- Да какая разница? - говорит кто-то. - Смерть есть смерть.
- Все равно как умереть? Тебе даже не нужно выходить наружу. Просто шагни сюда. - Я раскрываю объятия. - Ничего не почувствуешь.
Желающих нет. Как и протестов.
- Расскажу вам, как хочу умереть я.
Долгий, медленный перебор, взгляд в глаза, в глаза, в глаза. Позволяю искре из области яиц согреть голос. - Я утону в их поганой горящей крови.
Сдавленное фырканье из тени: вроде как Стелтон.
Хотя ему это наверняка понравилось.
- Я задохнусь, выгрызая сырыми их траханные мозги. Поняли? Членосос, который меня убьет, унесет в драную могилу следы моих зубов - и когда кто-то выроет его, тысячу лет спустя, они укажут на шрам поперек горла и скажут: "Видали? Это от Кейна".
Пещера-проход затихает, иные глаза становятся холодными: открытые взоры отказавшихся от надежды. Хорошо для них.
Хорошо для меня.
- Не могу сказать, что будет в следующей жизни. И будет ли следующая жизнь. Хотите такого дерьма, толкуйте с Преторнио или Марадой. Но я вот что скажу. Есть единственная послежизнь, которую мы можем сотворить: мы можем биться так жестоко, что станем чертовой легендой.
Я встаю. - В пекло грядущий мир. Будем бессмертными в этом. Все равно умирать. Так умрем правильно.
- Да ну? - Как будто тот же голос из темноты. - А кто узнает? Мы все помрем. Никто даже не услышит, что тут случилось...
- Нас будут помнить.
Святая истина: это будет Приключение Года. Я стану знаменит. Ад, они тоже прославятся. Умирающие пред лицом аудитории в миллионы человек.
Хотел бы я быть среди тех и просто смотреть, наслаждаясь.
- Поверьте. - Я смотрю так твердо, будто способен вбить глазами гвоздь истины в черепа. - Нашу историю узнают.
- Да ну? А кто расскажет? Кто вспомнит о нас?
Кодировка сдавит горло, посмей я рассказать. Но у меня есть иная истина. Истина получше. Истина, которая сможет сделать нас свободными.
- Я думал, это очевидно. - Поднимаю руку и указываю на черный камень проходов, сквозь стену в бесконечную ночь снаружи.
На Черных Ножей.
- Они запомнят.
Рука Мира
Ряса кусалась. И пахла мясом.
Я босыми ногами шагал по бесконечной спиральной лестнице вдоль внутреннего гранитного цилиндра; внешний цилиндр был в добрых шести футах от свободного края ступеней, и глубоко, глубоко снизу свободно восходил ламповый свет Лавидхерриксия.
Волосы успели высохнуть, лицо казалось стянутым и липким, кожа зудела, и я не мог избавиться от гримасы, слишком напоминающей улыбку. О, сколько людей было бы шокировано, шокировано, видя меня, довольного купанием в крови...
Забавная штука: почти все уже мертвы. Очень забавная штука: я сам убил почти всех.
Никогда не славился искрометным чувством юмора.
Постепенно запах крови и свет ламп уступили место чистой дождевой влаге и послезакатному бризу, ступени стали мокрыми; я обогнул очередной круг цилиндра и оказался снаружи. В особенном смысле.
Точная масштабная модель Пуртинова Брода мерцала точками света, что дотягивался даже досюда, и внезапная смена перспективы с шести освещенных лампами футов до шести озаренных луной миль дала пинок под колени, едва не заставив повалиться за край.
Я отшатнулся от края, поскользнулся, вжал спину в белокаменное закругление Шпиля; босые ноги искали опоры на мокрой площадке. Так я держался год или два, пока не прошло головокружение.
Наконец я снова смог вдохнуть.
- Святая срань. - Единственное, что меня спасло: бриз был слабым. - Не могли повесить трепаный знак? Поставить ограждение? Святая срань.
Последний оборот лестницы звал меня на вершину Шпиля. Я шагнул, вдавив правое плечо в стену, не сводя глаз со ступеней. Даже вершина крепости, всего-то в сотне футов внизу, кипятком ударяла в голову.
Мне казалось, что даже хриллианцам нелегко дается поход сюда.
Пять малых шпилей на вершине Вечной Хвалы торчали десятиметровой пятерней, обложенной роскошным белым металлом; между ними была наклонная площадка из того же материала, она блестела от дождя. Ступени оканчивались там, где начинался металл; подъем был довольно крутым, и самого верха я еще не мог увидеть.
Присев, я коснулся металла: гладкий, скользкий и холоднее дождя.
Хмм.
Я понимал достаточно в магической физике, знал, что изгиб пальцев-штырей позволяет фокусировать Поток в чаше, эдакой стилизованной ладони - так что металл должен быть проводником - но это не серебро. На высоте край солнца еще не ушел за горизонт, видимый в разрыве туч; металл не являл и следа окисления. Я не мог представить толпу хриллианцев, каждодневно лезущих сюда ради полировки. Не говоря уже о Ма'элКоте с его артистической разборчивостью... значит, это нечто вроде, гмм...
Платины.
И не листовой: я не видел толщины металла, но по крыше явно можно было ходить. Я хмуро поглядел на огромные пальцы шпилей и возвышение между ними - есть ли столько в целом мире? Но тут же пожал плечами. Если банальный Джо-алхимик превращает свинец в золото, бог, вероятно, способен создавать платину из своего кала.
"Позер", монологировал я. "Серебра было мало, да?"
- Прошу, идите сюда. Отсюда лучше вид.
Прыжок от звука неожиданного голоса едва не выбросил меня вниз с платиновой площадки - кувыркаться у стены тысячефутовой башни, вопя в дождевой пыли, чтобы врезаться в случайный машикуль внизу пушечным ядром из костей и мяса. Едва не. Но я был так близок, что увидел в уме всю картину.
- Да... а? - Пыхтя, я скорчился и коснулся платины. Теперь она показалась еще холоднее, глаже, словно сатиновый лед. - Было бы мило дожить до момента лицезрения, ха?
- Если бы Хрил желал вам смерти, вы погибли бы при таможенном досмотре. Идите ко мне.
Голос был женским, культурным, безупречно и беззаботно-аристократическим - манера липканцев, которой безуспешно пытаются вторить в Анхане; в то же время он вырывался из груди с звучной силой, более подходящей полю битвы, нежели художественному салону. Легкий оттенок хрипотцы намекал, что женщина, которой голос принадлежит, проводила много времени на упомянутых полях, выкрикивая приказы громче лязга клинков и стука стальных подков.
"Цыпочка", подумал я тупо.
И призвал десять лет назад изученные сведения об Ордене. Это должен был быть первый Поборник - женщина со времен, как ее звали, Пинтель? Скажем, восемьдесят лет с гаком.
Вау.
Босые ноги позволяли мне вполне сносно цепляться за платину, пусть сырую, так что я доверился чувству равновесия и пошел, не слишком склоняясь, вверх по крыше.
Она стояла в фокусе Пурификапекса, спиной ко мне, руки сложены за спиной. Ее ряса была подобна моей, запятнана давней кровью, голову скрывал капюшон. Ноги были босы, лодыжки бледные, крепкие, будто высеченные из мрамора; сложенные руки длинные, твердые, с жилистыми запястьями.
Рядом с ней виднелся выступ в металле, ровный и чуть расширяющийся книзу, дюймов десять шириной и два фута длиной. Сверху лежал сверток в коже, многократно обернутый веревкой, вроде тех, которыми оплетают рукояти клинков.
По размеру что-то вроде алтаря. Или наковальни. Или отесанного блока.
На дальней стороне этого алтарного блока было что-то вроде длинного рычага - или полуторного меча в обернутых проволокой ножнах. Оно торчало под углом и было не из платины; выглядело старым, ржавым, съеденным веками и частым употреблением.
Я подошел и встал рядом. - Думаете, ваш паренек Маркхем поверил в чушь об извинениях?
Она не пошевелилась. - Мне все равно, во что он верит.
- Тогда зачем эта сказка?
- Это истина.
- Ох, да ладно.
Плечо поднялось на один миллиметр. - Часть истины. Извиняюсь не от лица Рыцаря Аэдхарра, но от своего.
- Вот дерьмо. Леди, могли бы обойтись открыткой.
- Вы здесь, - продолжала она, - чтобы увидеть Бранное Поле, как вижу его я.
Она расцепила руки и вытянула одну, обводя простор города и спокойные переходы плантаций, виноградников вокруг. - Пуртинов Брод. Рыцарские владения Ордена.
Жест продолжился в сторону плато, далеких построек в свете фонарей на угольном газе, на лагерь поближе - ряды и ряды казарменных бараков и клеток в оплетке колючей проволоки, среди вышек охраны и бегающих зеленоватых лучей прожекторов. - Верхние мануфактуры, шахты "Черный Камень", Изолятор.
Она сложила руки за спину, капюшон качнулся в сторону ярусов вертикального города внизу. - И, разумеется, лик Ада.
- Да. Мило. И что?
- Пять сотен Рыцарей Хрила. Десять тысяч Бойцов. Тридцать тысяч присягнувших Солдат, мужчины, женщины и дети. Были времена, когда Орден Хрила так уважали - так боялись - что простая возможность, что мы вступим в бой, оканчивала войны. Целые империи склонялись пред нами.
- К чему ведете?
- Теперь мы... - Она пожала плечами так резко, что ей наверняка было больно. - Тюремщики. Охрана бодекенских огриллонов.
Я кивнул и тоже пошевелил плечами, указывая на платиновые шпили. - Но у вас по-настоящему славный дом.
- Горший, чем мог бы быть, но долг пал на нас, и я прослежу, дабы он исполнялся. Ради всего, что вы видите вокруг. Понимаете? Не ради себя, не ради Хрила или Ордена -точно не ради славы или надежды на возвращение дней давно минувших. Ради жизней, упований и счастья сорока тысяч хриллианцев, почти стольких же гражданских и двухсот тысяч огриллонов вершу я это. Все и каждый - под моей ответственностью. Мой долг. И да будет он исполнен.
- Да будет? - сказал я хмуро. - Меня за этим сюда призвали?
- Да. Я призвала вас в Пурификапекс Хрила. Чтобы вы встали рядом в месте, где бывали до сей поры лишь верные Рыцари. Чтобы увидели всё. Ибо мы должны понять друг друга.
Морщась - по головной боли я понял, что ответ придется не по нраву - я спросил: - Должны? Ну, валяйте.
- Ибо, - сказала она, наконец поворачиваясь, стягивая пятнистый от крови капюшон, - я знаю, кто вы.
Слишком долго - платина заставила онеметь подошвы - я мог лишь стоять и смотреть.