У меня возникло стойкое подозрение, что Лигурий был не совсем искренен со мной. Во всяком случае, можно было не сомневаться, что особенности лица Татрикс теперь стали известными если всем в Корцирусе, то, по крайней мере, многим из горожан. Да вот хотя бы сегодня утром, меня без всяких вуалей пронесли через весь город в большом, открытом, обитом шелком паланкине, несомом рабами, в сопровождении Лигурия державшегося справа и рядом со мной, трубачей и барабанщиков позади, гвардейцев по бокам, и целой толпы горожан повсюду вокруг.
— Ваш народ любит Вас, — заметил Лигурий, в то время как я приветствовала толпу поднятой рукой, раскланивалась и улыбалась.
Я проделывала все это с выражением милосердия и достоинства на лице, как мне и приказал первый министр. Для меня этот выход в свет был волнующим приключением. Наконец-то я получила возможность увидеть людей, магазины, улицы, здания. Это был мой первый раз, когда я оказалась вне территории дворца. На улицах было чисто и красиво. Аромат цветов висел в воздухе. Девушки со скрытыми под вуалями лицами посыпали лепестками дорогу перед моим паланкином.
— Для Вас полезно появиться перед народом, — тихо сказал мне Лигурий, — учитывая возникшие проблемы с Аргентумом.
— А что там за проблема с Аргентумом? — так же тихо спросил я.
— Небольшие столкновения с их отрядами имели место неподалеку от города, — сообщил он, но тут же попытался отвлечь меня, указав на какое-то здание, — Смотрите, это библиотека Антитэнеса.
— Красиво, — признала я, осмотрев тенистые портики, тонкие высокие колонны, изящный фронтон с его бордюрами, но вспомнив о прерванном разговоре, вновь спросила, — Так что случилось с Аргентумом?
— Это — проспект Ификрата, — сообщил мне министр, не обращая внимания на мой интерес.
Люди по сторонам улицы не казались удивленными тем, что мое лицо не было скрыто под вуалью. Возможно, как и сообщил мне Лигурий, это действительно такая местная традиция, по которой Татрикс появляется перед ее народом именно в таком виде, решила я. Во всяком случае, люди, вели себя вполне спокойно, с моей точки зрения, и не казались ни шокированными, ни удивленными моим внешним видом. Единственное, что я заметила, так это то, что горожане, салютовали руками в мою честь.
В одном месте я и моя свита миновала пятерых стоящих на коленях девушек. Они были босы, одеты были в короткие туники без рукавов, состоящие из одного подпоясанного веревкой куска ткани, и едва завидев нашу процессию, пали на колени, прижав головы к самой брусчатке. Все они были скованы одной цепью за стальные ошейники, плотно сидящие не их шеях. Я даже задохнулась от этого ужасного зрелища.
— Не обращайте внимания на таких женщин, — тут же шепотом скомандовал мне Лигурий. — Помните, они — ничто. Они — всего лишь рабыни.
Я была потрясена тем, что увидела. Мое сердце бешено колотилось в моей груди. Я с трудом смогла протолкнуть воздух в легкие. Но, что интересно, дело было вовсе не в том, что я была шокирована этим зрелищем, или почувствовала к ним жалость. Нет, это было нечто иное. Это было состояние необычайного сексуального волнения и возбуждения.
— Улыбайся, — сердито прошипел Лигурий мне прямо в ухо, — благосклонно поднимай руку к толпе. Маши рукой!
Я уже справилась со своими эмоциями, и взяла их под контроль, снова принявшись оделять толпу своим вниманием, улыбками и поощрительными жестами.
Чуть позже, мы прошли мимо низких широких цементных полок или ступеней, расположенных в своего рода карманах сделанных в высокой каменной стене.
На тех полках или ступенях я увидела несколько женщин, возможно десять или одиннадцать. Большинство из них были белыми, но были среди них еще и, по крайней мере, две негритянки и одна явно восточного облика. Все они были полностью обнажены, все прикованы цепями к тяжелым кольцам, вмурованным в полки, кто за шею, кто за запястье или щиколотку.
По мере того как наша процессия проходила мимо рабынь, они, стоя на коленях поворачивались в нашу сторону и опираясь руками в теплый цемент, низко кланялись. Я обратила внимание, что колец на полках было больше чем женщин, и были еще кольца, вбитые в стену позади полок, причем на различных высотах и в несколько рядов. В тот момент кольца на стене, как и многие полки пустовали. В стороне был еще какой-то навес, представлявший собой кусок брезента натянутый на вертикальных шестах, но, как и на многих полках, там было пусто.
Я уставилась на голых, опустив головы стоящих на коленях женщин, прикованных цепью к полкам.
— Еще рабыни, — небрежно пояснил Лигурий.
И снова мне пришлось бороться со своими легкими, отказавшимися втягивать в себя воздух. Я покачнулась и вцепилась в борт паланкина, чтобы не упасть от накатившего головокружения.
— Что-то не так? — тихо спросил первый министр.
— Ничего, — ломающимся голосом отозвалась я. — Все в порядке.
— Это был всего лишь открытый рынок, — пояснил он, и добавил: — маленький. В Корцирусе таких несколько.
— Рынок! Но что там покупают и продают? — удивленно спросила я, припомнив, что никаких товаров я там не заметила, только несколько нагих прикованных цепями красоток.
— Женщин, — невозмутимо ответил он.
— Женщин! — задохнулась я.
— Да.
— Понятно.
С какой легкостью и безразличностью он заявил это! Впрочем, чему тут удивляться, ведь такие рынки, как любые другие, были обычным явлением гореанской жизни.
— Кланяйся и маши рукой, — снова приказал Лигурий, выводя меня из задумчивости.
И опять я размахивала рукой толпам горожан. Снова я улыбалась из паланкина. Но при этом я дрожала от непонятного волнения. Я видела принадлежавших, выставленных обнаженными на всеобщее обозрение женщин, человеческих самок, которые были товарами, женщин которые продавались в буквальном смысле этого слова.
— Выкинь их из своей головы, — скомандовал мне Лигурий. — Они — ничто, всего лишь рабыни.
Как пугающе, как ужасно, тем временем думала я, быть такой женщиной, той, что может оказаться во власти любого, у кого найдутся средства на ее покупку. Какая унизительная участь, думала я, досталась тем, кто оказался выставленным на продажу на подобном рынке.
— Приветствуем Шейлу, Татрикс Корцируса! — послышалось из толпы.
— Люди любят Вас, — отметил Лигурий.
Да, твердила я сама себе, я попала в мир, где женщина могла принадлежать мужчине, причем в буквальном смысле этого слова. Она могла быть его собственностью так же, как если она бы была вещью или домашним животным. Я отчаянно боролась с чувствами бушевавшими внутри меня, и прилагала невероятные усилия в попытке не выпустить их наружу. Я пыталась вырвать воспоминания о женщинах, прикованных цепями к полкам из моей головы, но все мои усилия пропадали даром. Я застонала от своего бессилия, ничего у меня не получалось. Я уже больше не могла отрицать самой себе тот факт, что была дико и беспомощно возбуждена сексуально. Толпа, время от времени, разрасталась и приближалась к паланкину. Гвардейцы, окружив паланкин с обеих сторон, древками своих копий сдерживали натиск восторженных горожан. Среди этих солдат, я особенно выделяла одного, не имевшего копья, его звали Друз Ренций. Этого парня назначили в мою охрану, несколько недель назад, в качестве личного телохранителя.
Позади моей свиты, следовали несколько солдат. У некоторых из них за плечами висели холщевые мешки. Время от времени, эти мужчины зачерпывали из своих мешков горсть мелких монет, и бросали их на мостовую. Это был, как мне кажется, красивый жест. Люди бросались подбирать те монеты, и даже боролись за них. Казалось, что для них эти монеты были необыкновенно драгоценны. Я продолжала улыбаться, помахивая толпе то одной рукой, то другой. При этом я не могла удержаться от того, чтобы время от времени не бросить быстрый взгляд на Друза Ренция. Впрочем, он сам этого не замечал, ему до этого не было никакого дела, идя рядом с паланкином, он ни на секунду не отрывал глаз от толпы.
Снаружи, возможно, я выглядела очаровательной и милостивой.
Однако внутри меня кипели эмоции почти не поддающиеся контролю. До того как попасть в этот мир, я даже представить себе не могла, что женщина может быть возбуждена до такой степени! Я снова не выдержала и скользнула взглядом по Друзу Ренцию, шедшему, среди других гвардейцев Корцируса. Я задавала себе ужасный с точки зрения меня прежней вопрос, на что это будет походить — оказаться в собственности вот этого мужчины, или любого другого из тех что сейчас маршировали вокруг меня. От такой смелой мысли я чуть не потеряла сознание, с трудом справившись с охватившей меня страстью. Я не сомневалась, что все эти мужчины хорошо знали, как приучить женщину к ее рабству. Можно не сомневаться, что в случае необходимости, меня бы быстро познакомили с плетью.
— Что-нибудь не так, моя Татрикс? — спросил Лигурий, заметивший мое состояние.
— Нет, — испуганно отозвалась я, продолжив улыбаться, кланяться, кивать и махать толпе рукой. — Нет! Все хорошо!
Мне оставалось только надеяться, что мое возбуждение не оказалось очевидным для сурового и опытного Лигурия, первого министра Корцируса.
Конечно же, я остро ощущала, его мужское начало, его, если можно так выразиться, Гореанскость. Ему стоило только захотеть, намекнуть, или скомандовать мне, и я покорно разделась бы перед ним прямо здесь в паланкине, посреди бурлящей толпы, публично представив себя для его удовольствий.
Вскоре процессия развернулась и начала свой обратный путь к дворцу. Случился лишь один инцидент, возможно достойный упоминания. Сверкающий злобными глазами мужчина выбежал из толпы, прорвал оцепление и подскочил вплотную к самому борту паланкина. Уже в самый последний момент Друз Ренций поймал его и отбросил назад. Я пораженно вскрикнула. Через мгновение вся процессия замерла. Мужчину поставленного на колени удерживали на месте силой оружия, совсем рядом с паланкином.
Мечи гвардейцев были прижаты к шее смутьяна.
— Он безоружен, — объявил Друз Ренций.