Неожиданно, она обняла и поцеловала нас обеих. Потом отступив от нас на шаг она объявила:
— Сейчас в зале Вы будете рабынями перед свободными мужчинами, и там не будет ни одной свободной женщины. Так упивайтесь же своей женственностью и проявляйте ее без всякого стыда!
— Да, Госпожа! — дружно воскликнули мы, зараженные ее призывом.
— Вперед, рабыни, — скомандовала Тила.
— Да, Госпожа! — отозвались мы и, с веселым перезвоном рабских колокольчиков, поторопились присоединяться к другим девушкам в зале.
— Колени свои разведи, — шепотом подсказала я Эмили.
— Спасибо, Тиффани, — поблагодарила Эмили, раздвигая колени в стороны.
Ноги рабыни для удовольствий, когда она стоит на коленях, должны быть широко расставлены перед ее господином, впрочем, как и перед всеми остальными свободными мужчинами. Как выяснилось, Эмили, находясь в одной комнате с Эмильянусом, все еще не могла побороть своей скромности. Хотя в цеху, конечно, по его приказу она не задумываясь раздвинула колени перед ним.
Мы стояли на коленях, в ряд у одной из стен комнаты. В виду того, что в данный момент мужчины увлеклись спором, мы оказались не у дел. Теперь у нас появилась возможности обратить внимание на других девушек. Насколько же красивы они были. И как естественны, соблазнительны, правильны и подходящи казались они, в их незначительности и красоте, служа мужчинам. Я стояла на коленях рядом с Эмили, держа свои колени широко разведенными, одетая в шелка рабыни для удовольствий, с ошейником замкнутым на моем горле, варварской золотой змейкой на моей левой руке, и рабскими колокольчиками на моей левой лодыжке. Я стояла на коленях, готовая в любой момент служить мужчинам. Насколько странным было все это, подумала я. Как же далеко я оказалась! Как далеко-далеко, теперь, оказался прилавок в парфюмерном отделе супермаркета на Лонг-Айленде, студия фотографа, моя квартира. Я еще помнила, ту симпатичную, жадную, маленькую продавщицу парфюмерии. Она больше не была свободна. Теперь ее сделали рабыней в стальном ошейнике. Когда-то она была мисс Тиффани Коллинз. Теперь она стала домашним животным, не имеющим даже права на собственное имя, просто рабовладельцы сочли целесообразным сохранить за ней кличку «Тиффани».
— Тиффани, — шепотом окликнула меня Эмили.
— Да, — прошептала я в ответ.
— Эмильянус очень красив, ведь правда? — все так же шепотом спросила она моего мнения.
— Да, — признала я.
— Я уже не могу терпеть, мне хочется упасть на живот и ползти к нему, — простонала она, — и умолять, чтобы он позволил доставить ему удовольствие.
— Держи себя в руках, стой, как стоишь! — прошипела я.
— Нет, не могу больше! — всхлипнула она.
— Возможно, позже он позволит Тебе служить ему, — постаралась успокоить ее я.
— Я надеюсь на это, — шептала она. — Как я надеюсь на это!
— Ты ему нравишься, — сказала я Эмили, немного понаблюдав за хозяином.
— Я думаю, что я его истинная рабыня, — шепнула девушка.
— Тебе еще слишком рано знать так ли это, — отмахнулась я.
На самом деле, я, конечно, понятия не имела, правда это или нет. Хотя, некоторые утверждают, что это можно сказать сразу.
— Я хочу, чтобы он наказал меня плетью, — вдруг призналась она.
— С ума сошла? — удивилась я.
— Просто я люблю его, — объяснила Эмили.
Тут мы обе вынуждены были замолчать, увидев недовольный жест Тилы.
Признаться я была несколько разочарована. Мужчин отдавали должное ужину и беседам. В целом, то, что я наблюдала, было вполне благопристойным ужином. А я-то думала, одевая, нашу одежду и колокольчики, что возможно, мы будем служить более возбуждающими и интимными способами, чем на самом деле нам пришлось это сделать. Но, похоже, что этот ужин, очевидно, был действительно нормальным ужином. С той лишь разницей, здесь были только мужчины, и ни одной свободной женщины, а все удовольствие присутствующих сводилось к тому, что блюда подавали красивые, возбуждающе одетые женщины в рабских ошейниках.
Я бросила взгляд на Эмили. Она не могла оторвать своих глаз от Эмильянуса.
Некоторые женщины иногда желают, или, по крайней мере, хотя бы один раз быть выпоротой тем мужчиной, которого они любят. Вероятно, это связано с глубинными психологическими чувствами, чувствами, связанными с желанием женщины подчиняться и исполнять свое биологическое предназначение. Возможно, это является проявлением, внутри вида Гомо Сапиенс отношений господства и подчинения, свойственных дикой природе.
Это включает в себя, конечно, глубокое чувственное взаимодействие с любимым. Вовлекает сильнейшие эмоции, ощущения и чувства. В такой ситуации женщина, которая желает отдаться и уступить, понимает, что оказывается во власти любимого, и беспомощна перед его желаниями. Это дает ей возможность, в свою очередь показать любимому, что она, в ее любви, и во всей глубине ее чувств, приносит себя ему в жертву.
Я когда-то была Тиффани Коллинз с планеты Земля, а теперь стала рабыней в гореанском ошейнике. Я непроизвольно коснулась своего ошейника. Он был легким, но, при этом эффективным и несгибаемым. Я полагала, что не стоит говорить всем и каждому об этом, но мне нравилось чувствовать, как он обнимает меня. Я чувствовала, что, так или иначе, мы подходим друг к другу. Его присутствие на мне было правильным, и я это каким-то образом, чувствовала. Но, надо признать, что иногда я чувствовала себя не в своей тарелке, от того что носила его. Мне было страшно от того, что я знала, что он сообщал всем, что я принадлежу, что нахожусь во власти мужчин.
Я стояла на коленях, у стены в зале, где паровали мужчины. Я больше не был свободна. Меня могли теперь купить и продать. И я должна повиноваться любому приказу.
Моим главным страхом теперь стало то, что меня в любой момент могут отослать назад в цех. Мне, как возможно и другим таким же девушкам, дали немногое, но Возможность доказать рабовладельцам, что они позволили нам привязать рабские колокольчики на наши лодыжки, не по невнимательности или ошибке. Неоднократно во время ужина я пыталась привлечь внимание то одного мужчины, то другого, делая это как самая настоящая рабыня, ведь мой живот просто горел и, казалось, умолял об этом, но, каждый раз, я была отвергнута и отослана.
Меня отвергали раз за разом. Это жалило мое самолюбие, так же как увеличило разочарование моей отвергаемой женственности. Но больше всего я боялась, что это означало то, что я, возможно, найденная недостаточно приятной, могу в скором времени оказаться у ткацкого станка в цеху № 7.
Я присматривалась к мужчинам, в данный момент разговаривающим, и приканчивающим свои ликеры. Я присматривалась к девушкам все еще находящимся при исполнении своих немудреных обязанностей около стола.
Они были прекрасны в их грации и обслуживании. Как правильно и естественно казалось то, что они должны прислуживать. Я снова коснулась своего ошейника. Женщины по своей природе принадлежат мужчинам, подумала я, и я тоже женщина. Но почему же тогда спрашивала я себя и не находила ответа, мужчины Земли позволили обмануть себя и сдать свой суверенитет, ненавидящим мужчин дурам, подстрекаемым неудачниками и слабаками? Когда же они снова возьмут нас в свои руки, задавалась я вопросом, и будут командовать нами? Но, я боялась, что мужчины Земли, за редким исключением, уже потеряли свою мужественность.
Тила подошла к нам и грациозно опустилась на колени подле нас, как всего лишь еще одна девушка в ряду рабынь.
— Я могу говорить? — шепотом, спросила я.
— Да, — кивнула она.
— Я попыталась быть очаровательной, — сказала я. — Я попыталась быть желанной. Я пыталась хорошо служить им. Но никто не заинтересовался мной. Никто не использовал меня.
— Пока никого не взяли. Никого не использовали для интимных удовольствий, — успокоила меня кейджерона. — Мужчины обсуждают политику и бизнес.
— Я могу поинтересоваться относительно темы их обсуждений? — спросила я.
— Обычные слухи о перемирии между нами и Косом, — отмахнулась Тила. — А относительно бизнеса, Господин выведывает у своих коллег о прибыльности предприятий, занимающихся сдачей в наем рабынь для пиров и празднеств.
— А что это за рабыни? — поинтересовалась я.
— Девушки, служанки, аниматоры, танцовщицы, сдаваемые в аренду целыми группами частным лицам или компаниям для организации пиров, банкетов, и всего с этим связанного, — объяснила она.
— Но ведь такие предприятия, и так уже существуют, не правда ли? — уточнила я.
— Он рассматривает возможность вхождения в эту область бизнеса, и возможно организации своей собственной компании.
— Понятно, — прошептала я. — Но ведь обученные девушки дороги, не так ли?
— Не то слово, — согласилась Тила.
— Но фабричные девки дешевы, да и обучаться будут с радостью, — предположила я.
— В точку, — усмехнулась Тила.
Я вздрогнула.
— Эмили! Тиффани! — позвал нас Эмильянус, сидевший за длинным, низким столом, в окружении своих друзей.
Мы стремительно подскочили и бросились к нему, чтобы упасть на колени на пол у его ног.
— Это фабричные девки? — удивился один из мужчин.
— Они самые, — усмехнулся Эмильянус, — но теперь, как Ты можешь заметить, они не в униформе компании.
— Да, надо признать, что немного шелка, немного косметики, сделали их совершенно другими, — признал мужчина.
— Они стоили мне всего по двенадцать медных тарсков каждая, — заметил Эмильянус.
— Но это едва ли можно назвать рыночной ценой, Эмильянус, — ответил ему мужчина. — Ты же купил их на фабрике своего дяди. Если бы Ты пошел за покупкой на открытый рынок, они, несомненно, обошлись бы Тебе дороже.
— Насколько-то дороже, несомненно, — признал Эмильянус.
— Было бы неплохо знать заранее, когда именно таких девушек доставляют на фабрики, — заметил мужчина.
— Похоже, что мне стоит инспектировать дядюшкины фабрики почаще, — засмеялся другой юноша, тот, что, насколько я выяснила, приходился Эмильянусу кузеном.