— А вы чего тут взбаламутились, дамы? — моя маман выплывает на крыльцо, покручивая в пальцах тонкую свою сигаретку. — И почему именно на моем газоне? Уж не хотите ли вы мне его покосить, в честь моих именин?
— Грабитель где? — прямо в лоб огорошивает вопросом Прокофьевна. — Тот, что у вас картошку тырил?
Если моя мама и удивилась этому вопросу, то не особо показала вид. Просто повела плечами, будто бы не имея конкретного ответа.
— Да шут его знает, — меланхолично откликается матушка.
— Убег, что ли? Проворонили? — бабульки начинают разочарованно галдеть. — Да как так-то? В кои-то веки…
— Цыц! — зычно гаркает Максимовна и снова наводит на маму прицел своего прищура. — А Юлька-то где? Поди она поболе знает, куда грабитель убежал. Это ж она его мешком шибанула. Хотя лучше б лопатой.
— Юля? — мама безмятежно поднимает бровь. — Да, Юля тут, кажется, шумела. Наверное, догонять побежала. Она у меня такая экспрессивная.
— А куда он мог убежать-то? — озадачивается Ирида Яновна, отставная учительница музыки. — Забор же везде.
Её товарки тоже начинают крутить головами. Кто-то даже подозрительно уставляется на сарай, отчего я непроизвольно содрогаюсь, но от щели в двери не дергаюсь. Еще не хватало, чтоб движение теней нас сейчас выдало.
— Бабоньки, я вас умоляю, — мама вздыхает томно, — какой забор? Это даже не вагонка. Две жерди между двух столбов. Кстати со стороны Петровича я к нашему картофельнику тропу видела. Может, оттуда наш вор пришел? Туда поди и Юля убежала.
— И мы тоже пойдем! — решительно бросает Максимовна и по армейски четко разворачивается к калитке, уводя за собой толпу.
Мама же провожает их взглядом с выражением лица “я всех обставил” — потом грозит пальцем сараю и вновь исчезает дома.
— Кажется, пронесло, — выдыхаю я, искренне благодаря боженьку за возможность освободиться из плена Бурцевских “мялок”, — мы можем…
— Можем наконец уточнить некоторые вопросы? — хищно шепчет Бурцев, прижимаясь ко мне со спины еще сильнее. — Что ты там говорила, что качки не умеют в долгую игру? За базар отвечаешь, Кексик?
Черт!
И как-то сразу до меня доходит, что, возможно, прятаться именно на сеновале было… неосмотрительно с моей стороны!
Глава 17. В которой герои чуть не сожгли сеновал
— Бурцев…
— Кексик…
Я говорю медленно — он хищно.
Я отступаю подальше от него — он нагоняет.
— Я буду кричать, — предупреждаю.
— Будешь, будешь, — угрожающе улыбается Тимур, — уж я-то постараюсь.
— Я на тебя заявление напишу.
— Напиши, — он разводит руками, — я тоже с тобой напишу. В ЗАГСе.
Самое ужасающее в его речи то, что даже если он и шутит — то я этого не чувствую. А вот категоричность и убежденность чувствую. И это — выбивает из колеи.
Он что, это вообще серьезно?
Спятил, что ли?
Упускаю момент — а Бурцев совершает марш-бросок. И грамотно ведь совершает — заваливая меня на сено.
Большой, тяжелый, жаркий…
И ведь сквозь грубоватую ткань камуфляжных штанов к моему бедру и правда прижимает уже такое многообещающее, возбужденное нечто.
— Быстро ты настроился, — выдыхаю, пытаясь отодрать его руки от моей задницы.
— Сам в шоке, — фыркает Тимур и напротив, проминает ягодицу еще сильнее, — у твоей попки есть удивительный талант вызывать у меня стояк. Ты знала об этом?
— Я знаю только о том, что вчера сказала тебе русским языком. Чтоб ты отвалил.
Я не говорю — задыхаюсь каждым словом. А как можно иначе, когда горячие мужские губы покрывают поцелуями мою шею. А пальцы медленно, пуговичка за пуговичкой, расстегивают платье на груди.
— Но-но, Кексик, мы же с тобой сейчас пара, — мурлычет Тимур, обжигая дыханием кожу на моих ключицах, — и у нас в полном разгаре примирение после ссоры. Не пудри мне мозги.
— Это же… Не по-настоящему…
— Не по-настоящему? — Тимур на секунду приподнимает голову и на его губах я вижу ослепительную улыбку. — Что не по-настоящему? Это?
Его член прижимается к моему бедру еще настойчивей, будто и вправду требуя признать его подлинность.
— Давай-ка сюда, — пальцы Бурцева сжимаются вокруг моей ладони и тянут её вниз, — проверь, насколько он настоящий…
У меня аж язык к небу прижаривается от такой неслыханной наглости. А он и правда затаскивает мою руку под пояс брюк и заставляет коснуться горячей плоти.
Господи, у него член что, титановый?
— Ну что, Кексик? Он — настоящий? — не унимается паршивец.
Ну просто невозможно же ему это спустить!
Я округляю глаза, изображая на лице исследовательский интерес. Обвиваю налитый кровью ствол пальцами, пробегаюсь по нему как заправская флейтистка, двигаясь сверху вниз.
— Точно настоящий? Не резиновый? — шиплю, упиваясь уже тем, как резко Бурцев давится воздухом и ускоряю свой темп. — Говорят, у нарощенных членов чувствительность хреновая. Ты симулируешь, Тимчик?
Боже, какой кипучий он мне дарит взгляд. А какой бешеный утробный рык у него вырывается. Но вместо того, чтобы обрадовать меня и разрядиться семенем мне в ладонь, обеспечив поводом для вечного троллинга, Тимур только резко падает вниз, ловя губами мой сосок. И сминая ладонью грудь. Доставать его становится сложнее, когда я сама задыхаюсь и извиваюсь в его плену. Да что там, даже думать становится невыносимо сложно, даже просто мысль из двух слов сложить.
Зато гормоны — они кипят. Шумят. Требуют немедленно вцепиться пальцами в тонкую Бурцевскую майку. Потянуть её на себя. Сильнее…
Тр-р-ресь!
Тонкая белая лямка разрывается на его плече.
Я замираю, понимая что творю. Что мы сейчас с Бурцевым даже не два отдельных человека, а два сцепившихся не на жизнь, а на смерть озабоченных животных.
Как он это сделал? Опять!
И как же больно от одной только мысли, что следует остановиться.
— Ты уже готова? — жаркие губы поднимаются к моему уху. Твердые пальцы легонько прищипывают мой сосок.
— Да, — шепчут мои губы без разрешения.
— Тогда попроси меня, — тоном дьявола тянет Бурцев, ладонью похлопывая по моему лобку. Удивительно, как он руку не поджарил. Потому что там такой вулкан пылает, что я не сразу вообще понимаю, чего от меня хотят.
— Что?
— Попроси меня, — он повторяет медленнее и от того это звучит еще слаще, — чтобы я точно знал, что ты этого хочешь. Ты ведь хочешь?
— Я хочу, чтоб ты сдох, — выдыхаю с бешенством. Каким вообще можно быть мудаком, чтобы просить о таком?
Красивым мудаком! С очень длинными умелыми пальцами!
— Прямо сейчас? — его пальцы скользят у меня между бедер, скользят по влажной ткани, перескакивают на кожу. — Или может, все-таки сначала мне тебя оттрахать как следует?
— Трахай, — вырывается у меня из груди раскаленное. Только злющая я от себя добавляю: — только если как следует!
Тр-р-ресь! — снова трещит ткань. Я ошалело дергаюсь, но уже через мгновение вижу, как взлетают к потолку сеновала мои разорванные трусы. А потом длинные пальцы Бурцева ныряют в меня. На полную длину.
— Г-га-ад! — я задыхаюсь от возмущения и чувства заполненности одновременно.
— Чего это гад? — Тимур, как и положено мерзавцу, строит мне невинные глазки. — Разве тебе плохо, мой Кексик?
Плохо? Его пальцы сейчас во мне, быстро-быстро шныряют туда-сюда, извлекая из моего тела все больше хлюпающих звуков. Мучают клитор снаружи. Гнутся и шевелятся внутри, задевая, кажется, все чувствительные точки, что у меня есть.
Даже не думала, что их так много…
— Так что такое, Кексик? — коварно мурлычет Бурцев. — Почему это я — гад?
— Ты… знаешь! — меня выгибает и я не выдерживаю — впиваюсь зубами куда дотягиваюсь, в жилистую Бурцевскую шею. М-м-м… От него пахнет необычно, свежей землей и какими-то пряностями. Кайф!
— Нет-нет, мой Кексик, — злорадно покачивает головой поганец, — откуда мне знать? Придется тебе сказать мне словами.
Нет слов описать, как он меня бесит.
Нет слов рассказать, как бешено меня колотит.
Он трахает меня пальцами, всего лишь пальцами, а у меня там хлюпает так, как будто вдруг внутри моей вагины живой родник открылся. И даже этот лютый дурман распаляет, кипятит, заставляет желать большего. Еще большего.
— Где! Твой! Член! — рычу почти в ярости. Для этого приходится разжать зубы, и это тоже бесит, но вид наливающегося алым засоса отдается во мне удовлетворением. А потом он еще чуть-чуть “настоится” и будет ядреный, черный! Надеюсь, бывшая женушка Бурцева на него наткнется и облезет от бешенства!
— А, вот чего тебе не хватает?! — Бурцев продолжает строить из себя пофигиста, хотя на самом деле — в его глазах сейчас отображается лихорадочное нетерпение. — Сей момент оформим доставку.
И ведь не обманывает, не задерживается. Так молниеносно спускает с себя штаны, будто просто их испаряет. И наконец-то наваливается на меня всем своим весом, засаживая… До самых звезд…
— О… — срывается с моих губ.
— Чтоб тебя, — выдыхает Тим. И томительно-медленно, невыносимо сладко двигает бедрами мне навстречу.
А ведь он хочет меня. Неумолимо хочет, почти что подыхает от голода.
В первый раз в своей жизни я вижу желание на мужском лице настолько отчетливо.
Мне сложно, практически невозможно в него поверить! Как так? Красавчик Бурцев, с его мускулами “Мистер Олимпия” и вот этим невыразимо прекрасным членом — хочет меня. Хочет настолько, что сейчас, во время его неторопливых движений во мне — его корежит даже сильнее, чем меня? А его корежит! Мои чувства обострены до предела во всем, что касается него. Я чувствую, как дрожат его пальцы, которыми он удерживает на весу мои ягодицы. Слышу, как судорожно он выдыхает на каждом своем толчке. Вижу капельки пота, сбегающие по виску. И чую запах, как течная волчица чует запах своего вожака. Запах страсти, запах силы, самый естественный, самый лучший запах в мире…
— Быстрее, хочу быстрее, — всхлипываю, изнемогая от этого пыточного-сладкого темпа. Умоляюще смотрю в его глаза. — Ты ведь выдержишь быстро?