Бритва скребет подбородок и щеки, а щетину на верхней губе, под носом, мастер оставляет напоследок. Прихватив двумя пальцами кожу, натягивает ее, орудует бритвой. И вот уже, придерживая рукой голову Яна над раковиной, смывает вонючей губкой остатки мыльной пены.
— Ну все, — удовлетворенно говорит он. — Вы даже ничего не почувствовали. У меня твердая рука, мне бы хирургом работать.
— За чем же дело стало? — отозвался наконец Ян.
— Потому что терпеть не могу крови. От одного ее вида мне не по себе. Может, хоть височки подровняем?
— Ладно, — сдается Ян.
Резкий запах питралона, которым мастер щедро покрывает ему кожу лица, щекочет в носу, и Ян чихает.
— Будьте здоровы, — с поклоном говорит мастер. — Прямо как с картинки, молодой человек.
Ян снова чихнул.
— Знаете, чем лучше всего лечить насморк? — проникновенно начинает мастер, будто от этой фразы зависит размер чаевых.
— У меня нет насморка. — Ян решительно поднимается с кресла.
— Заходите еще, попробуйте «Банфи».
— Я вам говорю, что у меня нет насморка.
К счастью, в парикмахерскую входит новый клиент, и мастер сразу теряет интерес к Яну. Ян молча расплачивается и опускает в карман его белоснежного отглаженного халата крону.
— До свидания.
Мастер переворачивает подушку на сиденье кресла и словно не слышит этого.
6
Штефан Каган был его начальником уже много лет. С первого же дня работы Яну запомнился мягкий и в то же время не знающий снисхождения взгляд.
— Имейте в виду, у меня вам придется несладко, — сразу заявил он Яну. — Я требую дисциплины, точности и честности. Ясно?
— Ясно, — с горячностью неофита подтвердил Ян.
— Никто и ничто не должно влиять на ваши решения. Ясно?
— Ясно.
Ян всегда относился к Кагану с большим уважением. Худой, высокий, чуть сутуловатый, Каган, казалось, не был подвержен никаким человеческим слабостям. Он обычно не принимал участия в общих празднествах, юбилеях, проходивших в Управлении. Личная жизнь заведующего отделом контроля и ревизий оставалась загадкой для сослуживцев. Кто-то утверждал, будто Каган вдовец и живет у дочери, кто-то видел его на прогулке в сквере с двумя внучатами.
— Ты? — приветствовал он Яна, когда тот вошел в кабинет. — Так скоро я тебя не ждал. Кончил уже, что ли?
— Нет, — покачал головой Ян. — Дела там обстоят неважно.
— Что же именно? — Каган поднял наконец глаза от разложенных на столе статистических таблиц.
— У Михала Арендарчика дела неважнецкие.
— А-а, — протянул Каган. — Ты обследуешь его фабрику. Кухонная мебель, да?
— Вот документация, — и Ян полез в портфель.
— Не надо, — остановил его Каган. — Да, знаешь, тобой интересовался генеральный директор.
— Чего вдруг?
— Расспрашивал, что ты за человек, можно ли на тебя положиться.
— В связи с чем?
— Я сказал, что рекомендовал тебя в партию и ты еще ни разу меня не подводил.
— В связи с чем он интересовался мной?
— Наверное, повысить хочет, — колко проговорил Каган, и Ян понял, что шеф еле сдерживается, чтоб не взорваться от злости.
— Скажи правду, — взмолился Ян. — Это связано с Арендарчиком?
— Не знаю. Я обещал прислать тебя, как только ты появишься. Зайди, воспользуйся случаем, раз уж приехал.
— А что ты мне посоветуешь?
Штефан Каган встал и прошелся по кабинету.
— Я без пяти минут на пенсии, — вполголоса сообщил он. — Всю жизнь я старался поступать так, чтобы спать спокойно.
— И удавалось?
— Теперь иногда принимаю таблетки от бессонницы. — Каган сел и снова уставился на таблицы. — Но это, видимо, уже возрастное. Если хочешь, я сообщу насчет тебя генеральному. — Не дожидаясь ответа, он снял трубку и набрал номер. — У меня Ян Морьяк, — сказал он. — Узнайте, может ли шеф его принять.
От волнения Ян даже взмок. Генерального директора он видел лишь издали на общих собраниях, никогда не разговаривал с ним. Собственно, они и знакомы-то не были. Ян знал, что их генеральный, человек сравнительно молодой и энергичный, любит играть на публику. Выступая, не забывает сдобрить свою речь двумя-тремя расхожими шутками, которые как раз в моде, заранее уверенный, что его выступление будет сопровождаться взрывами смеха. Прирожденный оратор, этого у него не отнимешь. Ян живо представлял его себе даже в роли эстрадного конферансье. В то же время его уважали как дельного специалиста и организатора, здраво и остро мыслящего. «Чего бояться? — подумал Ян. — Может, он просто хочет со мной познакомиться ближе, поговорить о погоде, рассказать анекдотец. Иногда это называется «работой с людьми». «Как вам спалось?» — спросит он вахтера, дежурившего всю ночь в своей стеклянной будке. «Вы как будто прямо от парикмахерши», — скажет он уборщице, даже не поглядев на ее слипшиеся волосы, покрытые косынкой».
— Шеф примет тебя через десять минут, — сказал Каган. — Ты удачно попал. У них отменили совещание в министерстве. Когда освободишься — зайди ко мне.
— Зайду, конечно. Портфель я оставлю у тебя, можно?
— Разумеется. Запереть его в сейф?
Только сейчас на губах шефа появилась наконец добродушная улыбка.
— Я тебе доверяю, — улыбнулся и Ян. — Уж не знаю почему, но доверяю.
— Люди должны доверять друг другу, — наставительно произнес Каган. — И если они уверены в своей правоте, им нечего бояться.
Ян поднялся этажом выше, прошел коридором, более светлым, чем у них, и украшенным филодендронами; между кадками с цветами стояли глубокие кожаные кресла. Двери в директорскую приемную были приоткрыты. Он постучал по косяку.
— Я — Морьяк.
— Как будто я вас не знаю! — воскликнула секретарша.
— Может быть, знаете, а может, просто так говорите.
— Шеф уже ждет вас. Выпьете кофе или чаю?
— Если разрешите выбирать, то лучше кофе.
И он взялся за ручку обитой клеенкой двери.
— Минуточку, — остановила его секретарша. — Я доложу о вас.
Она нажала красную кнопку на широкой клавиатуре селектора.
— Пришел товарищ Морьяк.
— Пусть заходит, — раздался в динамике звучный голос.
Генеральный поднялся и сделал несколько шагов ему навстречу.
— Приветствую тебя, товарищ Морьяк. Я Когут[6], ты Морьяк — Петух да Индюк, встреча как на деревенском подворье. Нам только курочек не хватает! Садись!
Морьяк сел и будто провалился в глубокое кресло.
— Давно хотел познакомиться с тобой поближе, товарищ Морьяк. Жаль, что до сих пор нам не довелось встречаться.
— Это понятно, у вас и без того дел хватает, — согласился Ян.
— Ну полно тебе, товарищ Морьяк, с какой стати ты мне «выкаешь»! Ты сказал, что будешь пить?
— Да, кофе.
— Ну и правильно, скромность украшает людей. Просишь кофе, а тебе дают коньяк, просишь коньяк, а получаешь минеральную. Верно?
— Я с дороги, приехал сегодня утром.
— Могу себе представить, вечные разъезды надоели небось?
— Я привык. Как говорится, со временем человек и к виселице привыкает.
— Само собой. — Генеральный поигрывал карандашом. — Но ты молод, у тебя все впереди, перспектива. Знаешь, как сейчас об этом говорят?
— Человек с видом на перспективу. — Ян попытался подладиться под шутливый тон шефа.
— Не угадал, — засмеялся генеральный. — Ты подающий надежду резерв. Только какой же ты резерв? Молоко у тебя на губах давно обсохло. Ты сложившийся кадр. Согласен?
Ян огляделся. Обычный директорский кабинет, каких он перевидал немало. Письменный стол, длинный, покрытый стеклом стол для заседаний, вдоль него с обеих сторон ряды стульев; в углу маленький столик и два кресла, где они и сидели.
— Я изучил твои документы, — сказал генеральный. — У тебя отличные аттестации.
— Все мы не без недостатков.
— За своего отца ты не отвечаешь.
Ян внутренне похолодел. Вот уже девять лет никто не напоминал ему про отца. И на тебе, генеральный директор тычет ему в нос историей, которую сам он считал закрытой. Мать его умерла, когда Яну исполнилось десять лет, с тех пор он очень привязался к отцу, хотя видел его редко. Во время войны отец воевал в горах[7], после войны остался в армии, командовал батальоном; получив звание майора, устроил вечеринку, где обмывали это событие, а по дороге домой сбил машиной пешехода. Человек в буквальном смысле вбежал ему под колеса, но, когда после проверки в крови у отца обнаружили алкоголь, суд признал его виновным. Отца уволили из армии, два года он провел в исправительном учреждении, как обтекаемо писал об этом Ян в автобиографии, прямо не признаваясь, что отца посадили в тюрьму. Вернулся отец вконец сломленный, постаревший и слег с инфарктом, не успев даже устроиться на работу. Он так и не оправился, и после его смерти Ян вместо сыновнего уважения к отцу испытывал тягостное чувство униженности.
— Не отвечаю, — раздельно повторил он. — Это все, что вы собирались… что ты собирался сказать мне, товарищ директор?
— Нет, это только вступление. Для тебя настало время занять более достойное место.
— Вы хотите… ты хочешь предложить мне другую должность?
— Мне нужен заведующий отделом экономической информации. Ты ведь по специальности экономист? Верно?
— Я должен подумать.
— Меня время торопит. Брадач подал заявление об уходе, его берут замом в министерство, ты мог бы приступить к работе хоть завтра.
— Мне надо закончить ревизию.
— Обязательно тебе? Ее может закончить и другой кто-нибудь.
— По-твоему, я неверно ее вел, допустил ошибку?
— Дорогой мой, я всего-навсего хотел предложить тебе повышение, вытащить тебя из твоего болота, избавить от связанных с ревизиями неприятностей, а ты ершишься, будто ждешь наказания.
— Я доведу ревизию до конца.
— Как знаешь. Кстати, ты сейчас Арендарчика проверяешь?
— Да, — коротко ответил он, глядя шефу прямо в лицо.