— Злодейка Корцируса! Угнетательница Корцируса! — кричали люди.
Я, прислонившись спиной к прутьям решетки, опустилась на железный пол клетки бедрами, а колени подтянула к груди, в очередной раз при этом зазвенев цепями. Откинув голову назад, я уставилась вверх на темный, конусообразный потолок клетки. Кажется, у меня больше не осталось слез, чтобы плакать.
Мне так не хотелось умирать!
А издалека доносилась жизнерадостная музыка.
Лучше бы я была рабыней! Тогда бы у меня мог быть шанс спасти свою жизнь, тогда бы у меня появилась возможность убедить владельца, так или иначе, любым доступным мне путем, что я стою того, чтобы меня сохранить.
Но я была свободной женщиной, и теперь буду подсудна только холодному и жестокому милосердию закона.
Меня везли в Аргентум, только затем, чтобы посадить на кол. Я больше не могла даже плакать. Не осталось ни сил, ни слез.
Внезапно, мне показалось, что клетка дернулась и опустилась на дюйм. Нет! Я совершенно точно ощутила, что клетка заметно дернулась еще раз.
Я стремительно встала на колени, пытаясь рассмотреть хоть что-то снаружи. Но, из-за непрозрачной ткани обернутой и закрепленной вокруг клетки, у меня оставалась лишь тонкая щель, через которую я смогла увидеть чуть больше, чем ничего.
Клетка замерла, и я вместе с ней. Но через некоторое время, новый рывок, и клетка повисла еще на дюйм ниже, затем еще. Я стояла на коленях, бережно держа свои цепи, не позволяя им зазвенеть. А клетка медленно, но верно пошла вниз, пока, покачнувшись, не замерла на твердой земле.
Мое сердце билось в груди так дико, что я боялась, как бы оно не разбудило весь лагерь. Казалось, я вновь ожила. Хитрость и осторожность, с которой производились манипуляции с клеткой, не предлагали действий представителей Майла из Аргентума. Мне даже не приходило в голову, чтобы закричать. Кого бы я позвала на помощь, и с какой целью? Да даже если эти ночные посетители захотели бы украсть меня, и возможно сделать рабыней, или продать меня, то я готова была с невероятной охотой бежать в любую неволю, в которую они хотели бы меня поместить. Я пошла бы на это с радостью. Я упивалась бы этим. Да я, в благодарность, сделала бы все возможное, чтобы оказаться для них рабыней выше их самых безумно смелых мечтаний.
Но тут я внезапно испугалась. А что, если эти посетители не были похитителями или работорговцами. Что, если это были мужчины из Корцируса, которым захотелось вернуть меня обратно в город, чтобы в тайне подвергнуть меня ужасным пыткам, которые могли бы оставить далеко позади мучения от разрывающего мои внутренности кола на стене Аргентума?
Я уже не знала, что мне делать! Закричать или не стоит?
Покрытие на клетке было расшнуровано, и аккуратно смотано с клетки. Снаружи стояли мужчины. Двое. Одеты во все черное. В масках. У одного из них в руке прикрытый заслонкой потайной фонарь, на земле рядом с другим размотанная кожаная лента с ячейками, содержащим какие-то инструменты, ключи и отмычки. Быстро перебирая и пробуя одну отмычку за другой, он занялся взломом верхнего замка. Он явно был весьма опытен в подобном ремесле. Может это был мужчина из касты кузнецов, или из любой другой, просто сведущий в таких делах. Через пятнадцать енов перед ним сдались оба замка. Дверь клетки распахнулась, и я оказалась снаружи.
Меня тут же негрубо, уложили на спину, и мужчина, не мешкая, опять подбирая ключи, подступил к замку ошейника. С этой задачей он справился еще быстрее, и я почувствовала, как разделенный ошейник перестал давить на мое горло. Через несколько енов я лишилась наручников, а затем и кандалов. Но тут меня перевернули на живот, а мое правое запястье привязали к левой лодыжке. Испуганно задергавшись в путах, я повернула голову. Мой взгляд упал на золотой сирик, уложенный в клетке. Значит, поняла я, это не было тем, что эти двое хотели бы похитить. А еще я увидела клетку закрытую, вновь обернутую тканью, и двоих мужчин, энергично, но бесшумно тянущих веревку, и поднимающих мою золотую тюрьму вверх. Через непродолжительное время, клетка снова спокойно висела, где ей и было положено. Даже если опускание и подъем клетки и были не замечены в лагере, я не думала, что я обрадовалась бы, если кто-либо из солдат обнаружит до наступления утра, стоящую на земле, пустую клетку. Шнур, который стреноживал меня, был удален, и сильные мужские руки поставили меня на ноги. Я была поражена, но меня больше не связали. Наоборот, мне выдали плащ! Я мгновенно накинула его на себя, прикрывая тело и голову, и сжимая полы в кулаке под подбородком. Это был довольно короткий плащ, и его край едва доставал до середины моих икр. Но как я была за него благодарна этим мужчинам! И не только за то, что это позволило мне спрятать свой облик, но и потому что это дало мне возможность прикрыть мою наготу. Я почувствовала руку на спине, слегка подтолкнувшую меня прочь от этого дерева и уже пустой клетки.
Когда мы несколько удалились от дерева, я заметила раскинувшиеся в непринужденных позах фигуры двух охранников, и опрокинутую бутыль рядом.
— А ну, стоять! — послышался чей-то пьяный голос, как раз в тот момент когда мы проходили между палатками.
Мы остановились. С того самого момента, как мы отошли от дерева, мое левое плечо находилось в захвате одного из мужчин. Похоже, что он опасался, что я могу, испугавшись чего-либо, или поддавшись импульсу броситься наутек, и хотел избежать подобного риска. Теперь ему нечего было опасаться. Его пальцы были подобны железному кольцу. Я все еще удерживала плащ правой рукой, сжимая его чуть ниже лица. Услышав оклик, я испуганно попыталась натянуть плащ, еще больше, и скрыть под ним свое лицо. Только бы меня не узнали!
— Маски, а? — пьяно протянул подошедший, заплетающимся языком. — Так значит, она — свободная женщина, не так ли? Но, похоже, уже ненадолго!
Он пьяно заржал, качаясь перед нами, как тонкое дерево на ветру. Он даже попытался дотянуться до плаща, который я держала зажатым у самого лица. Мне кое-как удалось увернуться.
— Скромняжка, однако, — удивленно проговорил он. — Простите меня, Леди.
Пьяница, по шутовски, неловко поклонился, но излишне низко согнувшись, чуть не зарылся лицом в землю. В этот момент, державшая мое плечо рука дернула меня вперед. И напившийся солдат остался позади нас.
Я уже было вздохнула полной грудью, как внезапно почувствовал, что мой плащ задран мне на спину.
— А у нее ноги, достаточно хороши, чтобы быть таковыми у рабыни, — сказал все тот же пьяный голос.
Мы продолжали двигаться в направлении, известном лишь моими освободителям, или похитителям. Я была потрясена. Только что я на своем опыте узнала, что значит общедоступность тела рабыни. Меня резко дернули назад, в тень между какими-то палатками. Два часовых, подсвечивая себе дорогу фонарем, неторопливо прошли мимо. Выждав несколько секунд, мы продолжили движение среди брезентовых палаток полевого лагеря армии Аргентума.
В большинстве палаток было темно. Внутри некоторых горели неяркие лампы. Когда мужчины проходили между лампой и холщевой стеной, мы могли видеть их неясные двигающиеся тени. В одной из палаток перед сидящим мужчиной медленно и чувственно танцевала девушка. Ее уверенные движения позволяли предположить, что она могла быть лагерной рабыней, девушкой из одного из караванов общественных рабынь армии, или из каравана принадлежавшего одному из маркитантов, имевших контракт с армией на время определенного сезона или кампании. Эти торговцы оставались в пределах лагеря, и путешествовали с войсками, и помимо снабжения солдат продуктами, сдавали рабынь в аренду за таксу, предусмотренную в контрактах. Конечно, это могла бы быть и девушка, захваченная в Корцирусе, или в другом населенном пункте, возможно девушка из пага-таверны. Подобная практика иногда приносит в воинские лагеря элемент конкуренции. Такса за использование рабынь маркитантов в контракте точно не прописана, в отличие от обычных лагерных рабынь, чьи цены фиксированы и практически ничтожны. Это значительно, хотя и неофициально оказывает влияние на рынок подобных услуг. Низкие цены и доступность обслуживания устанавливают конкурентоспособные нормы, гарантируют реалистичный прейскурант и уменьшают риск возникновения чрезмерной спекуляции. Кстати, на Земле, для свободной женщины, весьма обычна практика извлечения пользы из ее собственной красоты, используя это, например, для карьерного роста, или в конкуренции на работе, ради улучшения своего благосостояния. На Горе, однако, если та же самая женщина окажется в рабстве, она очень скоро обнаружит, что прибыль, получаемая с ее красоты, принадлежит теперь уже не ей, а ее господину. И это трудно назвать неправильным. Ведь она сама является его собственностью и средством получения прибыли.
Когда мы проходили мимо другой, темной палатки, изнутри послышался звон цепей, и отчаянные стоны и крики.
— О-о-ох! Еще, Господин, я прошу-у-у-о-о Вас, пожалуйста-а-а, еще-о-о, — услышала я, — Еще-о-ох, пожалуйста, о-о-о, мой Господин, еще, пожалуйста еще, пожалуйста-а-а-о-ох, мой Господи-и-ин, я умоляю Ва-а-ас!
Насколько шокирована была я услышанным только что! Кто был там внутри? Проститутка, шлюха?! Но я боялся, что это был кто-то намного хуже. Кто-то в тысячу раз ниже. Кто-то в тысячу раз более презренный и беспомощный — там была рабыня.
Через некоторое время мы, наконец-то, остановились среди темных палаток. Здесь меня усадили землю.
— Почему мы остановились здесь? — испуганно пошептала я. — Кто Вы? Что Вы делаете?!
Мой последний вопрос был вызван тем, что один из мужчин, тот, что из них был крупнее, и кто держал меня за левую руку в течение всего бегства через лагерь, теперь скрестил мои щиколотки. Затем он, вытащив длинную тонкую веревку, и принялся быстро, и умело связывать мои ноги, то оборачивая шнур вокруг обеих ног, то накидывая петли на каждую в отдельности, обеспечивая тем самым плотное плетение. Иногда он протягивал конец веревки сквозь уже заплетенные петли. В конце мужчина затянул весь сложный узел. То, что он сделал, было намного тщательнее продумано и исполнено, чем того требовалось для простого связывания ног девушки. Я не сомневалась, что одной двух петель, должным образом затянутых узлом, был