О-о-о…
Держите меня семеро!
Ой, некому держать?
Это очень плохо! Потому что сейчас я кого-то буду убивать!
Я разворачиваюсь к преступнику как и полагается всякой даме моей комплекции — медленно-медленно, дабы не дай бог не спугнуть свою жертву быстрым броском. А по пути нашариваю нож — тот самый тесак Сантоку, которым я до этого сбривала крем с косячного торта. И пусть он еще в креме весь измазан, зато смерть этого гада будет сладкой.
— Ну что, Бурцев, пять последних слов? — выдыхаю сквозь зубы. Без лишней злости — зачем. Она же, опять же, ничего не поменяет.
— Кексик, да ты чего, — болван таращит на меня удивленные глаза, — что за муха тебя укусила?
Смотрю на него, приподняв левую бровь. Потом — приподняв правую. Ни с какой стороны проблесков совести не наблюдается. Что странно, потому что если человек творит заведомую дичь — как ни крути, он об этом знает. Ну, если он, конечно, не конченый олигофрен. А тут Бурцев, как бы мне ни хотелось, под этот критерий не попадает.
— Кто тебе разрешал снимать на моей кухне?
— Если б я спросил разрешения — спугнул бы момент. А во-вторых, возможно, ты начала бы нервничать из-за камеры. А это только во вред обычно.
— Ага! — воздеваю я тесак к потолку. — То есть ты знал, что я могу начать нервничать? И все-таки начал съемку?
— Я начал съемку, зная, что у тебя не очень много времени на выполнение заказа, — парирует Бурцев невозмутимо, — и решил, что объяснение можно отложить на то время, когда все будет готово. Это дает нам все сразу — и контент с естественной картинкой, и произведение искусства, которое кто-то употребит без опозданий.
— Какой еще контент? — у меня аж дыхание перехватывает. — Ты что, совсем уже обуратинел, космонавт? Я, что, для тебя какой-то контент? Постишь в соцсеточках, как бодипозитивно расслабляешься?
— Кексик, Кексик, успокойся, — Бурцев тянется ко мне ладонями, обнимая ими лицо. Умиленно таращится на меня своими чертовыми глазищами. — Какая же ты все-таки у меня дуреха! — тянет ласково-ласково.
А меня волнует, пожалуй, только то, что он перед этим телефон на столешницу положил. Ну все! Капец котенку. Ща я его!
— Бог ты мой, женщина! Сколько же в тебе энергии! — выдыхает Бурцев, перехватывая мой рывок и противодействуя ему. — И это после наших с тобой бурных выходных. Как же это… Обнадеживает!
— Я тебя сейчас обнадежу! Так обнадежу! — рычу, вырываясь и стараясь зацепить злополучный гаджет хоть краешком пальцев. — Сейчас только компромат удалю и обнадежу…
— Да какой компромат, дуреха, — пыхтит Тимур и пускает в ход наигнуснейший из приемов — кусает меня в шею. Я взвизгиваю и слабею. На пару секунд, но ему этого хватает, чтобы оттеснить меня от стола на принципиальные полшага, — это же для тебя надо! Для рекламы!
— Для чего? — переспрашиваю, скорее на автомате, чем осознанно. В голове-то как раз мысли в духе “сейчас седьмое дыхание откроется и до гребаного телефона я все-таки доберусь”.
— Для рекламы, — повторяет Тимур снова, спокойно и уверенно, — которая тебе жизненно необходима, моя волшебница.
— С чего это ты взял? — вскидываюсь я. — Репутация — вот лучшая реклама.
— И именно поэтому у тебя в профиле только фотки, сделанные твоими клиентами, и то через раз? Например, ничего подобного я там у тебя не видел, — Тимур кивает в сторону ожидающего на столе торта. А я, спохватившись, торопливо убираю его в холодильник. Кремовому слою тоже застыть надо.
— Кексик, просто послушай меня сейчас, — Бурцев выкручивает дипломатичный тон на максимум, — сейчас в соцсетях должно быть все. Закупки продуктов, эскизы заказов, процессы изготовления. Чем больше тебя там — тем больше у тебя заказов. Люди должны тебя видеть. Должны видеть, что ты умеешь.
— Это плохая идея.
— Это еще почему?
— Я не фотогеничная.
Вот уже черед Бурцева таращиться на меня, как будто он сам для себя открыл этот факт. И мало того — он еще хохотом заливается при этом.
— Ах ты гад! — возмущение этими выкрутасами захлестывает меня настолько, что я без содрогания зачерпываю из миски часть забракованного крема и впечатываю ладонь в смеющуюся физиономию Бурцева. Эта выходка аукается мне почти мгновенно, потому что этот питекантроп совершенно по-хамски сгребает меня за талию (и как только рук хватает!), притягивает к себе и впивается в мой рот поцелуем.
Туше!
Этот его ответ удается воистину на сто процентов.
Мой рот заполняет пломбирный вкус, да и вся я сразу становлюсь пломбирной и липкой. Лоб, губы, щеки, волосы, выбившиеся из-под колпака… Из мстительности впечатываю ладонь с остатками крема в соломенную шевелюру Бурцева. Чтоб знал!
И все-таки целуется паршивец качественно. Будто в его теплых губах кроется запас самых мощных антидепрессантов, что заставляют раствориться самые настойчивые дурные мысли. И когда он отрывается от меня — я уже не так уж уверена в своей нефотогеничности.
И правда, чего я сразу начала бомбить? Может быть, он руки мои снимал. Или вообще только торт. Зря, что ли, ремонт на кухне делала?
Правда эти аргументы я держу при себе — на Тимура-то я смотрю с демонстративным недовольством. Не заслужил он еще, чтоб я при нем слабинки показывала.
— Многоуважаемоя моя Кексик Руслановна, — Бурцев откашливается и принимает максимально пафосную позу. Что на самом деле сложно, когда у тебя на роже — кремовые усы, а в волосах — кремовая же седина, но Тимур отчаянно старается.
Я фыркаю, но принимаю пафосный вид — я, мол, тебе внемлю.
— Я хочу тебе торжественно поклясться, что все, что я снимал, — отражает только твою безграничную… харизму! — после многозначительной паузы заявляет этот нахаленыш, — и если мое сладкое величество даст мне немного времени — я предоставлю офигенный ролик о её таланте, который ей непременно понравится.
— А если нет? — не упускаю возможности встать в позу.
— А если нет, я подарю тебе поводочек с цепочкой, и будешь меня все следующие выходные на нем выгуливать, — неосмотрительно брякает Бурцев. Правда, у меня, судя по всему, слишком кровожадно вспыхивают глаза, потому что он тут же корректирует условия спора: — Только по твоей квартире выгуливать!
— А что так? Не готов публично признаваться в своих фетишах? — фыркаю.
— Нет, конечно, — Тимур многозначительно играет бровями, — подобные откровенности только для тебя, моя зефирная королева.
Вот блин!
Я же терпеть не могу все эти съедобные прозвища в свой адрес. И от Бурцева их терпеть как будто поводов еще меньше, чем от всех прочих. Но вот как-то он их так говорит — мягко, с каким-то странным послевкусием, будто эта вот десертность — она не про меня, а про его отношение ко мне. Будто я и правда для него — сладкий десерт, а он — после долгой диеты.
Странно думать это про Бурцева. Особенно про вот этого Бурцева, что стоит напротив меня страшно собой довольный и расслабленно тянется.
— Все, Кексик, — он косится на часы и как-то резко встряхивается, — мне срочно надо в душ и на работу. Смонтировать видео я смогу нормально только там.
— Смотри у меня, — грожу ему своим тесаком на дорожку, — увижу это видео у тебя на странице…
— Не приедешь ко мне на обед сегодня? — откликается Бурцев. — Ловлю на слове. Не видишь видео — обедаешь со мной. Я скину тебе адрес.
Вот как у него так получается? Подловил, и пока я, охренев от его борзоты, подбираю слова для далекого посыла — поганец убегает от моего гнева, скрываясь за дверью ванной.
И…
И…
Мне есть чем заняться.
Посуда сама себя не помоет, да и в целом на кухне надо мне навести порядок.
Но…
А как же мой праведный гнев?
Это что, за этим засранцем последнее слово останется?
Да вот фиг ему с маслом.
Первые шаги в сторону ванной я делаю неуверенно, третий и четвертый — уже твердо и почти маршем. Стискиваю ручку, тяну на себя. Не заперто…
Ну что ж… Я сегодня молодец, торт с самого утра успела переделать. Благодаря помощи Бурцева — успела в два раза быстрее. Можно и… Позволить себе маленькую шалость. Я заслужила.
Мы заслужили!
Вхожу — и с первого шага хватаю воздух ртом.
Вот вроде уже видела эту спину, шикарную, рельефную, достойную самого обильного слюнотечения, а все никак не могу не ощущать легкий шок всякий раз, когда вижу её в своей ванной.
Впрочем, да и когда мне было привыкать? За те выходные, что Бурцев у меня проторчал? Так это и не срок вовсе, можно и еще пошокироваться. Посмотрим, не сольется ли этот мачо из моей жизни до того, как я успею к нему привыкнуть.
Тимур стоит ко мне спиной, задрал себе голову к лейке душа. Не поворачивается.
Ну и отлично! Значит, сейчас напугаем!
Коварный план рождается молниеносно и тут же претворяется в жизнь.
Раздеваюсь с такой скоростью, которую сама в себе не подозревала. Могла бы испарить на себе одежду — так и сделала. Все, лишь бы успеть раздеться, пока этот гад не повернулся…
Толкаю дверцу душевой кабины в беззвучной мольбе — только не бздынькай, дорогая, об стенку, как ты умеешь. Не спугни!
А потом — шлепаю своими бесцеремонными лапами Бурцева по бокам.
— Ага!
— Попалась.
Он мурлычет как заправский кот, накрывает своими ладонями мои, и разворачиваясь — втягивает меня внутрь кабины.
— Аргх, — бухчу, осознав, что меня только что поймали на живца, — как же ты меня бесишь, засранец.
— Так уж и бешу? — его глаза бессовестно смеются. — И совсем-совсем я тебе ни капельки не нравлюсь? И сейчас?
Его пальцы ласково зарываются в мои волосы, тормошат их, добираются до кожи, которая на самом деле куда чувствительней, чем мне бы хотелось.
— Ох-х, — я не хочу поддаваться, но это — выше моих сил. Моя голова устает от моих волос уже через полчаса после подъема, так что с точкой воздействия Тимур определенно угадал. А ведь наверняка пальцем в небо ткнул, паршивец…
— Господи, какая же ты у меня секси, Кексик, — Бурцев выдыхает и свободной рукой прихватывает меня за задницу. Двигает к себе. И горячий его член прижимается к моему животу, будто бы заявляя: “Подписываюсь под всем вышесказанным!”