— Прощайте с богом! — сказал Теодор Затько.
«С богом и прощайте, мама дорогая…» — вспомнились ему слова песенки, и следующую фразу он отстучал на машинке в ритме этой мелодии, назойливо звучавшей в ушах. Как в песне дальше-то? «…дверь твоя закрыта на крючок…» Да, я не собираюсь делать крюк, петлять, обходя сложности, хотя жизнь нам готовит немало заковырок и извивается она, будто змея. Жить надо, не боясь смотреть людям в глаза, и завершить ее, ничем себя не запятнав. И сейчас я не собираюсь крючкотворствовать, хотя и подцепил кое-кого на крючок.
Ян взглянул на часы: полдень. Допечатав вложенную в машинку страницу, отправился в буфет. Встал в очередь у витрины, где были выложены колбасы, копченая рыба, сыр и конфеты в пакетиках.
— Что берете? — спросила буфетчица.
— Сто граммов копченой колбасы и рогалик, — сказал Ян.
Наверное, это та самая Манцика, что ездила на «Татре» Арендарчика к зубному врачу, который рвал ей зуб со шведской анестезией.
— Вам какой колбасы?
— Что-нибудь помягче. Неохота зубы ломать.
— У вас тоже зубы болят?
— Дайте самой мягкой. Диетической.
— Я знаю хорошего зубного врача.
— Слыхал. Он применяет шведское обезболивающее.
— Вы тоже у него были?
— Пожалуйста, сто граммов диетической и рогалик.
— Не надо, — услыхал он за спиной резкий голос. Это был Матуш Лемеш в светлом летнем костюме и с бело-голубым галстуком. — Я приглашаю вас на обед.
— Меня? — Ян подозрительно оглянулся. — С чего бы это?
— Вы есть хотите?
— Мне хватит колбасы.
— В сухомятку вредно, как вы понимаете. При таком образе жизни недолго и язву заиметь.
Буфетчица раздраженно перебила его:
— Ну так что — резать вам колбасу или как?
— Обязательно.
— Не сочтите меня навязчивым, — не отступился Лемеш, подсев к нему за небольшой круглый столик с мокрыми следами от бутылок. — Мне хотелось кое о чем сказать вам.
— Говорите.
— Я никогда не принадлежал к сторонникам Арендарчика, если вы меня верно понимаете.
— Не понимаю.
— Я симпатизирую вам, — пояснил Лемеш. — Все сторонятся вас, а я нет. Вот даже сижу с вами на виду у всех, пускай думают что угодно, мне наплевать.
— Вы хотите, чтобы я в своем отчете опустил ваше имя? — Ян перешел в наступление, и собеседник побледнел. — Хотите сказать, что не причастны к упущениям, выяснившимся при проверке?
— Нет, я готов понести наказание. Но вам следует помнить о справедливости и разграничить, за что отвечает директор, а за что заместитель. Мы почти одного возраста. У меня семья. Здесь я родился, построил дом. Не хотелось бы уходить с фабрики.
— Пока еще никого не выгоняют, — сказал Ян. — Но я не вправе избавить вас от ответственности.
— Да вправе, чего там. — Лемеш снял темные солнечные очки, которые неведомо зачем были нужны ему в полумраке буфета, и теперь протирал их носовым платком. — Во всяком случае, смягчить мою вину можете. Арендарчика, по всей вероятности, снимут. После того, что выяснилось при ревизии, снимут наверняка. Будут искать нового директора. А я как раз тот человек, который мог бы все привести в порядок.
— Колбаса слишком жирная, в глотку не лезет, — сказал в ответ Ян.
— Я принесу вам виноградной воды, винеи.
— Благодарю вас, — отказался Ян. — Предпочитаю обыкновенную.
Он встал и отнес тарелку и прибор к окошечку.
— Хотелось бы поделиться с вами своими планами, — не сдавался Лемеш. — Фабрика нуждается в реорганизации, в создании таких машин, которые на будущее сделают невозможным злоупотребления со стороны любого директора.
— До свидания, — попрощался Ян. — У меня много работы.
— Вы знакомы с Ондреем Гарабой? — отважился на последний шаг Лемеш.
— Нет, — сказал он. — Я не могу знать всякого.
— Он не бывает в кегельбане и терпеть не может Земана. Но Гараба — дельный человек и со временем наверняка перейдет на работу в область. Если б вы пожили здесь подольше, то узнали бы, что он только и ждал этой минуты.
— Почему же?
— Потому что Арендарчик ставил на Земана, вытащил его из каши, которая заварилась здесь, причем все уже считали, что Земана спасет только чудо. Арендарчик создал ему положение. И Земан за это расплачивался с ним, многое спускал.
— Не понимаю.
— Математика простая. Директор распоряжается фондами, машинами, дачами. Понадобится — луну с неба достанет. Я давно раскусил Арендарчика.
— И никого не предупредили об этом.
— Не предупредил, — кивнул Лемеш. — Кому я мог сказать об этом? Земану? Нашему парткомитету? Кстати, вам известно что председатель комитета — двоюродный брат Арендарчика?
— Вы же сами его выбирали.
— Я пошлю к вам Гарабу, — продолжал Лемеш. — Вечером он зайдет в гостиницу.
— Говорю вам, что у меня много работы.
— И все же я пошлю его.
За Яном с жалобным стоном закрылись, покачавшись, двустворчатые двери, показав еще раз на мгновенье фигуру в светлом костюме и темных очках; она мелькнула, как в испортившемся телевизоре, и вскоре Ян снова сидел в своем красном уголке и сражался с клавиатурой пишущей машинки, на которой не хватало знаков.
10
— Янко, постой! — услыхал он голос, когда в раздумье задержался перед воротами фабрики — идти в гостиницу пешком или дождаться автобуса. — Я подвезу тебя.
Михал Арендарчик подкатил на служебной «Татре» и, протянув руку, распахнул заднюю дверцу.
— Садись!
Накрапывал дождь. У Яна не было с собой ни зонта, ни плаща, и он без лишних слов подчинился.
— Давно не видел тебя, — начал Арендарчик. — Говорят, ты ездил в Братиславу.
— Ездил.
— Поговорим с глазу на глаз у меня дома, выпьем кофе, а?
— Не хочется затруднять тебя, — отнекивался Ян.
— Ерунда, жена ушла к Земанам играть в канасту, раньше девяти домой не явится. Ну как?
Ян больше не возражал.
Они вылезли из машины и вошли в просторный дом.
— У нас не переобуваются, — предупредил хозяин дома, когда Ян в нерешительности задержался в коридоре перед аккуратно составленными в ряды домашними туфлями. Все же Ян разулся и в одних носках прошел в гостиную. Тут он обнаружил у себя на пятке дырку и даже вспотел от смущения. Ладно, может, хозяин не заметит, утешил он себя.
Арендарчик усадил его в кресло-качалку.
— Это наш образец, мы еще не запустили его в серийное производство.
— Изобретение Теодора Затько?
— Ты откуда знаешь?
— Точь-в-точь такие кресла поступают к нам из-за границы, — сказал Ян. — Затько просто-напросто скопировал его.
— Сам видишь, с кем приходится работать, — развел руками Арендарчик и поставил перед Яном стеклянное блюдо с солеными палочками. — Сейчас сварю кофе.
— Не надо, — отказался Ян. — В последнее время я что-то слишком много пью кофе. Голова от него стала болеть.
— Высокое давление?
— Кто его знает, — пожал плечами Ян. — Но мы, надеюсь, не станем говорить о болезнях.
— Не станем, — кивнул Арендарчик и собрался налить в рюмки коньяк.
— И пить я не буду. Ну что мы, ей-богу, стоит встретиться, обязательно пьем?
— Как хочешь. Но на ужин не рассчитывай, — предупредил Арендарчик.
— И не надо.
— Я в жизни ничего не варил. Разве что яйца вкрутую.
— Начать, впрочем, никогда не поздно.
Михал Арендарчик сел на диван, покрытый меховым покрывалом, и вытянул ноги.
— Могу представить себе, как обстоят мои дела, — сказал он, помолчав. — Я у тебя на крючке.
— Это можно и так назвать, — согласился Ян и откусил соломку. От соли защипало губы и язык, в горле запершило. Он закашлялся и вытер губы носовым платком.
— Не думал, что наша встреча спустя столько лет кончится таким образом, — протянул Арендарчик. — Но поскольку ты задался целью спасти мир, я оказался твоей жертвой. Ты представишь в Главное управление свой улов, и тебя непременно повысят.
— Дело не в повышении, — покачал головой Ян. — Кстати, за молчание меня скорее повысили бы.
— Тогда помалкивай.
— Не могу.
Арендарчик налил себе и выпил один.
— Я потеряю все. Престиж, положение. По-твоему — уж не знаю, что ты там понаписал, — мы не вкалывали?
— Я так не считаю. Наше общество справедливое.
— Открою тебе кое-что, — вздохнул Арендарчик. — Когда стало известно, что нас будут проверять, я попросил генерального, чтоб послали именно тебя. Понял?
— И он пошел тебе навстречу.
— Господи, ты ничего не понял, — воскликнул Арендарчик. — Ну, снимут меня, ладно, но как отнесутся к этому остальные?
— Во всяком случае, заставят тебя придерживаться правил дорожного движения, — не сразу ответил Ян.
— Пошел ты со своими нотациями! — Арендарчик в сердцах хлопнул рюмкой об пол. Пушистый ковер смягчил удар, и рюмка не разбилась. — Все вы требовали от меня выполнения плана, достижения рекордных показателей. И мне приходилось мобилизовывать людей, которым я предлагал вознаграждение, не предусмотренное никакими инструкциями и правилами. Я делал это не ради себя. Что я получил за свое директорство? Дурацкую дачу, которую мне буквально навязали? Квартальные и прочие премии? Кто их нынче у нас не получает? Дом, за который я заплатил своими кровными, все, до последней кроны? Скажи честно: по-твоему, я в самом деле такой оглоед и заслужил, чтобы вы меня выставили на позорище?
— В любом обществе существуют определенные правила, — после паузы ответил Ян. — Ты же был капитаном или кем там еще у футболистов, сам знаешь, что и в футболе существуют правила.
— А если это бессмысленные правила?
— Это решать не нам с тобой вдвоем и не сейчас. Во всяком случае, не сейчас. Надо было прийти и заявить: «Вы требуете от меня невозможного. Помогите мне или измените, исправьте то, что я считаю бессмысленным». Это же не твоя личная фабрика!
— Приходи завтра в кегельбан, — просительным тоном проговорил Арендарчик. — Очень тебя прошу, приди.
— Я не играю в кегли, — в раздумье проговорил Ян. — Мне там нечего делать.