление неизменно оказывалось в пользу современной семьи. Можно отметить, что, завидуя семейному счастью знакомых, он из-за недостатка объективной информации неизбежно идеализировал взаимоотношения в семьях людей его круга. Однако эти сравнения всегда у него имплицитны. Его размышления на семейные темы, как правило, вписаны в более широкий контекст, главным содержанием которого является смягчение нравов.