Демонстрация существования и функционирования рынков в доколониальной Африке и вопрос о факторных рынках — не одно и то же. Рынки факторов производства — земли, труда и капитала — в доколониальной Африке были ограниченными. Такие рынки формируются как реакция на дефицит (Austin 2009b). За некоторыми исключениями доколониальная Африка обычно характеризовалась относительным изобилием земли и дефицитом рабочей силы. Поэтому рынки земли были ограниченными, а рабочая сила нанималась с помощью принуждения — отсюда важность института рабства в доколониальной Африке. Меж тем средства обмена, способствовавшие дальней торговле и дававшие возможность сбережений, существовали (Austin 2009b: 38), но относительное отсутствие посредничества означало, что эффективные рынки кредита и капитала для третьих сторон не сформировались. Поэтому мы будем заниматься вопросом о том, до какой степени существовали ограничения на экономическое развитие в доколониальной Африке.
Низкая плотность населения, высокие транспортные издержки и рассеянные пространства, на которых была возможна культивация экономических излишков, были одними из факторов, ограничивавших формирование и централизацию государства в доколониальной Африке (Austin 2008; Herbst 2000; Iliffe 1995). Поэтому изучение возникновения капитализма в Африке тесно связано с вопросом о том, в какой степени проявились институты, управлявшие обменом и производством, и до какой степени они обеспечивали «игру по правилам» (North 2005). Не подлежит сомнению, что низкая плотность населения и географические факторы затрудняли рост рынков в доколониальной Африке. Как уже говорилось, следствием этого были похожие ограничения на государства и централизованные институты. Тогда центральный вопрос заключается в том, насколько недостатки институтов, такие как отсутствие координационных возможностей для обеспечения прав собственности как на культивируемую землю, так и на товары для обмена, влияли на эффективность рынков и, следовательно, на экономический рост. Вопрос институциональных ограничений будет рассмотрен в пятой части главы, но сначала следует установить, каким был экономический рост в Африке до начала Нового времени.
Экономический рост в доколониальной Африке
Изучение африканского экономического роста ограничено не только низким качеством данных, но и их недостаточным объемом (Jerven 2013). Изучению экономического роста часто помогает и способствует наличие надежного набора данных оценки ВВП на душу населения. Такие оценки регулярно публикуются государственными органами статистики только после Второй мировой войны. Для большинства остальных регионов мира историки экономики представляют исторические национальные счета, но для большинства африканских стран такие оценки до 1950 года недоступны (Jerven 2012). Среди данных Ангуса Мэддисона содержатся лишь несколько оценок ВВП на душу населения в Африке за отдельные годы до 1870 года (Maddison 2003; Мэддисон 2012). Согласно этим цифрам, включающим Северную и Южную Африку, средний рост в доколониальный период был ничтожным, а то и вовсе негативным. В табл. 14.1 показано снижение с 472 долларов на душу населения в 1 году до 420 долларов на душу населения в 1820 году и, наконец, слабый рост до 500 долларов в 1870 году.
Эти данные рисуют картину неуклонной стагнации, но представление агрегированных данных по Африке в таком виде не имеет особого смысла. В них теряется большое региональное разнообразие и не представлены продолжительные периоды времени. Низкие темпы роста могут показаться несовместимыми с тем, что известно об экономических и политических изменениях в этот период из других источников. Во время торговли рабами через Атлантический океан и революции товарных сельскохозяйственных культур существовали большие как внешние, так и внутренние потоки как факторов производства, так и товаров. Поднимались и приходили в упадок царства; строились колониальные империи, развивались железные дороги и рудники, но при этом показатель ВВП на душу населения практически не меняется (Jerven 2010a).
Причина отчасти состоит в том, что эти «данные» лишь до некоторой степени опираются на исторические свидетельства. Эти оценки основаны в первую очередь на допущениях и проекциях. Гарет Остин советует с осторожностью пользоваться этими наблюдениями, напоминая нам о том, что буквальная интерпретация текстовых данных — это «дарованное нам» и что, следовательно, многие исторические оценки дохода или численности населения для африканских стран нельзя рассматривать как данные в строгом смысле этого слова (Austin 2008a: 1002), поскольку «все агрегированные цифры, относящиеся к населению доколониальной Африки или ее главных подрегионов, являются предположительными оценками, основанными на обратной проекции данных колониальных цензов» (Austin 2008b: 590).
ТАБЛИЦА 14.1
Африканский и мировой ВВП на душу населения, 1–1950 годы
Таким образом, отсутствие надежных оценок численности населения для обширных территорий исторической Африки и, в частности, территорий южнее Сахары, по-прежнему затрудняет анализ экономического развития в Африке в длительном периоде. Очень хорошо об этом сказал Ригли:
Одно, и, пожалуй, только одно, определенно известно об африканской исторической демографии. Нужно быть храбрым и решительным ученым, чтобы отважиться заняться исследованием цифр, а также динамики цифр в странах, где до самого недавнего времени никто даже не считал, и тем более не записывал результатов (Wrigley 1981).
Прямые эмпирические свидетельства для доколониального периода крайне редки. Поэтому, хотя через призму демографии, исходя из лингвистических и демографических данных, можно рассматривать общие модели трансформации, расширения и перемещения обществ и систем производства (Iliffe 1995), невероятно сложно приводить конкретные цифры, говоря о темпах экономических изменений в доколониальной Африке.
Существует уникальное количественное исследование, основанное на записях, сделанных в связи с обрядом крещения миссионерами в царстве Конго (Thornton 1977). В нем делается вывод о том, что население Конго в период с 1650 по 1700 год было значительно менее многочисленным, чем обычно считается (около 500 тысяч, а не 2 миллиона), что, таким образом, означает, что влияние гражданских войн и работорговли XVI–XVII веков оказало далеко не столь разрушительное влияние на численность населения, чем считалось раньше. Данные же колониальных цензов были поставлены под сомнение (Kuczyn-ski 1937, 1948, 1949) и поэтому не использовались в качестве авторитетных ориентиров (Fetter 1987), и притом что перепись населения в постколониальных африканских государствах была более качественной, цензы проводились очень неравномерно, нерегулярно и неполно (Jerven 2013; Tabutin and Schoumaker 2004). Поэтому, хотя они и являются единственным приемлемым вариантом, обратные проекции, основанные на колониальном и постколониальном периодах, остаются рискованными.
Недавно Патрик Мэннинг, один из главных участников научного обмена по теме влияния работорговли на население, решительно вернул к жизни спор о базе данных африканского населения, представив новые оценки совокупного африканского населения в колониальный и доколониальный периоды (Manning 2010). Мэннинг утверждает, что численность доколониального периода до 1850 года могла быть на 50 % выше по сравнению с предыдущими оценками. Даже при такой величине погрешности представляется неизбежным, что для сравнительно-исторических целей большинство областей в Африке до Нового времени были заселены редко (Austin 2008b) и, более того, в большинстве областей этот регион характеризовался обилием доступной для культивации земли по отношению к рабочей силе (Austin 2009b). Однако большая погрешность означает невозможность использования роста населения в качестве надежного косвенного показателя для оценки влияния работорговли и колониального правления, просто потому, что, хотя направление и скорость изменения численности населения являются предметом яростных споров, эти споры не удается завершить путем неопровержимых фактов (Jerven 2013).
Таким образом, в исследованиях роста в Африке, особенно в доколониальную эпоху, но также и в колониальный и, в некоторой степени, постколониальный периоды, следует использовать косвенные свидетельства и интерпретировать наблюдаемые тренды в торговле, численности населения и налогообложении, чтобы делать выводы о скорости и направлении экономических изменений. Представленные здесь средние данные о ВВП могут лежать в пределах обоснованного диапазона предположений, которые можно сделать для столь длительного периода, но, пожалуй, интереснее узнать, что происходило в конкретных государственных образованиях, государствах и регионах, а также выйти за пределы количественных данных и рассмотреть качественные свидетельства экономического роста в доколониальной Африке.
Для начала рассказа об экономическом росте в Африке до 1850 года полезно провести различие между экстенсивным и интенсивным экономическим ростом (Jones 1988). Экстенсивный рост представляет собой простое расширение производства за счет увеличения факторов производства, что, по сути, наблюдается историками, когда больше людей используют больше земли. Именно такое понимание используется в демографической интерпретации длительного периода истории Африки Джона Илиффа (John Iliffe 1995). При изучении экономического роста в современный период обычно пользуются понятием интенсивного роста. Оно относится к тем процессам, которые дают больше результатов при тех же входящих факторах, и поэтому представляет собой вид экономического роста, ассоциируемый с технологическим прогрессом. Эти изменения, следовательно, приводят к повышению уровня жизни и, будучи надлежащим образом зафиксированы и измерены, могут складываться в устойчивое повышение ВВП на душу населения (Kuznets 1966).
Сельское хозяйство было и остается главной экономической деятельностью, и до продвинутых этапов революции товарных культур, начавшейся в конце XIX и продолжившейся в XX веке, производство продуктов питания было главной опорой этого сектора. Археологические свидетельства происхождения и распространения производства продуктов питания оспариваются, но происхождение производства продуктов питания в Западной Африке нен