Небо все больше затягивало тучами. В воздухе чувствовалось приближение дождя.
Спьюсиппус, скорее всего, даже не станет арендовать слина. К тому времени, как он сможет это сделать, ему, как достаточно разумному мужчине, станет ясно, что мой запах уже должен был выветриться. Да и нечего ему будет сунуть под нос слину, чтобы натравить на меня. И немаловажно то, что аренда слина удовольствие не из дешевых, а Спьюсиппус, далеко не богатей, и у него может просто не достать средств на оплату аренды. Кстати говоря, нанять слина стоит намного дороже, чем ту же рабыню. Оплата найма слинов зачастую поановая, в то время как, рабынь обычно арендуют посуточно или сразу на неделю. И самым главным моим преимуществом, которые я учитывала, было то, что Спьюсиппус, будучи умным и жадным человеком, врятли захочет поделиться с кем бы то ни было тайной моей личности. Какой был бы прок для его кубышки, попади я в цепи какого-нибудь удачливого охотника из предгорий Волтая? Кроме того, кто мог бы предположить, что у него в ящике когда-то сидела Татрикс Корцируса? Да все сочли бы его безумцем. Нет, если власти и будут искать меня, то, я была в этом уверена, что искать они будут девушку Спьюсиппуса, беглую рабыню, по кличке Лита.
Начавшийся, с нескольких капель, дождь быстро усиливался, постепенно превращаясь в ливень. Я могла только приветствовать этот дождь, и надеяться на то, что этот обрушивающийся с неба поток смоет с дороги и запах моего тела и следы моих босых ног. Была и еще одна немаловажная причина, почему я решила возвращаться по той же Аргентумской дороге. Вчера я видела еще один открытый фургон с рабынями, длинный, широкий фургон очень похожий на тот, что повстречался нам несколько дней назад. В его кузове точно также, сидели девушки, прикованные за шеи друг к дружке и к кузову фургона. И у всех у них волосы были острижены также коротко, как и мои. Полное подобие обоих фургонов, и способов сковыванию, позволяло предположить, что здесь работала одна работорговая компания.
Во время стоянки я смогла выяснить, что это были девушки, иногда называемые рабочими рабынями. Это — одна из самых низких ступеней среди рабынь, в действительности, наверное, самая низкая. Эти, редко могут подняться даже до статуса девушки чайника-и-циновки. За них не запросят высокой цены. Таких, как они, обычно продают целыми партиями на самых дешевых рынках, и покупают их, для использования в таких местах, как общественные кухни, прачечные или фабрики и мануфактуры. О таких иногда, достаточно естественно, упоминают, как о «кухонных девках», «девках прачечных», «мельничных девках», и так далее.
Как мне объяснили, этих женщин, закупают оптом на рынках севера, где цены зачастую значительно ниже. Потом их доставляют на юг, уже здесь остригают, и распродают для работы на предприятиях. Я очень надеялась, что втайне от их охраны, смогу наладить контакт с этими женщинами, и получить у них помощь едой, и возможно советом. Они, хотя и рабыни, но были гореанками, а я всего лишь голой, невежественной и неграмотной девушкой с Земли. Конечно сейчас я разбиралась в окружающей обстановке немного лучше, чем тогда, когда я убегала со двора гостиницы несколько дней назад. Я верила, что они накормят меня, и отнесутся по-доброму. Даже притом, что я находилась гораздо выше их на социальной лестнице, будучи свободной, а они были простыми рабынями, я тешила себя надеждой, что они окажутся добры ко мне. В конце концов, должна же существовать женская солидарность в мире, где мужчины так никогда и не отказались от своей власти.
К утру дождь закончился, и я, в предрассветных сумерках, опасаясь быть замеченной, сошла с Аргентумской дороги.
Глава 22Попалась!
— Пожалуйста, не надо шуметь, — прошептала я.
— Кто здесь! — испуганно вскрикнула женщина, и послышался звук дернувшейся цепи.
— Пожалуйста, тише, — прошептала я снова. — Я не причиню Вам вреда.
— Что случилось? — зашептала другая женщина, и я услышала как задвигались несколько тел и забренчали цепи.
— Тише, пожалуйста! — отчаянно взмолилась я.
Я переползла через борт рабского фургона, и поскорее присела, скрываясь в темноте. Под своими коленями я почувствовала твердые доски дна кузова, застеленные одеялами, или подстилками. Фургон стоял среди рощицы из нескольких деревьев, а два выпряженных стреноженных тарлариона паслись поблизости. В нескольких ярдах в стороне, в темноте ночи угадывалась палатка возниц.
— Пожалуйста, тихо, — прошептала я в темноту.
Я согнулась в три погибели, почти ложась животом на дно фургона, и стараясь, полностью скрыться за бортом. Я не хотела рисковать и выставлять спину, которую даже в темноте можно было разглядеть со стороны палатки.
Хотя будучи на дороге, а зачастую и на привале, фургон обычно держат открытым, этой ночью, возможно из-за зарядивших в последнее время ливней, возницы не поленились и установили тент в положение «частично свернутый». Тент представлял собой длинный кусок брезента, с вшитыми в края двумя длинными шестами. Этот брезент был наброшен поверх конструкции состоящей из пяти жердей. Две пары этих жердей, упираясь в углы кузова, были попарно перекрещены и связаны вверху, образуя две треугольных рамы спереди и сзади кузова. Эти две рамы были соединены между собой пятой жердью, лежавшей, на их крестовинах, и параллельной продольной оси фургона. Брезент укладывается по этой длинной продольной жерди и удерживается на месте своими собственными двумя шестами, свисая спереди и сзади фургона с наклонных шестов. В данный момент, тент был накручен и закреплен на шестах, таким образом, что между его краем и краями переднего и заднего бортов остался промежуток приблизительно около ярда.
— Пожалуйста, — прошептала я, лежа на животе, на дне кузова, мокрая от дождя и с грязными ногами.
— Кто Ты? — удивленно прошептала мне женщина.
— Я — та, кто голоден, и отчаянно нуждается в помощи, — ответила я.
— Но мы всего лишь голые рабыни, — заметила женщина. — Чем мы можем Тебе помочь?
— К тому же мы прикованы цепью, — добавила вторая.
— Пожалуйста, дайте мне немного еды, — попросила я. — Я очень голодна!
Это была чистая правда. Я действительно не ела уже больше двадцати анов, с тех пор как получила свою весьма скромную порцию из рук Спьюсиппуса, вечером предшествующим моему бегству. В целом он кормил меня вполне достаточно, но редко досыта. Казалось, что он намеривался держать меня на такой диете, чтобы сделать мое тело таким же красивым как у рабыни для удовольствий.
— В фургоне вообще нет еды, — объяснила мне женщина, и я застонала от отчаяния.
— Еда нам выдают маленькими, точно вымеренными рационами, — добавила вторая женщина, — и затем, строго следят за тем, чтобы мы съели свои порции полностью.
— Но должна же где-то быть еда, — простонала я.
— Еда есть, но она внутри палатки, — сообщила мне первая женщина, — но там возницы, и к тому же она заперта в ящике.
— Вы должны мне помочь. Я такая же остриженная, как и Вы, — взмолилась я.
— Чем мы можем Тебе помочь? — скептически поинтересовалась вторая.
— Лучше бы Тебе бежать отсюда, — покачала головой первая.
— Я не знаю, что мне делать, и куда пойти, — всхлипнула я.
— Ты вообще кто? — спросила первая рабыня.
— Я — свободная женщина, — неосторожно ответила я, и услышал, как женщины отпрянули от меня, загремев цепями.
— Не бойтесь, — попыталась успокоить их я. — Я не причиню Вам вреда. Не вставайте на колени, пожалуйста.
— Ты не можешь быть свободной женщиной, — наконец проговорила первая женщина.
— Ты — просто беглая рабыня, — поддержала ее вторая.
— Будь Ты свободной женщиной, — послышался еще один голос из темноты фургона, — Ты бы не полезла к рабыням. Ты пошла бы к свободным людям!
— Я голодна и несчастна, — проговорила я сквозь слезы. — Я нуждаюсь в помощи. Мне не важно, кем Вы меня считаете, рабыней или свободной.
— На ней нет клейма, — сообщила ближайшая ко мне женщина.
Я дернулась от неожиданности, почувствовав, как ее руки проверили мои левые и правые бедра, два наиболее распространенных места у гореанских рабынь для выжигания клейма.
— Похоже, она не врет, — заметила вторая женщина, со страхом в голосе.
— Я слышала, что есть некоторые мужчины, что не клеймят своих рабынь, — сказал кто-то из женщин, находившихся в фургоне.
— Они — дураки, — ответили ей с другой стороны.
— Это точно, — согласилась вторая рабыня.
— Но ее остригли, — сказала первая, ощупав мою голову.
— Значит, она должна быть рабыней, — заключила вторая.
— Некоторые свободные женщины сами стригутся, чтобы продать свои волосы, — подсказали из темноты.
— Я — свободная женщина, — заплакала я.
— Она голая.
— На ней даже нет пояса на животе.
Я сердито отпрянула, от них.
— Свободные женщины не бегают нагишом по полям, моя дорогая, — усмехнулась первая женщина.
— Тем не менее, — твердо сказала я, — я — свободная женщина.
— И где же твоя одежда? — съязвила она.
— Меня схватил мужчина, — соврала я. — Он отобрал мою одежду! И состриг мои волосы, наверное, также, ради денег!
— Почему же он не оставил себе Тебя? — поинтересовалась рабыня.
— Должно быть, она редкостная уродина, — прыснула одна из женщин.
— Вовсе я не уродина! — возмутилась я.
— Тогда, почему он не оставил Тебя? — спросила женщина.
— Я не знаю! — крикнула я, и тут же зажала себе рот руками.
— Ты — рабыня, — уверенно сказала она.
— Нет!
— Лгунья! — поддержала вторая.
— Я — свободная женщина, — простонала я. — Я — свободная женщина.
— Если Ты — свободная женщина, и не местная здесь, — проговорила одна из рабынь. — Я думаю, что Тебе стоит бежать отсюда и поскорее. Здесь для Тебя не безопасно.
— Я не понимаю, — призналась я.
— Уверена, что Тебе не очень хотелось бы быть пойманной здесь, — усмехнулась она.
— Нет! — испуганно замотала я головой.