Мы с Эмили удивленно посмотрели друг на друга.
— Музыканты уже играют, — заметила Тила, — и остальные девушки уже на месте. Вскоре я и Вас обеих пошлю в зал.
— Да, Госпожа, — проговорили мы с Эмили.
— И помните, что Вы больше не высокопоставленные свободные женщины, — предупредила она. — Все время вспоминайте, что Вы — всего лишь рабыни. Вы живете только для того, чтобы обслуживать и доставлять удовольствие мужчинам. Когда Вы выйдете туда, можете сразу начинать увлажняться от покорности и чувственности. И смотрите, чтобы каждый Ваш жест, каждый Ваш взгляд, каждое движение Ваших тел, обещало бы мужчинам невыразимые словами удовольствия. А если кто-либо из них пожелает щелкнуть пальцами, смотрите, Вы должны не просто выполнить эти обещания, но сделать в тысячу раз больше.
— Да, Госпожа!
— Сегодня в зале не будет никаких свободных женщин, — сказала она. — Так что справиться с Вашей задачей будет проще.
Это ее замечание было встречено нами со вздохом облегчения. Жуткая ненависть свободных женщин к их порабощенным сестрам, вызванная завистью и собственной неудовлетворенностью, и обладание властью причинять им боль, приводила к тому, присутствие рабынь на таких мероприятиях ограничивалось или запрещалось. Присутствие, свободных женщин отрицательно влияло также и на присутствующих мужчин, сковывая их и лишая привычных удовольствий, обычно доступных свободным. Если такая женщина будет присутствовать на пиру, то, едва ли возможно, что кому-то придет в голову мысль со смехом сорвать шелк с визжащей рабыни и взять ее прямо на обеденном столе.
Когда в пиршественном зале присутствуют свободные женщины, рабынь обычно одевают в относительно скромные одежды, и служат они незаметно и пристойно. За исключением совершенства их обслуживания, их ошейников и относительной короткости, открытости и бедности их одежды, нельзя было бы даже понять, что это рабыни, если, конечно, кому-либо не захотелось внимательно посмотреть в их глаза, или коснулся их рукой.
— Помните то, что я Вам сказала, — предупредила первая девушка.
— Да, Госпожа, — ответила я.
— А мы не слишком откровенно одеты, Госпожа? — все же поинтересовалась Эмили.
— Только не для рабынь для удовольствий, — усмехнулась Тила.
— Да, Госпожа, — склонив голову и покраснев, сказала Эмили.
Обращаясь к Тиле, мы говорили «Госпожа», поскольку она была, кейджероной — старшей рабыней в доме Эмильянуса.
— Тебя беспокоит то, что предстоит появиться перед господином, столь откровенно одетой и беззащитной? — уточнила Тила.
— Да, Госпожа, — призналась Эмили.
— Не потому ли, что он Тебе понравился? — поинтересовалась кейджерона.
— Да, — прошептала она.
— И я думаю, что Ты ему тоже понравилась, — улыбнулась Тила.
— Правда, Госпожа! — нетерпеливо спросила Эмили, прижав руки к груди.
— Да, — кивнула Тила, — но не забывай, что Ты для него не более, чем рабыня.
— Да, Госпожа, — радостно воскликнула Эмили.
— Тебе нечего стесняться теперь, ведь когда он Тебя покупал, то видел совершенно голой, — напомнила Тила.
— Да, Госпожа, — сказала Эмили, опуская голову.
Что и говорить, мужчины на Горе не покупают одетых женщин.
— У Тебя просто нет ничего такого, что стоило бы прятать, — засмеялась Тила. — Ты рабыня, а тело рабыни общедоступно.
— Да, Госпожа, — промямлила Эмили.
— Оставь в прошлом свое беспокойство по поводу твоего что о Тебе могут подумать, — строго предупредила Тила. — Единственное о чем Тебе стоит беспокоиться теперь — это как ублажить твоего Господина.
— Да, Госпожа, — покраснев до корней волос, проговорила рабыня.
— И ублажить его превосходно, — улыбнувшись, добавила Тила.
— Я попробую, Госпожа, — пробормотала Эмили.
— Тиффани, — обратилась ко мне кейджерона.
— Да, Госпожа, — откликнулась я.
— Ты довольна, что попала в домом? — спросила она.
— Да, Госпожа! — совершенно честно ответила я.
Хотя я пробыла здесь всего только два дня, какие-то сорок анов, я просто наслаждалась его контрастом с фабрикой.
Здесь было чисто, просторно и тихо, а территория вокруг дома, на которой был разбит прекрасный сад, была окружена высокой, белой стеной. На территорию можно было попасть только через большие декорированные решетчатые ворота. Здесь меня хорошо кормили и не перегружали работой. Мои обязанности оказались не трудны, обычная работа домашней прислуги, подмести, помыть, заправить кровати, навести порядок в комнатах, и тому подобное. Иногда, меня вызывали для помощи по кухне. Вместо фабричной униформы с логотипом компании Минтара, что я носила прежде, мне выдали обычную, легкую, белую, домашнюю тунику, подобную той, что часто носят башенные рабыни. А еще у меня был доступ к ванне. И даже моя конура была удобна и, для конуры, можно сказать, просторна. Конечно, я не могла в ней встать во весь рост, но зато хватало места, чтобы вытянуться лежа и даже переворачиваться с бока на бок. Дверь для доступа в конуру была крошечной, и зарешеченной, впрочем, вся сторона конуры, обращенная в коридор, представляла собой решетку, состоящую из вмурованных в пол и потолок конуры вертикальных железных прутьев. Вполне обычная конструкция рабской конуры. Рабыня всегда должна быть доступна глазам ее хозяина, чтобы он мог рассмотреть ее всякий раз, когда он выбирает, и днем или ночью.
Нет ничего необычного и в маленькой дверце, это также распространенная конструкция в рабских конурах. Рабыня соответственно вынуждена, входить и покидать конуру только на четвереньках, как животное, которым она, в конце концов, и является, причем юридически. Кроме того, такая конструкция полезна с точки зрения различных способов взятия девушки на поводок или на цепь.
В этом доме, как и в большинстве других, рабыни заползают в конуру раздетыми. Признаться, я ничего не имела против ни крошечной дверцы, ни выставленной на всеобщее обозрение моей наготы в конуре. Уж лучше это, чем жизнь запертой общей спальне на фабрике. Да и одеяла с подушкой выглядели предпочтительней, по сравнению с пролежанным, набитым старой соломой матрасом и тонким покрывалом на цементном полу спальни.
— Надеюсь, у Тебя нет желания вернуться в цех? — уточнила Тила.
— Нет, Госпожа! — я даже вздрогнула представив себе такую перспективу.
— Было бы хорошо для вас обеих, и для Тебя, и для Эмили, — предупредила Тила, — помнить, что Вас обеих взяли сюда не более, чем на пробу. Вы здесь, не для того, чтобы стоять у ткацкого станка. И вовсе не затем, чтобы просто чистить и заправлять кровати хозяев. Ваше рабство в этом доме подразумевает более широкий набор услуг.
— Да, Госпожа, — сказали мы, и у нас не было сомнений относительно того, что именно входит в этот более широкий набор услуг.
Тила выдала нам по золотому браслету для левых рук, в виде змеек, и по цепочке с рабскими колокольчиками для левых щиколоток. Наши шелковые туники были столь легки, что мы едва чувствовали их на теле.
— Вот теперь, прежде чем войти в зал, Вы должны принять решение, — жестко объявила Тила, — или Вы хотите служить удовольствиям мужчин, и без условий, полностью, без остатка, или Вы хотите вернуться на фабрику. В общем, Вы сами должны решить, кто Вы, и как бы хотели жить. Я предлагаю Вам благородную альтернативу, чтобы самостоятельно выбрать свою судьбу, подобно действительно свободным женщинам, и вернуться в свой цех, вернуться обратно к изнурительной, скучной работе у ткацкого станка. Альтернатива, конечно, настолько ужасна, я почти не смею упоминать о ней. Это остаться и служить мужчинам, полностью принадлежать им, быть в их полном распоряжении, быть их согласной на все, послушной, страстной, бесстыдной и беспомощной рабыней.
Мы с Эмили посмотрели друг на дружку.
— Шлюхи выбирают ошейник и беспомощное обслуживание мужчин, — предупредила кейджерона. — Женщины, которые действительно благородны и свободны, выбирают фабрику и ткацкий станок.
Она пристально посмотрела на меня.
— Тиффани? — спросила она.
— Я выбираю служить мужчинам, — выдохнула я.
— Значит Ты — рабыня и шлюха, — подытожила Тила.
— Да, Госпожа, — согласилась я, хотя такое определение показалась мне через чур, откровенным.
— Эмили? — спросила Тила.
— Я, тоже, выбираю служить мужчинам, — ответила девушка, — особенно Эмильянусу!
_ Выходит и Ты у нас оказалась рабыней и шлюхой, — усмехнулась Тила.
— Да, Госпожа, — не стала спорить Эмили.
— Но то, что Вы обе бесстыдно предпочли стать рабынями для удовольствий, а не благородными фабричными девушкам, еще не означает, что ваши владельцы должны счесть целесообразным предоставить Вам такое рабство. Теперь только то Вас зависит, сможете ли Вы доказать им, что у Вас имеются способности, талант, предрасположенность, желания и рефлексы необходимые для такого рабства.
— Да, Госпожа, — ответили мы почти в один голос.
— Сейчас я пошлю Вас в зал, — сказала Тила.
Я, сделав шаг к двери, услышала, как зазвенели рабские колокольчики, прикрепленные к моей лодыжке. Их звучание, чувственное и варварское, поразило меня.
— Если Вас обеих и не признают достаточно приятными, — предупредила кейджерона, — вы обе, и Ты — Эмили, и Ты — Тиффани, окажетесь на фабрике уже завтра вечером. Это Вам понятно?
— Да, Госпожа.
Я вдруг поняла, что мне хотелось бы, чтобы Эмильянус нашел бы меня столь же привлекательной, какой, очевидно, была для него Эмили. Я подумала, что мои шансы, вероятно, будут не меньше чем ее.
— Госпожа! — позвала Эмили.
— Да? — обернулась к ней Тила.
— Мы с Тиффани — признавшие свою суть шлюхи и рабыни. Вы вынудили нас признать эту правду о нас, и согласиться с ней.
— Да, и что Ты хотела выяснить? — спросила кейджерона.
— Как на счет Вас? — спросила Эмили. — Вы красивы, Вы прекрасны, и тоже в ошейнике. Кто Вы?
— Смелый вопрос, — протянула Тила.
— Простите меня, Госпожа, — вздрогнув пролепетала Эмили.
— Но можешь не бояться, конечно, я такая же рабыня и шлюха, как и Вы обе, — вдруг призналась Тила. — И знаете что? Мне это нравится!