Я в ужасе вздрогнула, до меня только что дошло, что могли бы означать слова «стандартный обыск рабыни». Охранник вопросительно посмотрел на молодого человека, который кивнул в знак согласия. Тогда дюжий мужчина выпрямился во весь свой огромный рост, возвышаясь надо мной словно башня.
А молодой мужчина, отстучал по внутренней железной двери какой-то замысловатый сигнал, и через мгновение я услышала то, чтобы могло быть шорохом сдвигаемых засовов. Дверь распахнулось, и нас, молодого парня, Друза Ренция и меня саму, впустили во внутренний коридор.
Охранник, располагавшийся по эту сторону двери, тут же вернул все засовы на место, а затем как ни в чем не бывало, присел на свой табурет позади маленького стола.
— Мы нужны пропуск и разрешение на посещение, — сказал молодой человек охраннику.
Я посмотрела на Друза Ренция.
— Разрешение — это простая формальность, — пояснил он. — Ни одна свободная женщина, если она не пленница, не может пройти дальше этого места, если она не находится в сопровождении свободного мужчины, который отвечает за нее и имеет непросроченное разрешение на нее. Это — своего рода способ контроля над передвижениями свободных женщин в доме и предосторожность против попытки побега рабынь, которые могут представиться свободными женщинами, и попытаться выйти наружу под их личиной.
— Это Ваш пропуск, — объявил молодой человек, вручая маленький диск Друзу Ренций. Предмет мало чем отличался от остраков, используемых в качестве билетов или символов оплаты посещения театра или другого подобного зрелища. Охранник, тем временем, писал что-то на маленькой, прямоугольной табличке, и я даже не сомневалась что именно.
— А это, — сказал, парень, забирая табличку у охранника и вручая опять же Друзу, подтверждая тем мои предположения, — Ваше разрешение на провод женщины.
Упомянутой женщиной, конечно же, была я. Соответственно, на меня нужно было иметь разрешение для нахождения в доме Клиомена.
Как оскорбительно! У гореан есть высказывание: «Есть только два вида женщин, рабыни и… рабыни». Я осторожно, стараясь сделать это незаметно, пошевелила запястьями. Как надежно они удерживались наручниками!
— А она действительно свободна? — вдруг спросил молодой человек, с интересом разглядывая меня с головы до ног.
— Да, — кивнул Друз Ренций, помещая пропуск и разрешение в свой кошель на ремне.
— Интересно, — протянул служащий работорговца.
— Ты находишь в этом что-то удивительное? — заинтересовался мой телохранитель.
— Да, — признался парень.
Охранник вдруг поднялся, и по-кошачьи легко выскользнув из-за стола, присел передо мной на корточки. Я беспомощно дернулась, и покраснела под его пристальным оценивающим взглядом. Я с ужасом ожидала «стандартного обыска рабыни», но он встал и проговорил:
— Такие формы, не должны быть потрачены впустую на свободной женщине.
— Я не думаю, что Публий может решить, что она свободна, — засмеялся молодой человек, и я удивленно посмотрела на Друза Ренция.
— Публий, является владельцем дома, — пояснил мне Друз. — Я знаком с ним еще по Ару.
— Да, и он хотел бы повидать Вас по окончании Вашей экскурсии, — сказал молодой человек, — и пропустить по стаканчику паги.
— Я буду только рад, — улыбнулся Друз Ренций, причем, я отметила, что он даже не спросил моего разрешения сделать это.
— Неужели она действительно свободна? — спросил охранник.
— Да, — кивнул Друз Ренций.
— Досадно, — заметил служащий. — Такие формы, как у нее должны уйти по хорошей цене.
— Из того, что я узнал о ней, — сказал мой телохранитель, улыбаясь, — она — вид женщины, которая имеет свою цену.
Интересно, что он подразумевал под этим?
— Гермидор проводит Вас по дому, — сказал парень и, усмехнувшись, добавил, — при условии, конечно, если мы сможем оторвать его от свитков.
— А он в курсе того, что эта женщина свободна, и, соответственно, есть определенные вещи которые не стоят того чтобы быть ей замеченными? — уточнил Друз Ренций.
— Само собой, — улыбнулся молодой человек, и вдруг громко заорал. — Гермидор!
Я вздрогнула и вынуждена была быстро опустить голову, принужденная к этому рукой Друза безжалостно вцепившейся в мои волосы.
Позже, в переулке, я снова оказалась ведомой таким же образом мимо встреченного нами незнакомца. Правую руку Друз Ренций оставил свободной, и, проходя мимо мужчины, держался левее, оставляя его справа от себя.
Гореане, кстати, обычно, расходятся с незнакомыми людьми именно таким образом, чтобы правая рука всегда была готова выхватить меч и нападать или защищаться.
Иногда во время прогулок, несколько раз мне попадались на глаза девушки, роющиеся в мусорных контейнерах. Они были одеты в короткие туники, но рабынями они на самом деле не были. Гореане называют таких женщин — «бесхозные». Они — досадные неприятности для граждан города. Иногда городские стражники, устраивают настоящие облавы на них, заманивая их в какой-нибудь переулок, перекрывают оба выхода, и отлавливают этих бродяжек, для последующей продажи работорговцам и ошейника.
— Купите меня, Господин, — умоляла девушка, стоявшая на коленях перед Друзом Ренцием. — Я доставлю Вам много удовольствия.
— Следующая! — рявкнул дрессировщик дома Клиомена. Еще одна девушка поспешила к моему телохранителю и, бухнувшись перед ним на колени и поцеловав его ноги, подняла свою голову.
— Купите меня, Господин, — жалобно попросила она, нерешительно поднимая к нему лицо. — Я доставлю Вам большое удовольствие …
— Следующая! — снова скомандовал дрессировщик, и женщина бросилась к Друзу и, упав на живот перед мужчиной, принялась облизывать его ноги.
Только после этого, она плавно начала подниматься на колени, при этом, не переставая целовать его, начиная от щиколоток и подбираясь все выше к поясу.
Лишь окончательно встав на колени перед Друзом, обхватив его за ноги и прижимаясь всем телом, она посмотрела ему в лицо и призывно прошептала:
— Купите меня, Господин. Никто не доставит Вам такого удовольствия, как я.
Тем временем, я стояла на заднем плане, сердитая, закованная, и беспомощная. Насколько разъярена была я в тот момент, когда этих женщин посылали к ногам Друза Ренция! Они были наги и красивы, но разве кто-то захочет купить их? Они же всего лишь рабыни! На это недвусмысленно указывали их грубые ошейники, которые они носили в этом работорговом доме, простые куски круглой железяки, согнутые в кольца вокруг их шей и закрытые простыми заклепками.
— Ты! — плетью ткнул дрессировщик в сторону другой девушки. — Марш к его ногам! Попроси о любви!
Указанная девушка торопливо поспешила и опустилась на колени перед Друзом Ренцием.
— Я молю о любви, Господин, — попросила она шепотом.
— Ты! — поморщившись, тренер, ткнул в другую девку.
Она, также, поторопилась к Друзу и, упав на колени, оперевшись ладонями в пол, склонилась головой к самым плиткам.
— Я молю Вас о любви, — страстно зашептала она. — Я молю моего Господина о любви.
Я стояла, как громом пораженная. Я внезапно поняла, что эти две женщины, действительно, просили его о любви. «Просите где-нибудь в другом месте, шлюхи!» — бесилась я в своем углу, казалось всеми забытая. «Оставьте Друза Ренция в покое!» Но как же это унизительно, что женщина должна молить о любви! Конечно, ее интимную, отчаянную нужду во внимании, в привязанности, в любви лучше было бы скрывать даже от самой себя, если это конечно возможно, и уж, по крайней мере, от других! И если они должны просить об этом, то не так, как делают эти беспомощные шлюхи, а так, как и должна делать это женщина, мимолетными взглядами, тонкими намеками, поощряющими движениями. Конечно, мужчины должны ожидать, что женщина не будет говорить прямо о таких вещах. Какое животное способно вынудить ее к таким крайностям? Кроме того, как можно вынуждать ранимых женщин, помещать себя до такой степени во власть мужчин только для того, чтобы получить презрительный отказ, стать объектом его пренебрежения и неприятия.
Но все же, насколько же простым, насколько честным и свободным может быть такое признание. Как красиво может быть в нем выражена уязвимость и женственность, так нежно, так жалобно, и так открыто. Безусловно, лишь от женщины можно было бы ожидать такое признание, от женщины, потребности которой были одновременно столь отчаянными и столь глубокими, от женщины, потребности которой, прямо характеризовали бы ее как рабыню.
— Пойдемте, — позвал Друза Ренция мужчина по имени Гермидор.
— Пожалуйста, Друз, — простонала я. — Мои руки были в наручниках уже достаточно долго. Я начинаю чувствовать себя слишком беспомощной, слишком уж как рабыня. Пожалуйста, освободи меня.
— Я освобожу Вас не раньше, чем мы придем в комнату, — отрезал он, и мне ничего не оставалось, кроме как следовать за ним, все так же оставаясь со скованными за спиной руками по узким улочкам Корцируса, к гостинице Лизиая.
— Медленно, более покорно, — поучал дрессировщик, наполовину присев, внимательно наблюдая, и медленно двигаясь вокруг девушки.
Потом мужчина выпрямился, быстро отойдя в сторону, осмотрел ее издали. Отойдя в другой конец комнаты, он сделал рабыне знак приблизиться.
— Голову ниже, — поправил он. — Лучше, уже лучше.
Я, широко раскрыв глаза, смотрела, как она, опустив голову, на четвереньках, покачивая красиво отвисшими грудями, приблизилась к своему учителю. Девушка открыла рот и выпустила из зубов рабскую плеть, легшую перед его обутыми в сандалии ногами. Сама рабыня так и оставалась, на четвереньках с низко опущенной головой.
— Ну, что ж, на этот уже лучше, — похвалил дрессировщик свою подопечную, а затем поднял плеть и швырнул ее через всю комнату.
— Повторим еще раз, — скомандовал он, и девушка легко и грациозно поднялась на ноги, поспешив к тому месту, куда прилетела плеть.
Там она снова упала на четвереньки, и изящно изогнувшись, зубами подняв плеть, призывно посмотрела на тренера. Мужчина щелкнул пальцами, и дрессируемая рабыня, снова, склонив голову к полу, медленно, поползла к нему, аккуратно удерживая плеть в своем рту.