- Так что ты предлагаешь? Это единственный шанс для нас! - Ядовитый взор Рабебела наводил бы куда больший ужас, если бы не тряслась челюсть. - Или есть идея получше?
И...
Сукин сын.
Это начинается глубоко, ниже груди, ниже желудка, где-то в промежности. Кто-то поджаривает мне яйца, палит кишки.
- Ага, будет весело. - Пламя ползет севернее, поджигая улыбку. - Есть идея получше.
Я оглядываю их одного за другим: Рабебел бледен и потеет, Марада восхитительно хмура, Стелтон прищурился, Тизарра дрожащей рукой сметает волосы со лба, Преторнио перебирает молитвенные четки, а я гадаю: могут ли они видеть?
Видеть огонь в моей голове?
Потому что вся серая скользкая дрянь насчет гибели до начала реальной карьеры, падение в ужас и черное отчаяние, скулеж "боже-мой-за-что-меня" - всё плавится, шипит и с гребаным дымом пропадает вдали. И к чертям эти сортирные ошметки. Никогда не думал, что проживу хотя бы так долго.
Однако чертовски уверен, что устрою последнее представление наивысшего качества.
- Просто... - говорю я медленно, осторожно, чтобы понял даже Преторнио. - Просто: мы их не обгоним. Мы от них не спрячемся. Мы их не подкупим. Есть лишь один путь, чтобы пережить всё это.
Пустые глаза смотрят на меня, ожидают, что их наполнят надеждой. Неудачники.
В жопу надежду.
- Один путь: нужно убедить их, что охота за нами - плохая идея.
Глаза Марады загораются первыми: - Ты о том...
- Я о том. - Позволяю пламени зажечь мой голос. - Я о том, что мы должны нанести им большой вред.
И это работает. Вижу, как их согрели слова, воображение - пока без деталей, просто вкус и концепция - вижу, как жар проникает в них, плавя ледяное онемение страха. Отворачиваюсь и опираюсь на парапет, желая, чтобы они тоже посмотрели на пустоши. На пыль и Черных Ножей. Желая, чтобы они подумали вслед за мной: "Почему нет? Надерем им задницы!"
- Думаешь... - Тизарра запинается, голос дрожит. Начинает снова: - Думаешь, мы сумеем?
Хорошая ложь побивает дурную правду. - Знаю, что сумеем!
- И это... - Платиновый диск Рабебела все быстрее мелькает в пальцах. - Это наш лучший шанс?
- Это единственный шанс. Нужно выступить первыми и устроить жестокую бойню. И начать нужно немедля.
- Как это немедля?
Я-то имею в виду "нагнуть их и оттрахать жестко, пока кровь из глаз не польется", но скажи я так - Марада отшлепает меня ремнем, а Преторнио, скорее всего, хлопнется в обморок. - Мой путь. Никаких споров. Никаких совещаний. И к чертям дебаты.
- Как это твой путь? Орден Марады сражается с огриллонами сотни лет. Преторнио - опытный командир пехоты...
- Эй, Марада - твой народ сообщил тебе, что Черные Ножи делают с тавматургами?
Она чуть отворачивается, искоса глядя на Тизарру. Потом смотрит на свои рукавицы. Мышцы вздуваются на нижней челюсти, рот закрыт.
Ну, я не буду таким стеснительным. Засовываю большие пальцы под ремень, локтями лениво упираюсь в парапет. - Они называют это Поцелуем Черных Ножей: присасываются губами к вашим глазницам и вытягивают глазное яблоко. Одно, потом второе. Откусывают глазной нерв. Сообразили, что если вы не видите их, не сможете и заколдовать.
Губы Рабебела шевелятся, словно он хочет что-то сказать, но позабыл слова.
- Остаются руки. - Я гляжу на его руки: диск прячется в ладони столь проворно, будто я застал его за дрочкой. - Стягивают запястья проволокой, чтобы исключить циркуляцию крови. Очень скоро ваши руки чернеют. И отмирают. Иногда они позволяют хошоям отгрызть их, или привязывают вас с широко расставленными руками, привлекая ворон. А иногда оставляют так. Мертвыми. Гниющими на предплечьях.
- Кейн... - Голос предает его. Рабебел нервно сглатывает. - Я так и...
- А если вам все же удается начать заклинание, они вбивают в череп длинные иглы. Большие стальные спицы, длиной с предплечье, толщиной вроде гвоздя для подков. Они не убивают вас. Вам даже не больно по-настоящему. Но затем они берут факелы и держат у шляпок. Сначала одну. Спицы отлично проводят тепло. По-прежнему не больно: мозговое вещество не имеет внутри нервов. Но вы попадается в жаркий ад, представьте. Хуже лихорадки не придумать. Иллюзии. Галлюцинации. Кошмар, от которого не очнуться. Вы идете в ад, хотя еще живы. И даже в лихорадке вы ощутите, как умираете. По частям. Медленно. Мозг варится. Кусок за куском.
Лицо Рабебела стало серым. Похоже, наделен живым воображением.
Достаточно живым, чтобы не спрашивать, откуда я это знаю; что хорошо, ведь подходящего ответа у меня нет.
- Ну, не всегда бывает так плохо. - Я посылаю ему ободряющую улыбку. - Иногда они слишком активны с факелами и ваш мозг варится сразу. - Пожимаю плечами. - Это хотя бы быстро.
Я отталкиваюсь от стенки и делаю шаг, оказываясь среди них. Все непроизвольно отшатываются, расходятся, давая мне место. А это хороший признак. Стоят и ждут, что я скажу дальше. Тоже хорошо. - Знаете, как огриллоны желают друг дружке удачи? Они говорят "умри в бою". Усекли? Для нас это удача. Единственная, что нам осталась.
Я обвожу всех долгим взором, выставляя в улыбке как можно больше зубов, поднимаю кулаки. - Умри в бою.
У Марады у первой светлеет в глазах, холодная элегантная решимость весьма ей к лицу. Она сжимает рукавицу в стальной пластинчатый шар и вытягивает руку, прикасаясь к моему кулаку.
- Да, - говорит она. - Да. Умри в бою.
Так и знал, что на нее можно рассчитывать: хриллианцы с молоком матери всасывают все это говно насчет героических последних схваток. Сейчас она так красива, что мне лучше придержать язык.
Стелтон смотрит с прищуром. - Кажется, тебе это по нраву.
- Самое веселое, что можно устроить, не раздеваясь.
Неужели я так сказал? Реально? Лучше и не смотреть на нее.
Телохранитель качает головой. - Да ты совсем чокнутый.
- Для тебя это проблема?
- Дерьмо! Нет, я восхищен. - Внезапно он, ухмыльнувшись, соединяет кулак с нашими. - Умри в бою.
Потом кулак добавляет Тизарра, и Преторнио; наконец, даже Рабебел сводит воедино корявые пальцы и кивает.
Да-какого-хрена тебе нужно? Забудь Мараду. Так еще лучше.
Я ощущаю...это. Чую. Могу покатать на языке и трахните меня в левое ухо, если вкус плох. Партнеры стоят вокруг. Смотрят. Ждут. Смотрят на меня. Ждут, когда я скажу, что надо делать. Кто знал, что будет так легко?..
Не нужно говорить такое громко. Лучше звучит в уме, чем если сказать вслух. Больше нет посредственного актера на эпизодических ролях. Ну, вы, богатые засранцы, слабые задом выродки из верхних каст, да развести вас на бобах и ...
Теперь вы - игроки эпизодов. Сегодня я покажу вам Представление Кейна.
>>ускоренная перемотка>>
Черные Ножи вырисовываются среди мерцающего жара и пыли. Взбираются на гребень в паре сотнях ярдов и стоят. Потому что могут видеть меня.
Не знаю, кого Черные Ножи ожидали увидеть в воротах вертикального города, но гарантирую, только не одинокого костлявого хуманса в черной коже. Стоящего на холмике в ожидании.
С их позиции внешняя стена города обрамляет меня тускло-алым светом заходящего солнца, кожа одежды сверкает на фоне белесоватых руин, обрушенных ворот в тридцати ярдах за моей спиной. Моя stance contraposto. Поза дерзкая и беззаботная. Руки мои разведены. Спокойны. Пусты. Здесь ярко, как во сне.
Да, в моем сне.
Все, что они знают о людях: что их можно гнать, мучить и есть. Теперь они, должно быть, думают: что это за тощий сукин сын здесь стоит?
Мое лицо скрыто тенью? Надеюсь, нет. Надеюсь, они видят мою улыбку.
Они смотрят на меня с осторожностью хищников. Почти нюхом чую, что они хотят сделать: окружить, хорошенько принюхаться, оглядеться и ринуться толпой гиен-убийц. Но, как я и говорил партнерам: они, конечно, хищники, но не животные - слишком умны, прокляните меня боги, чтобы подойти на выстрел из лука. Нет, сначала им нужно понять, что происходит.
Что хорошо. Каждая секунда колебания - еще одна секунда выгоды для Преторнио, налагающего на носильщиков джу-джу своего Бога Войны. Важный элемент нашей шарады. Что ж...
Это я сказал остальным.
Так ли глупо - жаждать одной душераздирающей сцены в стиле "убейся-лбом-об-стену", прежде чем умереть?
Только это мне и нужно. Одна славная, мать вашу, сцена.
Пусть будет так. Не думаю, что дотяну до второй.
Холод. Жар. Онемение. Зуд. Сердце бьется неровно. Правое колено дергается, будто в ногу заползла крыса. В ушах ревет, но беззвучно: слышу свое дыхание, резкое и сиплое, слышу призрачный шепот иссушающего кости ветра, слышу, как какие-то пустынные цыплята скребутся в кустах в двадцати ярдах отсюда. В нос словно забился песок, но я все же чую запах пропеченного солнцем песка и собственного пота. Страх ли это? Не знаю. Можно ли испугаться так сильно, что это делает тебя счастливым?
И не только счастливым: я кажусь себе столь твердым, что смог бы ломать доски членом.
Вот один Черный Нож выходит из авангарда. Чуть подпрыгивает, расслабленно и преувеличенно-дерзко. Выражает превосходство. Почти чую запах тестостерона. В животе становится чуть спокойнее. Ублюдок переигрывает.
Эдакий выскочка. Юный щенок, спешащий выпендриться перед большими псами. Я видел и получше. Черт, я сам сделал бы получше.
Знаете, после обучения и косметической хирургии этот щенок сошел бы за своего в моем районе. Вот почему я чувствую себя комфортно: пустоши Бодекена не особо отличаются от улиц, на которых я рос. Я провел большую часть жизни, выживая в стычках со стаями похуже этой.
Гляжу, как он скачет ко мне, и понимаю здешние правила.
Он останавливается на полпути, щурится, дергает плечами, поворачивается спиной. Дерзость огриллонов, часть демонстрации превосходства: он как бы не видит во мне угрозы.
Я держу улыбку. Щеки болят.
Все четыре.
Все еще спиной ко мне, он зловеще надевает тетиву на кривой составной лук. С театральной щедростью долго достает стрелу; держа лук высоко над головой, накладывает ее и тянет тетиву, уверенный, что я всё это вижу. Затем одним слитным движени