– Ваш брат умер.
Милочка издала странный звук, похожий то ли на всхлип, то ли на сдавленный кашель.
– Кто скончался? – спросила она.
– Ваш брат, – повторила я, – Андрей Еремин.
– Где?
Вопрос удивил меня: ну не все ли равно, где нашел смерть Андрей?
– В кафе «Лотарингия».
– А-а-а, – протянула Милочка, – а-а-а ты кто?
– Виола Тараканова, – терпеливо ответила я, понимая, что разговор пошел по кругу.
– Он с тобой теперь спит, – неожиданно спокойно констатировала Милочка, – ясненько! Суперски придумал! О подобном я еще не слышала! Ленке он набрехал про туберкулез, Ирке наплел о СПИДе, ясное дело, та долго думать не стала, смазала пятки салом. Я предполагала, что мне он еще про какую-нибудь болячку заведет. Но чтобы умершим прикинуться… Ты… как тебя зовут?
– Виола Тараканова, – покорно повторила я.
– Передай своему Андрюшеньке, что он заигрался. Не верю я ни в какую смерть, пусть катится вон и не считает всех дурами, я его сама бросила.
– Еремин умер, – сурово перебила я Милочку, – его тело недавно увезли в морг.
– Ха! – выкрикнула Мила. – Если это гонялово правда, то кто ты? Милиционер?
– Нет, меня зовут Виола Тараканова.
– Слышала уже сто раз тупое имечко. Телефончик ты где взяла? Дрюша его прятал лучше заначки!
– Когда Андрей умер, аппарат упал под стол, его нашла официантка и передала мне.
– Ха! Ты с какого боку там оказалась? – продолжала уличать меня во вранье Милочка. – Шла себе по улице, мороженое грызла, тут выбегает из кафе девка в переднике, сует тебе сотовый и велит: «Позвони Милочке»? Врать уметь надо!
– В вашем изложении ситуация и впрямь выглядит по-идиотски, – разозлилась я, – не так дело обстояло! Я сидела с Андреем в «Лотарингии».
– Вот! Сама призналась! Ладно, передай ему, что он урод!
– Ты дура?! – завопила я, теряя всяческое терпение. – Или сумасшедшая? У меня есть муж, я совершенно не нуждаюсь в связях на стороне, не изменяю супругу! К Еремину у меня было дело! Он предложил встретиться в «Лотарингии».
– Это его любимая забегаловка, – растерянно вклинилась в мою речь Милочка, но я не дала идиотке возможности высказаться дальше и, добавив в голос дицибел, легко переорала вздорную бабенку.
– Беседа носила рабочий характер, но мы даже не успели ничего как следует обсудить, Еремин упал лицом в тарелку, приехали врачи, но было поздно, официантка стала убирать зал, нашла мобильный, ярко-красный, совершенно не мужской по виду, и отдала его мне, решив, что сотовый оставила я, я хотела отнести трубку назад, а она зазвонила! Не надо спрашивать, откуда я знаю твое имя. За несколько минут до кончины Андрей говорил с тобой, а потом, разоткровенничавшись, сообщил: звонила сестра, она с моей женой не ладит, пришлось для бесед с тобой отдельный аппарат завести. В общем, твое дело, верить мне или нет! Телефон я оставлю в «Лотарингии», прощай. Сочла нужным сообщить тебе о внезапной смерти ближайшего родственника!
– Ты где? – прошептала Мила.
– На парковке у трактира.
– Не уезжай.
– Я тороплюсь домой, дел полно.
– Умоляю, подожди, – заплакала Мила. – Ты не врешь? Он умер?
– Да. Ты можешь представить человека, который способен шутить, оповещая людей о гибели их родственников?
– Стой на месте! Стой! Жди меня! Если уедешь, я покончу с собой! – выкрикнула Милочка.
В ее голосе было такое отчаяние, перемешанное с истеричной решимостью, что я невольно ответила:
– Хорошо, я сижу в «Жигулях», номер восемьсот тридцать.
– Бегу! – заорала Мила.
Отложив красную трубку, я тяжело вздохнула: ну вот, снова я попала в историю, сейчас мне предстоит беседовать с явно психически нестабильной Милой. Ну отчего я влипаю в дурацкие ситуации? Зачем стала отвечать на звонок? Пожалела сестру Андрея? Однако она странно ведет себя, скорее как жена или любовница. Конечно, случается, что сестры ревнуют братьев, но проявляется это по-другому. Женщины выражают неудовольствие невесткой, без конца критикуют приготовленную той еду, насмехаются над ее внешностью. Мила же отреагировала, словно пассия, которой объявили о разрыве отношений. Ну почему я вляпалась в эту историю? Сообщать людям печальные вести прерогатива милиции! Не схвати я телефон, сейчас бы уже сидела за письменным столом, работала над новым романом. Хотя, если откровенно, в голове нет ни сюжета, ни героя.
Дз-з-з-з, – зазудело из сумки.
Я вытащила свой телефон и глянула на дисплей. Номер начинался с 411, писательницу Арину Виолову искало издательство. Откашлявшись и ругая себя за трусость, я прощебетала самым милым голосом:
– Алло!
– Виола Ленинидовна, здравствуйте, – очень вежливо прозвучало из трубки.
Стало совсем нехорошо: интересно, почему мне решила позвонить Олеся Константиновна? Никаких рукописей я пока в «Марко» не относила!
– Здравствуйте, здравствуйте, – защебетала я, ощущая, как ледяная рука тревоги сжала сердце, – очень рада вас слышать!
– Только что кончилось совещание, посвященное съемкам вашего сериала, – как всегда, спокойно заявила Олеся.
Перед моим взором мигом возникла большая комната с овальным столом, вокруг него на стульях сидят гомонящие сотрудники «Марко». Основное большинство из них кричит, размахивает руками, сердится, одна Олеся Константиновна внешне спокойна, она молчит, делая изредка пометки в блокноте. Потом, когда буйство идей и фонтан креатива иссякают, Олеся Константиновна, аккуратно поправив прядь красивых светлых волос, тихо произносит:
– В услышанном мною сейчас имеются рациональные зерна. Первое.
И все замолкают. Абсолютно непостижимым образом спокойная, никогда не выходящая из себя Олеся мгновенно находит необходимую, рациональную идею в обсуждаемом материале. Светловолосая и голубоглазая красавица обладает ехидным языком и острым умом. Однажды я, сидя около полуоткрытой двери ее кабинета, невольно стала свидетельницей разговора редактора и одного из полувменяемых, возомнивших о себе черт знает что авторов. Писатель наотрез отказывался вносить в рукопись правку.
– Вы поганите мое слово, – орал он, – искажаете мысли, обезличиваете текст.
– Хорошо, – согласилась Олеся, – давайте укажем, что роман выпущен в авторской редакции.
– Ладно, – буркнул прозаик, – по крайней мере я не стану беситься, читая потом собственную книгу, а то корежит всего.
– И в авторской орфографии, – закончила Олеся.
– Вы о чем? – напрягся литератор.
– Можем полностью сохранить рукопись в первозданном виде, – мирно предложила редактор, – вы же хотите предстать перед читателями в, так сказать, первозданном виде, без правки!
– Верно, – слегка сбавил тон автор.
– Хорошо, – воскликнула Олеся, – значит, и название будет родное?
– Да! – рявкнул собеседник. – Знаю я вас, поменяете на дебильное.
– В принципе заголовок интересный, – словно не заметила хамства Олеся, – «Па́года в гостиной», но я не очень поняла, при чем тут храм!
– Умереть не встать! О какой церкви идет речь?
– Вот и я спрашиваю о том же!
– Вы неправильно поставили ударение, – взвизгнул «Достоевский», – не па́года, не культовое сооружение в Индии, а паго́да! Ну там дождь, снег, ветер… Паго́да! Просто паго́да!
– Паго́да?
– Именно так.
Послышалось шуршание, потом слишком ласковый голосок Олеси:
– Прошу прощения, вот орфографический словарь, слово «погода» пишется через два «о», а не через два «а». Вы по-прежнему настаиваете на авторской редакции? Тогда попытайтесь объяснить читателям причину появления па́годы в гостиной!
Я чуть не скончалась от смеха в коридоре, а потом тихо отползла в туалет, чтобы не дай бог не столкнуться с писателем, который начал визжать, употребляя не совсем принятые в литературе выражения. Оставалось лишь удивиться выдержке Олеси, во время разговора она ни разу не вышла из себя. Моя редактор вообще никогда не повышает голоса, вот и сейчас она приветливо объясняет:
– Виола Ленинидовна, постарайтесь сдать следующую рукопись через две недели.
– Ага, – бормотнула я.
– Думаю, вы уже написали больше половины?
– Ну…
– Да или нет?
– Да, – лихо соврала я, вздрагивая при воспоминании о совершенно чистых листах, стопкой громоздящихся на столе.
– Чудесно, значит, семнадцатого июля я жду текст, до свидания, Виола Ленинидовна.
Я откинулась на спинку водительского кресла, глядя на телефон, как на ядовитую змею. Олеся, кстати, единственный человек, который ни разу не исказил моего отчества, остальные кто во что горазд: Леонидовна, Леокадьевна, Ламинировна, Леопольдовна, Леософьевна… И где взять сюжет? О чем писать? Зачем я соврала?
К глазам начали подкатывать слезы. Ну почему я совершаю одну глупость за другой?
В боковое стекло постучали, я вздрогнула и открыла дверь. Хорошенькая, похожая на розовую зефирку девушка нервно воскликнула:
– Ты Виолетта?
– Да, Виола.
– И где телефон?
– Вот.
Милочка осторожно взяла трубку, повертела ее пухленькими, украшенными золотыми кольцами пальчиками и отшвырнула аппарат в сторону. Он отлетел прямо на шоссе, где на него незамедлительно наехал троллейбус, превратив мобильный в мелкое крошево.
Я не успела удивиться неадекватному поведению Милочки, как девушка села на бордюрный камень и, тупо уставившись на фонарный столб, прошептала:
– И правда, умер. Это она его убила.
– У Андрея по всем признакам случился инфаркт, – попыталась я образумить Милочку.
– Его застрелили.
– Ошибаешься, Еремин спокойно ел, потом упал лицом в тарелку. Я сидела около него, никакой крови и в помине не было, да и милиция говорила о сердечном приступе.
– Значит, его задушили!
– Нет, он сам умер.
Милочка подняла на меня глаза, полные слез.
– Ты не понимаешь! Его точно убили! Жена! Наташа.
– Вот уж это-то вообще невозможно, – покачала я головой. – Во-первых, повторяю: мы сидели в «Лотарингии» вдвоем, Андрею просто стало плохо, а во-вторых, и это самое главное, Наташа, супруга твоего родственника…