Он ничего не ответил мне, напряженно осматривая окрестности.
— А еще мне понравился тот спектакль, на который мы сходили вчера вечером, — попыталась я расшевелить его.
— Хорошо, — все так же индифферентно сказал он.
Конечно, мне, с моим текущим уровнем владения гореанским, было трудно разобрать все слова песен, особенно из-за усиливающих масок, несколько искажавших звук. Подобные маски иногда используются в больших гореанских театрах. Некоторые из персонажей показались мне неестественно огромными. Как мне объяснили, он носили специальные костюмы, с увеличенными плечами и удлиненным подолом, чтобы под ним спрятать обувь на высоченной платформе. Эти персонажи, специально наряжены таким образом, чтобы казаться больше чем с жизни. Обычно так играли наиболее важных персонажей, таких как Убары и Татрикс. Спектакль был скорее статичным, но невысокая активность актеров на сцене компенсировалась богатым хором, действия которого, песни и танцы служили для того, чтобы подчеркнуть накал страстей, усилить эмоциональный ответ зала, и объяснить отношения среди персонажей драмы. Кроме того, хор, иногда напевая и иногда говоря в унисон, играл некоторые роли в спектакле, такие как собрание граждан одного города, затем другого, толпу из третьего и так далее. Хор мог также комментировать действия и речи руководителей, упрекать их за упущенья, взывать к умам, критиковать или рекомендовать определенные действия, ободрять их, и так далее. На самом деле, для хора и руководителя было весьма обычно даже беседовать друг с другом. То, что я смотрела вчера, несомненно, было драмой, но это не была та драма, с которыми я сталкивалась прежде.
Хор, согласно Друзу Ренцию, в его различных частях и ролях, был настоящим коллективным участником драмы. Выход главных героев из состава хора, или отдельных актеров, играющих одиночные роли второго плана, был уже более поздним развитием роли хора. Некоторые консерваторы, опять же со слов Друза Ренция, все еще критикуют это новшество. Но, вероятно, оно останется и даже расширится, поскольку оно расширяет потенциальные возможности хора, увеличивает гибкость и мощь.
Такие спектакли, кстати, обычно, исполняются не профессиональными компаниями, а группами граждан непосредственно одной общины, или из нескольких соседних общин. Иногда их поддерживают богатые горожане, касты, гильдии, а иногда, даже, их спонсируют торговцы или предприниматели в качестве жеста доброй воли и поощрения. Бывает, иногда, что такие труппы получают поддержку из казны города. К театральному искусству в гореанских городах относятся очень серьезно, его рассматривают как один из способов повышения качества жизни горожан. Театр вовсе не расценивается как прерогатива элиты, и при этом его не оставляют исключительно милосердию частных покровителей.
Сюжет спектакля, на который мы вчера ходили, сам по себе, за исключением различных красочных эпитетов, был прост. Описывался момент психологического кризиса в жизни Убара. Он испытывал желание, ради своей собственной выгоды, мотивированной простой жадностью, предать своих людей. В конце он убежден своими собственными размышлениями, и мнением других людей, в уместности сохранения чести его Домашнего Камня.
— Как Вы нашли спектакль? — спросил меня вчера вечером Друз Ренций.
— Сюжет драмы, — сказала я ему, стремясь произвести на него впечатление моей эрудицией, — кроме выразительности, и красоты остановки и исполнения, на мой взгляд, нереальный и глупый.
— О-о-о? — задохнулся он, и спросил: — почему Вы так решили?
— Да ни один настоящий правитель не будет действовать так, как этот, — усмехнулась я. — Только дурак может быть мотивирован рассмотрением вопросов чести.
— Возможно, — сухо сказал Друз Ренций.
Я посмотрела на него, и быстро спрятала глаза, не в силах выдержать его взгляда. Я почувствовала, что вдруг стала для него ничем. Он смотрел на меня полными презрения глазами.
— Я действительно наслаждалась спектаклем, — я обращалась к Друзу Ренцию, стоя на платформе и глядя вдаль поверх зубцов городской стены. — Правда.
— Замечательно, — наконец заговорил он.
— Но, конечно, я все еще полагаю, что мои комментарии были верны, — небрежно добавила я, не желая уступить ему в этом вопросе.
Кроме того, фактически, я действительно расценивал их как верные. Кто, в наши дни, в реальном мире, мог рассматривать такую эфемерное понятие как честь серьезно?
— Возможно, — неопределенно и холодно ответил Друз Ренций.
— Ты — безнадежный романтик, Друз, — сказала я, оборачиваясь к нему и смеясь.
— Возможно, — повторил он, и отвернулся от меня, снова присматриваясь к тарнам.
Опять этот отчетливый металлический звук из-под его плаща.
Я отвернулась от него, втайне страдая. Я не хотела, чтобы он во мне разочаровался.
— Отсюда открывается прекрасный вид, — радостно проговорила я, — Мы должны были прийти сюда раньше.
— Возможно, — опять сухо повторил он.
За несколько последних дней, я осмотрела большую часть Корцируса. Друз Ренций оказался необыкновенно внимательным и любезным сопровождающим. Я полюбила рынки и базары, дома, цвета, толпы, продукты на любой вкус и кошелек, маленькие магазинчики и лавки, а то и просто торговые места, временами представляющие из себя крошечный коврик на мостовой на котором, коробейник раскладывал свои нехитрые товары. Друз Ренций помог мне разобраться с монетами и ценами, и всегда поддерживал меня, когда следовало поторговаться. Я был очень довольна, возвращаясь во дворец со своими мелкими приобретениями. Мне нравилось торговаться и совершать покупки, или просто смотреть на товары, даже когда я не собиралась ничего покупать. Мои прогулки по городу, в то время как я удовлетворяла свое любопытство, суя свой нос во все укромные уголки, должно быть, были утомительны для Друза, но он не жаловался. Я просто заболела этим гореанским городом. Он был настолько энергичным и полным жизни. В особенности я была взволнована встреченными мной рабынями. Босые, в их коротких туниках и стальных ошейниках, он не привлекали к себе особого внимания остальных горожан. Просто само собой разумеющийся элемент толпы. Такие женщины были обычной частью гореанской жизни. Иногда, среди толпы, я даже замечала полностью раздетых рабынь, видимо посланных по каким-то делам из дома в одном только ошейнике. На этих женщин, также, не обращали особого внимания. Их вид не был чем-то из ряда вон выходящим в гореанских городах.
Но одна такая женщина, поразила и взволновала меня сильнее других ее сестер по несчастью. На ней был не только ее ошейник. Кроме него она также носила, железный пояс, состоявший из двух основных частей. Во-первых, это был разъемный согнутый из круглого стального прута пояс на талии, концы которого были плоскими, раскованными. К одному из плоских концов этого пояса, тому, что справа, было приклепано или приварено прочное полукольцо, у другого, левого плоского конца была щель размером как раз для этого полукольца. Во-вторых, две стальных трапециевидных выпуклых пластины соединенных между собой узкими концами посредствам шарнирной петли. Передняя пластина, вплотную прилегающая к лобку женщины, верхним широким концом крепилась к поясу спереди аналогичным шарниром. Задняя пластина, прикрывающая ягодицы, в верхнем конце имела щель, такую же, как и в левой половине пояса на талии женщины. Прутья пояса закрываются на талии, полукольцо правой половине, входит в щель на левой. Трапециевидная пластина прячет лоно женщины, а задняя повернувшись вокруг нижнего шарнира, проходит между бедрами, слегка прикрывая ягодицы рабыни, и ее щель попадает на все тоже полукольцо на правой половине пояса. Таким образом, вся конструкция оказывается собранной, и остается только пропустить через полукольцо дужку и защелкнуть замок.
Вся эта ужасная конструкция была на той несчастной женщине! Когда я впервые увидела этот пояс, у меня задрожали колени, и я еле устояла на ногах. Она действительно носила это. Он был на ней! Он был заперт на ней! Как же безгранична здесь власть мужчин!
Сама мысль, что женщина может принадлежать на столько, что может стать объектом такого господства над ней, вызвала у меня головокружение на грани обморока. Она даже не могла контролировать свои интимные места. Ими владел тот, кому принадлежали и она, и они.
— Кажется, Вы заинтересовались железным поясом, — заметил Друз Ренций, от которого не укрылось мое состояние.
— Нет, — быстро открестилась я. — Нет!
— Существует немало вариантов таких поясов, — принялся рассказывать мне Друз. — Тот тип, что Вы видите довольно простой. Замок располагается у нее за спиной. Обычно такое его размещение рассматривается как более эстетичное, однако есть мужчины предпочитающие конструкцию с замком спереди, где он свисает перед рабыней, постоянно напоминая ей о своем присутствии. Что до меня, то лично я предпочитаю, чтобы замок был сзади, это заставляет женщину чувствовать себя еще беспомощней. Кроме того, конечно, если замок на спине, то это делает ей почти невозможным даже пытаться вскрыть его.
— Понятно, — пробормотала я.
Насколько же я разгневана была тогда тем, как Друзом невозмутимо рассказывал мне эти подробности. Он рассуждал об этой ужасной вещи, как если бы речь шла об использовании какого-то простого, незначительного механизма. Неужели он не понимал, что это означало для женщины, что она должна чувствовать, оказавшись в таком поясе?
— Там какие-то повозки, — сказала я, указывая поверх зубцов, на вереницу из пять телег, приближающихся к городу.
Каждая повозка приводилась в движение двумя цепочками рабов мужчин, приблизительно по двадцать человек в каждой.
— Это — возы с Са-тарной, — пояснил Друз, бросив взгляд за стену, — они доставляют зерно в город.
— А что это там за другой фургон? — спросила я, показывая на меньшую по размеру повозку, только что съехавшую на обочину дороги, чтобы пропустить возы с зерном.
Я уже давно заметила приближение той повозки. Кажется, я уже догадалась, каким грузом набит этот фургон. Это был тот вид повозки, содержимое которой столь малоценно, что он должен уступать дорогу в любом направлении и любому другому транспорту. Фургон, покрытый сине-желтым тентом, натянутым на П-образных почти квадратных рамах, был прямоугольной формы, с запряженным в него единственным гужевым тарларионом, большим гореанским четвероногим ящером. Он был покрыт навесом сине-желтого цвета, натянутым на высокой, почти квадратной раме.