— Я закончу, — засмеялась я в ответ, наклоняясь и принимаясь за полоскание очередной туники, а женщина, нагруженная мокрой одеждой, пошла к фургону ее хозяина.
Меня по-настоящему обрадовало, что мы свернули с дороги на юг в сторону Виктэль Арии. Вчера вечером я ползала на коленях перед Спьюсиппусом, умоляя не везти меня в Ар. Он лишь ухмыляясь смотрел, на меня, испуганную до дрожи в коленях перспективой оказаться в Аре.
— Хорошо, я не повезу Тебя в Ар, — налюбовавшись моей паникой и унижением, сообщил он, и разрешил мне облизывать и целовать его ноги в знак благодарности.
Этим утром мы повернули на запад с дороги, ведущей в Виктэль Ария.
Минуло уже пять дней, как я оказалась в руках Спьюсиппуса из Турии.
Что интересно, с той ночи в арендованной им лачуге, он не сделал даже попытки воспользоваться моими интимными услугами. Как раз наоборот, это скорее я, после первого дня проведенного в его власти, старалась оказаться поближе к нему, всякий раз когда это было возможно. Иногда я даже, как бы случайно, касалась, или трогала его. Вчера я даже, встав на колени позади него, лизнула тыльную сторону его колена, а затем, когда он удивленно обернулся, призывно посмотрела ему в глаза. Но он, вместо ответа, лишь рассерженно удалился.
— Помни, что Ты — Татрикс Корцируса, и не рабыня, — сказал он мне позже, когда я покорно прислуживала ему за ужином.
— Да, Господин, — ответила я, опуская голову, совсем как рабыня.
Но, исключая моменты интимной близости, когда он мог бы принудить меня беспомощно отдаваться ему, он обращался со мной именно, как с рабыней. Он даже заставил меня, делать упражнения, разработанные специально для рабынь, призванные, чтобы сделать мое тело столь же красивым, крепким и энергичным, как у настоящей рабыни. Я рассматривалась как рабыня, работала как рабыня и даже оскорблялась как рабыня. Он распускал руки всякий раз, когда это нравилось ему. Как-то раз он даже пригрозил мне плетью, и после этого я удвоила свои усилия в попытках понравиться ему. Должно быть, ему было приятно видеть Татрикс Корцируса, столь рьяно добивающуюся его расположения, и находящуюся в полной его власти. Но, за исключением первой ночи, он больше не позвал меня для своих интимных удовольствий. Я полагала, что мне просто несказанно повезло. Как удачно все складывалось для меня! Той, ночью, я иногда стонала и плакала, запертая в ящике, теперь закрепленном в кузове его фургона.
— Привет, Лита, — сказала еще одна девушка, присоединяясь ко мне, с охапкой белья для стирки.
— Привет, Тина, — отозвалась я, бросая взгляд на становящуюся рядом со мной на колени рабыню.
Это было миниатюрное, но весьма соблазнительное животное, принадлежавшее Лактантису, извозчику их Форпоста Ара. Эта парочка совсем недавно встала здесь на постой, прибыв от самого Ара и, как и мы, повернув на запад. Мы столкнулись с ней чуть раньше, во время ужина, позади фургонов. Она, как и некоторые из других рабынь вначале испугалась меня, заметив, что я не отмечена ни клеймом, ни ошейником. А вдруг я свободная женщина? Однако мне не составило труда солгать им, и уверить, по крайней мере, я так думала, что также как и они, я всего лишь рабыня. Просто мой Господин еще не счел целесообразным клеймить меня и надевать ошейник. И к некоторому моему удивлению они, присмотревшись ко мне, и будучи один раз уверенными мной в моем статусе невольницы, больше не сомневались в том, что я действительно была рабыней. Похоже, и самим рабыням казалось, что я похожа на рабыню. К моему испугу, я вдруг поняла, что посмотрев на меня, они легко и без сомнений, распознавали во мне очевидную и прирожденную рабыню.
— Я поняла, это даже прежде, чем Ты мне сказала, — засмеялась одна из невольниц. — Как же я сразу не заметила!
Как забавно, раздражено думала я позже, что они не смогли заметить столь явного различия между мной и ими. Конечно же, проницательному глазу сразу видно, что я свободна, и они рабыни. Насколько все-таки они глупы! Впрочем, что с них взять, ведь они были всего лишь домашними животными.
— Твой хозяин, несомненно, один из самых страшных уродов, которых я когда-либо видела, — сказала мне Тина.
— На самом деле, он не так уж и плох, — заступилась я за Спьюсиппуса, вытаскивая тунику из воды.
— У Тебя, наверное, мурашки по коже бегают, когда он призывает Тебя для интимного обслуживания, — предположила она, окуная в поток первую тунику.
— Не уверена, что его плеть позволила бы мне такую роскошь, — усмехнулась я, принимаясь за следующую тунику.
— Должно быть ужасно, служить ему, — не отставала от меня Тина.
— Нет, — отмахнулась я. — На самом деле нет!
— Он не плох на мехах? — с интересом спросила рабыня.
— Не плох, — ответила я.
Конечно, он был решителен со мной, и вынудил меня повиноваться ему без компромиссов.
— Ну, вполне вероятно, что можно получить некоторое удовольствие и от того, чтобы и прислуживать, такому кривому, жалкому, маленькому животному, — язвительно заметила она. — Властвующему над Тобой, игнорирующему твои желания и предпочтения, постоянно напоминания этим, что твоя женственность полностью порабощена, и служит лишь для его удовольствия, как твоего Господина.
— Он и правда не так уж плох, — сказала я. — Правда.
Я не видела никаких причин сообщать ей, о том, что вчера встав на колени, облизывала его ноги, умоляя о его прикосновении. Впрочем, как не видела и причины признаваться ей, что была отвергнута.
— Очень интересно, — пробормотала Тина. — Иногда довольно трудно судить о рабовладельце по первому впечатлению.
— Да, — согласилась я, и мы продолжили нашу работу.
На мне все также была надета та самая короткая серая туника, которую мне выдал Спьюсиппус, и которую приказал снять в ту первую ночь в лачуге. Мои лодыжки были скованы цепью, длина которой, около десяти дюймов позволяла, ходить лишь семенящими шагами. Цепь крепилась посредством двух навесных замков. Насколько я успела узнать, я была единственной женщиной с подобным украшением на весь лагерь.
В течение дня, когда мы путешествовали, мои лодыжки скованы не были. Однако в этом случае он приковывал мои запястья цепью, к задней части фургона, и я так и шла на цепи вслед за повозкой по дороге с довольно оживленным движением. Сегодня, подняв скованные запястья, я помахала девушкам, в открытом рабском фургоне. Рабыни сидели в кузове прикованные цепями за шеи друг к дружке и к фургону. Что меня заинтересовало, они все были острижены.
Иногда, изловчившись, я цеплялась за задок фургона, и проезжала какое-то время.
Вот только после того как однажды он поймал меня за этим занятием, пригрозил примерно наказать за повторение, я предпочла в дальнейшем воздерживаться от подобных вольностей. Нет, я, конечно, не всю дорогу прошла пешком, мне удавалось еще прокатиться на задке фургона, но лишь с разрешения Спьюсиппуса, которое он предоставлял в ответ на мои просьбы. Однако надо признать, что был обычно он был весьма снисходителен ко мне в этом вопросе. Выглядело это так, словно он не хотел, чтобы я была измучена и истощена. Почти, как если бы он хотел сохранить меня свежей к моменту нашего прибытия куда-то.
Я отжала воду из еще одной прополосканной туники и отложила ее позади себя, на каменную поверхность.
День выдался жарким, и я, вытирая рукой пот с головы, почувствовала короткую мягкую щетку отрастающих волос. Как и обещал Спьюсиппус, он на первое же утро после моего пленения, остриг меня.
— Тактантиус, — вздохнула Тина, — беспощаден со мной. В своих цепях он заставляет меня дергаться и кричать от удовольствия.
— Это здорово, — признала я.
— А твой хозяин вынуждает Тебя чувствовать рабский огонь в животе? — поинтересовалась она.
— Он делает со мной все, что ему нравится, — ответила я. — Он — Господин. Я — рабыня.
Честно говоря, я даже не представляла, каков он этот рабский огонь. Исходя из слышанного до сих пор, я предполагала, что это было нечто вроде некой особенно беспомощной формы оргазма.
Я склонилась над поверхностью небольшой лужицы, в стоячей воде которой, я могла разглядеть отражение своего лица. Я, снова потрогав голову, ощутила короткий ежик отрастающих волос. Он остриг меня совсем коротко, оставив не больше четверти дюйма. За прошедшие со времени стрижки дни, мои волосы если и отросли, то этого пока заметно не было. Интересно, я он мне разрешит отрастить волосы, или же будет подстригать их снова каждые несколько месяцев, добавляя еще немного к своим запасам, или делая это просто из чувства мести. А может, держа меня обритой почти наголо, он стремится сохранить мое инкогнито. В любом случае решение этого вопроса было лишь в его компетенции. Я для него была, не более чем его рабыней.
Я задавала себе вопрос, не отсутствие ли у меня волос, в результате его стрижки, сделали меня менее привлекательной для Спьюсиппуса, не поэтому ли он больше ни разу не щелкнул пальцами и не скомандовал мне приступить к его обслуживанию на мехах.
— Скажи мне Тина, я действительно так уродлива? — спросила я.
— Нет, — удивилась та.
— Но мои волосы? — воскликнула я.
— Отрастут снова, — отмахнулась Тина.
— Ты думаешь, что какой-нибудь мужчина смог бы захотеть меня, в таком виде?
— Конечно, Ты бы видела, как извозчики поедают глазами твою задницу? — прыснула она от смеха.
— Нет! — пораженно пролепетала я.
— У Тебя весьма симпатичная задница, — заметила она.
— Спасибо, — только и смогла выговорить я.
— Да и в целом Ты очень привлекательна, — сообщила мне Тина. — У Тебя соблазнительная фигурка, и хотя с ростом немного подкачала, зато черты лица просто восхитительные. Не бойся. Любой мужик будет рад сгрести Тебя в охапку и подмять под себя. Ты просто лакомый кусочек сладкого рабского мяса. Этакий вкусный десерт.
— Спасибо, — буркнула я.
Насколько же я была шокирована услышав подобные эпитеты в свой адрес! Никогда прежде я не слышала, чтобы говоря обо мне, использовали столь красочные и непритязательные термины, впрочем, часто прилагаемые к рабыням. Безусловно, она понятия не имела, что я не рабыня. Ну, надо же — вкусный десерт! Интересно, а была ли я на самом деле вкусным десертом. Возможно, подумалось мне. То, что я маленькая и соблазнительная, мне и без нее было известно, как и то, что мужчине ничего не стоит схватить меня на руки, и тащить, куда ему вздумается, или если ему захочется, то и подмять под себя, и делать со мной все что угодно. Возможно, для мужчин маленькая, беспомощная, и желанная, я действительно представляла собой что-то вроде вкусного десерта. Подумав о себе, в подобных терминах, я, неожиданно для самой себя, почувствовала слабость, уязвимость и возбуждение.