— Ваши личные вещи прислали из гостиницы, — сообщила сестра. — Вы писатель?
— Нет, — удивился Ян. — С чего вы взяли?
— Говорят, всю ночь писали. Это писатели взяли моду писать по ночам.
— Ерунда какая.
— А я уж обрадовалась, что вы сочините про меня стихотворение.
— Стихотворение?
— Про меня многие писали стихи, — доверительно похвастала сестра. — Я нарочно поместила вас в палату одного, хотя, как видите, тут еще три кровати. Никто не помешает вам храпом, никто рядом не отдаст богу душу. Замечательно, не правда ли?
— Нет, — буркнул Ян.
— Я люблю декламировать, — продолжала сестра, не слушая его. — Доктор Змок играет на пианино, а я декламирую. Сейчас сделаю вам укол.
— Это еще зачем?
— Доктор прописал.
Ян судорожно закутался в одеяло.
— Не прикасайтесь ко мне! Я не переношу уколов!
— Мужчины известные трусы, — спокойно констатировала сестра.
Она вынула из металлической коробочки шприц, набрала в него жидкости из ампулы и прижала Яну коленом бок. Только сейчас почувствовал он, насколько обессилел. «Не могу даже оттолкнуть ее, — уныло подумал он, — и отдан на милость этой кровожадной бабе, которая изображает тут любительницу муз, чтобы замаскировать свой садизм».
— Так, — удовлетворенно сказала она. — А теперь вы заснете. И все позабудете во сне.
— Отпустите меня!
Она укрыла его, и вскоре он уснул.
11
Солнце поднялось уже высоко и светило прямо в лицо. Ян жмурился, закрывал отяжелевшие веки, но солнце все равно слепило глаза. С трудом повернулся он на правый бок. По подушке ползала муха. Он попробовал ее прогнать, но рука была словно свинцовая. Ян пошевелился. Муха взлетела, но тут же снова опустилась на подушку. Он уставился на нее, разглядывая тонкие лапки. Муха сучила лапками, поднимая их перед собой, словно ловила невидимую пылинку. Пылинку чего? Правды? Можно ли правду разделить на невидимые пылинки, на части? Приглядевшись внимательнее, он понял, что муха теребит хлебную крошку. Меня чем-то кормили? Сухарями? Или печеньем? Кто его знает. Он дунул, чтобы отодвинуть крошку подальше, муха испугалась и улетела.
Открылась дверь, вошел молодой врач с жиденькими усами.
— Вы поступили вчера? — спросил он, заглядывая в историю болезни.
— Выпишете меня?
— Нет. У вас высокая температура. Вы тот самый Ян Морьяк?
— Да.
— Вами интересовались из Братиславы, звонили с работы, — сказал врач.
— Из Главного управления?
— Почем я знаю, — небрежно обронил он. — Разве вам плохо у нас?
— Не могли бы вы прогнать муху?
— Какую муху? — оглянулся врач. — Не вижу никакой мухи.
— Она, наверное, в углу сидит.
— Ну вас, честное слово, с мухами. Как будто в Братиславе их нет.
— Есть, — признался Ян.
— Я занавешу окно. — Врач опустил штору. — Придется потерпеть. Покой лечит.
— Кто мне звонил из Братиславы?
— Говорю же вам — не знаю. Передали только, чтоб вы ни о чем не беспокоились. Покой лечит. Ясно?
— Не ясно. — Ян безуспешно попытался встать с постели.
— Вы с ума сошли? Я вас поднимать с пола не буду! Помереть захотелось?
— Вас лишили б за это премии?
— Нет. Но мы маленькая больница, у нас даже морга нет. Вы не представляете, сколько хлопот бывает с мертвяками. Теперь ведь как? Все экономят бензин и труп не хотят везти даже в соседний район. Пускай, дескать, на месте разлагается. — Врач рассмеялся. — Я вас напугал, да?
— И на меня нет бензина?
— На вас нам пока он и не нужен, — сказал врач. — Если хотите, можем положить к вам в палату еще одного пациента. Для компании. Но, кроме старика Гергата, других больных нет. А у Гергата одни разговоры — о смерти, хотя всех болезней у него только сломанная рука. Но старикам при любом недомогании мерещится верная смерть. Не правда ли?
— Я здоров, — сказал Ян. — И попал к вам по недоразумению.
— Ничего себе недоразумение! — воскликнул врач. — Вот, поглядите, — он помахал рентгеновским снимком. — С такой картинкой шутки плохи.
— Что я смыслю в ваших снимках! С не меньшим успехом можете показать мне снимок обратной стороны Луны.
— Ну вот, а сами удивляетесь, что я не знаю, из какой конторы вам звонили.
— Почему у вас нет своего морга? — не унимался Ян.
— Потому что мы не думаем о смерти, — снова захохотал врач и включил кнопку приемника, работающего от сети. — Хотите послушать музыку?
— Нет, — отказался Ян. — Я хочу спать.
— Через час вам сделают еще укол и тогда спите хоть до завтра. Вами интересовались из района. Должно быть, вы большая птица, — предположил врач. — Потому вас и положили в эту палату. Она предназначена для важных персон. Ясно?
Ян поднял взгляд и увидел над собой муху.
— Вот она! Видите — опять прилетела.
— Мухи пациентов не выбирают. — Врач достал из кармана газету и прибил муху к стене. — Теперь довольны?
— Спасибо, — поблагодарил Ян. — Мир прекрасен и удивителен.
— Да уж наверное.
…Он покорно позволял себя колоть, ел вываренное мясо, застревавшее в зубах, запивал его приторно сладким чаем, спал, изредка перебрасывался словом-другим с врачами или сестрами.
С сестрами разговаривать было интереснее. Ему нравилось вгонять их в краску, смущать своими высказываниями. Все они были незамужние, неискушенные девицы, здешний городок не сулил им широких знакомств с мужчинами. В ответ на его чересчур откровенные суждения они заявляли, что, не будь он тем, кем есть, его сочли бы хулиганом.
— Кто же я такой? — допытывался он у одной, самой безобразной сестры, которая чаще других несла ночные дежурства.
— Кто вас разберет, но, уж если столько народу о вас спрашивает, наверняка важная шишка.
— Это еще ничего не значит. Разве мы не должны проявлять участие друг к другу?
— Привезут к нам, например, старика, а в воскресенье к нему нагрянут посетители, родственнички на трех «шкодах», завалят апельсинами и компотами, того и гляди, тумбочка перевернется, но вы совсем другой случай.
— И слава богу, потому что я не выношу ни компотов, ни апельсинов. От компота у меня начинается понос, а из апельсинов неохота выплевывать косточки.
— У меня был парень, — рассказывала сестричка, — который ел кожуру от апельсинов. Говорил, что вкуснее нет ничего на свете.
— Он вас бросил?
— Я показала ему статью в газете, там писали, что кожура впитывает вредные химические вещества и ее надо выбрасывать.
— Он отравился?
— Нет.
— Жаль, — вздохнул Ян. — Получилась бы очень трогательная история.
— Его призвали в армию, а потом он нашел другую.
— А вы возьмите и пошлите ему апельсины.
— У меня нет его адреса.
— Это верно, солдаты скрывают свои адреса.
— Вы тоже служили в армии? — спросила она, вводя ему иглу под кожу.
— Я был отличный стрелок. Ни разу не попал точнее чем в восьмерку.
— Какую такую восьмерку?
— Но цель по большей части бывала черная. А у вас ничего огнестрельного не найдется?
— До того как прийти к нам, доктор Змок был охотником, даже двух зайцев подстрелил. А больше охотников тут нету.
— Боже мой, — воскликнул Ян. — Доктор — и не страшится убивать?
— Как охотник он имеет право, — засмеялась сестричка и прилепила ему на бедро пластырь. — У него на это есть разрешение.
— Я бы запретил. Разве не достаточно, что сами люди убивают друг друга?
Он заснул. Ему приснился доктор Змок, сидящий на белом шкафу с ружьем в руках.
— Признайтесь, что вы заяц, — произнес он торжественным голосом.
— Зачем?
— Чтобы я мог выстрелить.
— У меня нет длинных ушей, — защищался Ян. — Смотрите же, у меня нет длинных ушей!
Доктор Змок посмотрел на него в бинокль.
— Ваша правда, пожалуй, вы еще не заяц.
— Господи Иисусе, — крикнул Ян, — да слезьте же со шкафа, еще убьетесь!
— Если б я мог, — сказал доктор Змок. — Если б я мог. Лезть наверх — страшно высоко, вниз — страшно глубоко. У меня кружится голова.
— Сегодня ваше дежурство, если поранитесь, кто вам окажет помощь?
— Об этом я не подумал, — сказал доктор и надвинул на лоб охотничью шляпу с длинным фазаньим пером. — А-ла-лала! — завопил он, словно на охоте, подавая знак о ее окончании.
Молодой врач гонялся с сачком за мухами:
— Я делаю это исключительно ради вас. Четырех уже поймал. Покой лечит.
На тумбочке сидела безобразная медсестра. Совершенно голая.
— Забыла дома платье, — объяснила она. — Все на улице оглядывались на меня, когда я шла на работу. Буквально все. Я обошла невесть сколько магазинов, искала, что купить. Была и в пражском Доме моды.
Ян протянул к ней руку, но тут тумбочка опрокинулась, и из нее покатились банки с абрикосовым компотом.
— Господи Иисусе! — Его ослепил яркий свет. — Что вы тут вытворяете?
Это была та самая медсестра, только в белом чепце и блекло-голубом халате. Сонная, она выглядела безобразнее обычного и к тому же сердито.
— Не знаю, — проговорил он, весь потный и толком еще не проснувшийся.
— Опрокинули тумбочку.
— Ничего, утром подниму ее, — пробормотал он и снова впал в забытье.
12
— Ну, наконец-то вернулся, — такими словами встретил Яна Штефан Каган, когда тот спустя два месяца появился на работе, побледневший и худой больше прежнего. Тем не менее Ян чувствовал себя окрепшим, более уверенным в себе, отчетливее сознавал, как поступать. Оставаясь наедине со своими мыслями в пустой белой палате, он убедил себя, что не одинок в своем упрямстве, конечно же, у него есть единомышленники, и всем им важно чувствовать рядом локоть, поддержку, участие. Это важно не только ему, в этом счастье их всех!..
— Вернулся, — кивнул Ян. — Думал, вовеки не вырвусь из этой больницы. Все же отпустили. После долгих просьб, под расписку, но отпустили-таки.
— Ну и прекрасно, — с облегчением сказал Каган. — Теперь я смогу уйти.