— Да, Госпожа.
— Зато Ты, — заметила я, — с другой стороны, кажешься всегда довольной и безмятежной, и даже удовлетворенной и счастливой.
— Возможно, Госпожа, — улыбнулась Сьюзан.
— Так, что не так со мной? Ты знаешь? — отчаянно спросила я.
— Ваши симптомы ясны для меня, Госпожа, — кивнула она.
— Ох, говори же? — нетерпеливо попросила я.
— Я видела, как подобное происходило со многими женщинами.
— Просто, скажи мне, что не так со мной? — уже начиная раздражаться, велела я.
— Я предпочла бы не говорить, — вздохнула девушка.
— Говори! — уже потребовала я.
— Я должна сказать это Госпоже? — спросила она.
— Да! — почти закричала я.
— Госпожа нуждается в Господине, — заявила Сьюзан.
— Убирайся, — закричала я на рабыню, взлетая на ноги, и пинком, отбрасывая маленький столик в сторону. — Вон отсюда! Прочь!
Испуганная девушка выбежала из комнаты.
Я зарыдала, и, разбрасывая вещи, подбежала к стене, и заколотила по ней кулаками, крича:
— Нет! Это глупо, глупо! Она врет, врет, врет, Она вре-о-о-от!
Прошло немало времени прежде, чем я, наконец, смогла успокоиться до состояния, чтобы помыться и привести себя в порядок, и подготовиться идти с Друзом Ренцием на вершину городской стен, как мы и запланировали, чтобы насладиться видом окрестностей. Я помнила, что первоначально он не хотел вести меня туда, но затем, неожиданно для меня, согласился, и даже сам предложил.
— Конечно, я — крупнее, чем Сьюзан, — едко заметила я Друзу Ренцию, стоя на стене. — Я выше, грудь у меня больше, а бедра шире.
— Эти параметры — равнозначны, и даже могли бы несколько увеличить Вашу цену, — пояснил мужчина.
— Я презираю рабынь, — нервно сказала я. — Я презираю их.
— Это вполне соответствует Вашему положению, — согласился он.
Я вновь посмотрела поверх стены.
Насколько же рада я была тому, что была свободна! Как ужасно, насколько ужасно, было бы, окажись я здесь рабыней!
— Леди Шейла плачет? — спросил Друз, по видимому заметив блеснувшие в моих глазах слезы.
— Нет! — отмахнулась я, пытаясь не показать своей слабости.
Я боролась с дикой потребностью, растущей во мне, казалось всплывшей из самых темных глубин моего сердца, с нуждой, которая требовала от меня капитулировать, подчиниться и любить, всецело, не сдерживаясь, отдавая все, не прося ничего. Какой поверхностной, внезапно, показалась мне сейчас моя склонность к эгоизму и себялюбию. Откуда могли появиться во мне эти странные и столь ошеломительные эмоции, спрашивала я себя. Конечно, они, напугали меня, ибо во всем казались полностью противоречащими тем рефлексам, что выработались во мне Земле, под действием общественного мнения. Я боялась, что источник этих чувств мог находиться только глубоко в тайниках моего собственного характера.
Я промокнула слезы, выступившие в моих глазах уголком вуали.
— Я не плачу. Это все ветер, — сказала я и, обернувшись назад, лицом к городу, добавила, — Так будет лучше.
Теперь тарны, восседавшие на их насестах, оказались по левую руку от меня.
Я смотрела на крыши Корцируса. Между крышами выделялась зелень деревьев, можно было различить театры и стадион. Как прекрасно смотрелся дворец с этого места! Я смогла различить, некоторые из садов, и крышу библиотеки на прямом как стрела проспекте Ификрата.
— Как же прекрасен наш Корцирус! — восхищенно выдохнула я.
— Да, — признал Друз Ренций, вслед за мной повернувшись к городу лицом.
Я полюбила гореанский мир, хотя я и считала его во многом довольно пугающим, прежде всего, потому что здесь было разрешено женское рабство.
Я все не могла решить для себя, была ли Сьюзан права, и может быть, я действительно нуждалась в господине? Но едва подумав об этом, я гнала от себя прочь эти абсурдные мысли.
Я не была покорной, пресмыкающейся рабыней, женщиной, на чье горло надели ошейник, и кому остается только надеяться, что некое животное могло бы счесть разумным бросить ей корку хлеба. Я была совершенно другой. Я женщина с Земли! Я гордая и свободная! Действительно, на этой планете мне даже выпала удача наслаждался особо высоким статусом, одной среди тысяч других моих порабощенных сестер влачащих жалкое существование, в городе расстилающемся под моими ногами. Я была Татрикс этого города! Я смотрела вниз, со стены, поверх множества крыш Корцируса.
Но почему тогда Сьюзан была счастлива, а я так несчастна? Она была всего лишь рабыней в стальном ошейнике. А я была свободна! Я смотрела на Корцирус. В гореанском мире было то, что все еще приводило меня в замешательство — женское рабство было разрешено. Как это ужасно! И все же, что-то в темных закутках моего сердца, бесспорно, было глубоко смущено и взволновано этим фактом. И загорающиеся во мне при этом чувства, крайне меня беспокоили. Это, казалось, был совершенно не тот рефлекс, к которому меня приучили.
— Вон там дворец, — вытянул руку Друз Ренций.
— Я вижу, — кивнула я.
Учитывая независимость самцов в природе, общую среди всех млекопитающих и в том числе среди приматов, то я предположила бы, что должно быть достаточно логично, что в цивилизации, по духу к природе близкой, а не настроенной на борьбу с ней, существование такого института, как женское рабство, вполне оправдано. Это можно было бы рассматривать, как цивилизованное выражение биологических отношений, признание этих отношений, и возможно даже улучшение, усовершенствование и торжество их, и, в контексте обычаев и законов, конечно, преобразование и усиление их. Но почему, раздражено спрашивала я себя, цивилизация должна быть именно близкой по духу к природе? Разве для цивилизации не будет намного лучше от того, что она будет противоречить и противостоять природе? Разве для нее будет не лучше, отрицание и ниспровержение природы? Не лучше ли размыть природные различия и привести к общему знаменателю индивидуальности. Не будет ли намного правильней для цивилизации, игнорировать человеческие счастье и желания, и насаждать чувство вины, фобии, неудовлетворенность, страдания и боль?
— А вон театр Клейтос, — обратил мое внимание Друз Ренций, — а это — библиотека, вон там — стадион.
— Да, — на автомате отвечала я.
Впрочем, независимо от того, что могло бы быть правильным в таких вопросах, женское рабство на Горе было свершившимся фактом. Как я уже давно узнала, здесь были рабыни. Я смотрела на город. Там в городе лежащим передо мной, внутри этих самых стен, жили женщины, возможно, мало чем отличающиеся от меня самой, в ошейниках, которых в буквальном смысле этого слова, держали в категорической и бескомпромиссной неволе. Я уже не раз видела многих из них, в их характерной одежде, в их ошейниках. Я даже видела ту, что из одежды носила лишь ошейник и железный пояс, если их можно было назвать одеждой. И эти женщины принадлежали, в буквальном смысле этого слова, они были чьей-то собственностью, со всеми вытекающими из этого для них последствиями.
— А вон там, видите те деревья? — спросил меня Друз Ренций, — это сад Антистэнеса.
— Как Ты думаешь, сколько рабынь, может быть в Корцирусе? — спросила я моего телохранителя, как если бы из праздного любопытства.
— Я не знаю, — запнулся он. — Вероятно, несколько сотен. Кто же их считает.
— А такие женщины могут быть счастливыми?
— Они же всего лишь рабыни, — удивился Друз, — Кому могут быть важны их чувства и счастье?
— Конечно, — вынуждена была сказать я.
Какие же все-таки мужчины — грубые животные! Насколько беспомощны перед ними рабыни!
— Вы видите те деревья? — снова постарался привлечь мой внимание к тому парку наемник, — там находится сад Антистэнеса.
— Да, — кивнула я.
Мы посещали тот сад дважды. Это именно там, во время нашей первой прогулки, я попыталась соблазнить Друза Ренция поцеловать меня. Во второй раз мы были там после посещения турнира по фехтованию. Я была отвергнута оба раза. Интересно, а если бы я была заклейменной рабыней, он бы тоже отверг меня? Безусловно, он, скорее всего, заставил бы меня рыдать и умолять о его поцелуе.
Я с трудом удержалась от импульса, встать перед ним на колени. Как же я ненавидела Друза Ренция!
Глава 6Сирик
— В Корцирусе есть еще места, куда Ты меня не водил, — напомнила я Друзу Ренцию.
— Возможно, — уклончиво ответил мне он.
— Два дня назад мы проходили мимо одного такого места, — напомнила я.
— Это не то место, откуда доносилась музыка? — уточнил мужчина.
— Да, — кивнула я.
Нелегко было бы забыть такую музыку, столь мелодичную, и столь же возбуждающую и чувственную.
— Там, внутри под эту музыку танцевала девушка, — объяснил он. — Это была пага-таверна.
— И Ты не позволил мне войти туда, — обиженно сказала я.
— Когда в подобном заведении танцуют такие девушки, на них часто надеты лишь украшения или цепи, — сообщил он. — Я думаю для свободных женщин, будет лучше не видеть, как они смотрят на мужчин, и как они перед ними двигаются.
— Понятно, — кивнула я, и спросила, — И что мужчины находят в таких женщинах?
— Именно в интересах той женщины, — усмехнулся Друз, — чтобы мужчины нашли ее привлекательной, и даже очень привлекательной.
— Понятно, — вздрогнула я, уже догадываясь, о чем идет речь.
Интересно, а я сама смогла бы понравиться мужчине подобным образом, танцуя перед ним нагой, а затем, позже, если бы он заплатил моему владельцу мою цену, то и в алькове. Большинство девушек в таком месте, насколько мне известно, со слов Сьюзан, вообще-то не танцовщицы, стоимость их услуг просто входит в цену напитка. Я представила, что если бы я была танцовщицей в этой таверне, и за мое использование в алькове кто-то заплатил бы дополнительную плату, то я тоже постаралась бы быть особенно хорошей. Гореанские мужчины, я уже в этом убедилась, проследят, чтобы они получили обслуживание достойное потраченным монетам.
— Иногда я чувствую жалость к рабыням, к простым рабыням, — призналась я своему телохранителю.