– Я думала, вы соседки…
– И че? – вновь влезла в разговор поддавшая Рая. – Скажем тебе квартиру, а че окажется? Из налоговой ты? Загребут бабку за незаконную деятельность. Вона! Из Москвы приперла! А то у вас тама врачей нет! Врешь, собака! В столице у гадов полно чего имеется, катаетесь кошками по мягкому дивану, все богатые, кровь из деревенских пьете! Сами не работаете, огорода не держите, утречком глазенки продерете и в магазин, за яйцами, мясом, хлебушком. А кто вам все это приготовил, а? Кто о тунеядцах позаботился? Кто? Мы, убогие, всю жизнь в навозе по уши!
В голосе пьяницы послышались истерические визгливые нотки. Блондинка встала, потянулась и, сказав:
– Отдохнуть не дадуть, только на скамеечке сядешь, припруться да шабаш затеють, – ушла в дом.
Брюнетка проделала тот же маневр, правда, молча, последней подхватилась исходившая злобой Раиса.
Я села на скамеечку. Ладно, сейчас передохну и пойду звонить в квартиры, конечно, наслушаюсь много «приятного», но другого выхода нет.
– Тетя, – сказал тоненький голосок, – чего сидишь?
Я повернула голову, около скамеечки стоял донельзя замурзанный ребенок. Мальчик это или девочка, понять было тяжело.
– Чего сидишь? – повторил малыш.
– Сейчас уйду, – пообещала я.
– Чего сидишь? – не успокаивался ребенок.
– Зубки болят, – попробовала я перейти к понятной крошке аргументации.
– Их надо чистить!
– Правильно!
– Щеткой.
– Точно.
– Вот так: вжик-вжик.
– Согласна.
– Зубной пастой! Неужели не знаешь?
– Спасибо тебе за заботу, никогда не забываю чистить зубы.
– Тогда почему болят?
– Ну… наверное, дырочка получилась, – ответила я, надеясь, что ребенок отвяжется, – теперь надо к доктору идти.
– Не надо, – затряс кудлатой, грязной гривой бесполый отпрыск, – не ходи! Там больно! Машинка у-у-у!
– Зубки лечить надо, иначе хуже станет, – машинально поддержала я разговор.
Деточка подняла вверх тонкую ручонку и пальчиком с обгрызенным ноготком ткнула в окно второго этажа.
– Видишь занавесочки с цветочками?
– Конечно.
– Там баба Катя живет, она зубки без машинки чинит!
Я вскочила на ноги.
– Спасибо, милый!
– Меня Аня зовут.
– Еще раз огромное спасибо! – воскликнула я и пошла в подъезд.
Никогда не следует сдаваться! Если кажется, что жизнь загнала тебя в угол, не стони, не плачь, не принимай радикальных решений. Лучше ложись спать, и утром ясно увидишь выход из патовой ситуации. Судьба играет с человеком, сначала заводит его в глухую комнату без окон и дверей, а потом указывает на кирпичик, вытащив который вы проделаете дыру в стене. Главное, не падать духом!
Глава 23
Дверь в квартиру бабы Кати оказалась незапертой. Я стукнула кулаком в нее, и она тихо открылась. Я вошла в узенький коридорчик, в нос ударил странный запах, не противный, просто необычный, похожий на аромат корицы или ванили.
– Здравствуйте! – закричала я.
– День добрый, – донеслось из комнаты, – кто там у двери шуршит? Входи, не бойся, в зале сижу.
В голосе хозяйки не было ни злобы, ни раздражения, и, похоже, мне сейчас отвечает молодая женщина, ничего старушечьего в тембре нет. Хотя вполне вероятно, что у бабы Кати имеется внучка, которая ухаживает за престарелой бабушкой.
– Чего маешься, иди смело, – поторопил звонкий девичий голос, – нет тут собак кусачих.
Я послушно выполнила приказ и вошла в прохладное помещение. Мебель в нем была далеко не новой. Стол, два кресла, диван и пара стульев. Похоже, купили в семидесятых годах прошлого века, тому же времени принадлежал и крохотный приемник, стоящий на книжных полках. В углу висело несколько икон, около них теплилась лампада, и я поняла, чем таким необычным пахло в прихожей: там витал тот же аромат, что в церкви.
Невысокая, сухонькая старушка, сидевшая в кресле с журналом в руках, подняла на меня глаза и звонко спросила:
– Ну? Чего случилось?
Я слегка растерялась. Во-первых, я представляла бабу Катю древней, толстой, замотанной в черный платок мегерой; во-вторых, я и предположить не могла, что ведьма станет читать журнал, посвященный домашним животным; в-третьих, изумлял голос, он, по идее, должен был принадлежать молодой женщине, у старух, как правило, «надтреснутые» связки.
– Никак онемела? – усмехнулась баба Катя. – Отомри! С чем явилась? Кто прислал, ну? Если просто так зашла, то уходи, недосуг ерундой заниматься.
– Зубы болят, – ляпнула я.
– Ага, – протянула странная бабка, – ну садись, вот сюда, на стульчик, глянем, в чем беда.
Я умостилась на указанном месте, старуха легко встала, приблизилась ко мне и поинтересовалась:
– Ну и где плохо? Справа?
– Слева, – продолжала я врать.
Баба Катя хмыкнула.
– Ясненько! И сильно мучает?
– Да.
– Дергает?
– Точно, – закивала я, – прямо сил нет терпеть!
Пока что разговор складывается замечательно, ведьма не заподозрила ничего плохого, она сейчас станет совершать некие дурацкие обряды: пошепчет на воду, даст мне попить, поводит зажженной свечкой вдоль тела, пробубнит заклинанье. Я, естественно, радостно воскликну: «О, спасибо, помогло! Дайте передохну у вас минуточку».
Похоже, старушка добрая, и, думаю, она, как большинство пожилых людей, небось любит поговорить…
– Значит, совсем тебе плохо? – улыбаясь, констатировала бабушка.
– Ага, – подтвердила я.
В ту же секунду в мою челюсть вонзился отбойный молоток, раскаленное сверло принялось вгрызаться в десну. Я схватилась за щеку, из глаз посыпались слезы.
– Скрутило? – участливо продолжала старушка.
– М-м-м, – простонала я, не в силах вымолвить ни слова.
– Вот теперь верю, – кивнула баба Катя, – сразу видно, схватила зубница за корень. А до этого ничегошеньки не мучило, или я ошибаюсь?
– М-м-м, – закивала я.
– Вот и славно, – вздохнула бабушка, отходя от меня.
Сверло выдернулось из десны, я судорожно стала ощупывать руками внезапно переставшую болеть челюсть.
– Кто же ты будешь? – по-прежнему крайне приветливо осведомилась баба Катя. – Как звать-величать?
– Виола Тараканова, – прошептала я, боясь, что зубодробильная машина снова оживет в моем организме.
– Ну а мое имечко знаешь?
– Да.
– Откуда?
– Лидия Сергеевна сказала.
– Это кто ж такая?
– Соседка ваша по бараку в Буркине.
– Ах Лидка! Ну и зачем ты пожаловала? Только не ври, – покачала головой бабка Катя, – еще раз про зубы сбрешешь – и уйдешь навсегда больной, ни один врач не поможет. Очень уж я лгунов ненавижу, от них все беды.
– Я не хотела вас обманывать.
– Да ну? Чего ж про зубы наплела?
– Э… э…
– Думала, их не видно, не полезет бабка в рот, не станет там шуровать, не поймет правду.
– Э… э… э…
– Так?
– Верно, – кивнула я.
– Дурочка, – ласково укорила баба Катя, – я болезнь чувствую, часто помочь могу, но иногда не берусь, а знаешь почему?
– Нет.
– Каждому человеку Господь свой крест определил, если лечить возьмусь, то божью волю порушу. Создатель, допустим, для Вани страдания заготовил, думал, тот помается и через это умным станет, и тут я со своими травками. И что? Испортила божью волю, на чью голову гнев упадет? Уж не на Ваньку, на бабушку ляжет. А на мне и так грехов как на собаке репьев, лишний ни к чему. Ты вот, ежели заболела, не рыдай, а подумай, с какого размышления тебе Господь милость оказал, ну почему недуг послал?
– Хороша милость! – воскликнула я. – Что вы такое говорите? Кого радует от боли мучиться и по больницам мотаться!
– Эхма, – тяжело вздохнула баба Катя, – не с той стороны глядишь. Давай по-простому объясню. Вот пьет мой сосед и жену бьет, хорошо это?
– Нет, конечно.
– Сам он того понять не может: если всю жизнь так протянет, то совсем душу загубит. Вот Господь ему и насылает болезнь, чтобы одумался. Если он разберется что к чему, долго проживет еще, а не дойдет до пьяницы, так и помрет скоро, сгниет заживо, спасибо богу за мягкосердие.
– С ума сойти! Ну и доброта!
– Глупая ты, чем раньше он уберется, тем меньше нагрешит!
– Пусть так, – ввязалась я в теологический спор, – с алкоголиками еще худо-бедно понятно, а дети-то за что болеют, самые маленькие?
– Это их родителям наказание.
– Ладно, – кивнула я, – только если следовать вашей логике, то получается, что все врачи грешники?
– Верно, – кивнула бабка, – толку от них нет! Лечат, лечат, режут, штопают, глядь, больной помер.
– Но многие выздоравливают!
– Знаешь почему?
– Нет.
– Все лишь от самого человека зависит, – объяснила старуха, – вот заболел он, сел и задумался: за что? Где не так поступил? Может, неверно живу? Для другого меня Господь предназначил. Если хочу еще по земле ходить, надо измениться.
– Но каким образом и в какую сторону?
– А вот это каждый должен решить сам, – усмехнулась баба Катя, – я лишь подтолкнуть могу. Вот тут недавно один приезжал, богатый, на машинах. Денег совал! Пачки! Причитал: «Говорят, ты все можешь, вылечи, съедает рак».
Глянула я на него и отвечаю:
«Долларов не беру, вот конфетки люблю, грешна. Спрячь купюры-то! Если возьмусь, то так просто».
А он затрясся весь, заорал:
«Мне бесплатно не надо, без денег ничего путного не будет».
И как такому втолковать, что его путь на земле другой был? Ему бы при храме прислуживать, смиренно, ан нет, гордыня жрет. Ну и что? Поверит он мне? Раздаст богатство, уйдет? Схимником станет? В келье запрется? Никогда. Значит, судьба ему помереть! Или вот вчера Юркина жена из пятой квартиры прибежала! Слезы, сопли, ребенок у нее обезножел, на велосипеде катался, упал, позвонок сломал, беда! Плачет, рыдает: «Беги, баба Катя, ты вправлять умеешь». И что я ей скажу? Для начала на мужа глянь: сидит дома, всем довольный, гладкий да румяный, до двух дня работает, потом у телевизора храпит. А между прочим, в нем талант зарыт, великим актером мог стать! Людям радость и смех приносить. Но не вышло, вот отчего сын и пострадал. И поверит она мне? Велит добытчику в Москву ехать и на подмостки лезть? Променяет сытую жизнь на ерунду? Изменится? Нет, не случится такого, лежать парню недвижимым. То-то и оно, все в мире к тебе самой стекается. Так зачем явилась?