Чтобы проиллюстрировать важность внешних рынков, обратимся к опыту доколониальной Дагомеи. Это царство можно рассматривать как типичное для западно- и центральноафриканских береговых государств, многие из которых в это время были глубоко интегрированы в атлантическую экономику. Согласно Мэннингу, с 1640 по 1865 год из Западной Африки через Дагомею было вывезено на экспорт 2 миллиона рабов (Manning 1982). Как Асанте и Ойо, Дагомея в этот период выросла из небольшого государства в крупное царство (Austin 2008a: 1005). Однако такая схема развития не была воспроизведена по всей Африке. Некоторые государства решили не участвовать в работорговле, например Бенин и Конго, а в других районах сохранялась низкая политическая концентрация (Klein 2001). Жертвами работорговли стали миллионы африканцев, но существует общее понимание того, что африканские агенты, будь это государства или сети торговцев, занимались этой торговлей потому, что были способны оценить существенный экономический выигрыш от этих экономических операций (Behrendt, Latham, and Northrup 2012; Northrup 2002: 56). У европейских торговцев обычно не было средств для принуждения африканских лидеров к продаже рабов (Thornton 1992). Эта тема широко обсуждалась и изучалась, и многие ученые утверждали, что торговля рабами влекла за собой долговременные негативные экономические последствия. Среди них прежде всего выделяется прямой эффект от потери рабочей силы и сохранения низкой ее концентрации в Африке южнее Сахары. Иникори утверждает, что «трансформация Золотого Берега в крупного экспортера невольников в Америку затормозила развитие межрегиональной специализации и растущей коммерциализации сельского хозяйства» (Inikori 2007: 84). Далее шло предположение о том, что сохранение бедности в Африке было вызвано работорговлей, которая возымела негативное влияние либо на формирование государства, либо на социальный капитал, например доверие (Nunn 2008). В последней работе наблюдается тенденция недооценивать экономическую мотивацию государств, занимающихся работорговлей, и не были четко проанализированы последствия краткосрочных выгод в сравнении с долгосрочными эффектами (Austin 2008b).
Данные, представленные Патриком Мэннингом, охватывают период с конца работорговли и после начала «законной торговли». Центральный тезис, предложенный А. Г. Хопкинсом, заключается в том, что прекращение работорговли в Атлантике означало стагнацию и утрату влияния централизованных государств с исчезновением фискального потенциала; это называется «кризис адаптации» (Hopkins 1973). Это не всегда означало конец рабства как средства производства, как было доказано Полом Лавджоем и Яном Хогендорном: «Во времена колониального завоевания (1897–1903) в халифате Сокото было огромное количество рабов, безусловно большее, чем 1 миллион и, вероятно, превышающее 2,5 миллиона человек» (Lovejoy and Hogendorn 1993:1). Кроме того, в некоторых районах Дагомеи запрет работорговли привел к ее фактической интенсификации в середине XIX века (Flint and McDougall 1987).
ТАБЛИЦА 14.2
Доходы и рост в Дагомее, 1800–1950
Источник: Manning (1982). Данные о росте национального дохода получены через данные о покупательной способности в отношении импорта, а доход на душу населения оценивался в предположении о том, что экспортная выручка на душу населения, умноженная на семь, равна внутреннему продукту на душу населения. Мы не должны воспринимать эти данные как «факты», но они указывают на скорость изменений, а также на экономические ресурсы в распоряжении государства.
Оценки Мэннинга, воспроизведенные в табл. 14.2, представляют собой информативное количественное исследование о влиянии работорговли на Дагомею. Согласно этим оценкам, во время расцвета работорговли экспортная выручка Дагомеи была сравнима с экспортной выручкой Великобритании (Manning 1982: 3). Это, вероятно, привело к быстрому росту ВВП на душу населения, хотя суммарный ВВП мог снизиться из-за потерь рабочей силы. В долгосрочной перспективе экономический рост такого рода не был устойчивым (Manning 1982: 4). Экономическая специализация на торговле рабами говорит о том, что, с точки зрения этих государств, доход от экспорта рабов был выше дохода на их труд, если бы они работали под принуждением в каком-либо внутреннем производстве (Manning 1982: 12). Таким образом, прибыльный бизнес по продаже рабов способствовал росту сильных государств. Импорт денег и других товаров еще больше стимулировал обмен и рост внутренней экономики некоторых стран. Когда в XIX веке работорговля была прекращена, это подорвало фискальную основу Дагомеи и других государств Западной Африки (Austin 2008b: 1005).
Окончание торговли рабами раскрыло новые экономические возможности. Оно проложило дорогу для так называемого периода законной торговли, под которым имеется в виду развитие торговли с 1807 года до колонизации (Law 1995). По мнению Хопкинса (Hopkins 1973), «кризис адаптации» произошел в тот момент, когда торговля перешла с рабов на законные товары. До какой степени это важное изменение во внешней торговле представляло собой «кризис адаптации» для африканских правителей, является центральным вопросом историографии. Тезис состоял в том, что этот переход подорвал контроль правителями торговых доходов и, следовательно, что окончание работорговли привело к экономическому и политическому перевороту и сдвигу, конечным результатом которого стала европейская интервенция и колонизация. Этот взгляд Хопкинса не является повсеместно принятым. Считается, что изменения действительно происходили в результате перехода от рабской к законной торговле, но что институты адаптировались (Law 1995) и, таким образом, переход к законной торговле представлял собой скорее эволюционный, чем революционный процесс.
Термин «революция товарных сельскохозяйственных культур» («cash-crop revolution») относится к колониальному периоду. Это была в основном реакция крестьян, хотя некоторые культуры выращивались на плантациях. Некоторые из них выращивали рабы, например участвующие в пальмовом производстве в халифате Сокото, как упоминалось выше. Рост производства какао в конце XIX века представлял собой другую тему, в которой участвовали африканские крестьяне. Полли Хилл утверждает, что их, скорее, следует называть «капиталистами» (Hill 1963). В ее понимании землю, и особенно деревья при выращивании какао, следует рассматривать как капитальные активы. Рост Дагомеи, показатели которого приведены в табл. 14.2, опирался на экспорт пальмового масла и сердцевины пальмовых плодов. Если согласиться с данными Мэннинга, то из них будет следовать утроение ВВП на душу населения в течение половины столетия роста, основанного на экспорте (Manning 1982: 17).
Пример роста в доколониальной и колониальной Дагомее, где наблюдался экспортный рост сначала в торговле рабами, а потом в торговле пальмовым маслом и косточками, показывает, что внешние рынки могут функционировать как «выход для излишка». Однако, как уже указывалось, это не было просто перераспределение ранее бездействовавших ресурсов, рабочей силы и земли: рассматриваемые здесь факты говорят о большем — о существовании функционировавшего и расширявшегося внутреннего рынка во взаимодействии с мировым рынком. Рабы, продававшиеся на экспорт, часто закупались на внутренних рынках (которые можно рассматривать как факторные рынки), и цены на рабов изменялись в зависимости от спроса и предложения (Lovejoy and Richardson 1995). Более того, организация работорговли означала, что существовала хорошо развитая кредитная система (Austin 2005; Latham 1973; Lovejoy and Richardson 1999). Широта и эффект этого всплеска роста, произошедшего в ответ на действие внешних сил в Дагомее, должны были, конечно же, сдерживаться удорожанием утечки рабочей силы — поэтому этот рост заключал в себе негативные экстерналии для другой деятельности и, что еще более важно, для других окружающих областей, которые поставляли рабов.
Наличие рынков в доколониальной Африке
Как напоминает нам Остин, шестьдесят лет назад было принято считать, что в доколониальной Африке рынков не было, за исключением рынков рабов для экспорта через Атлантический океан и Сахару (Austin 2009b: 23). Однако на сегодняшний день научные исследования установили, что, хотя рынки возникли, «формы собственности, а также некоторые другие институты, с которыми или внутри которых работали факторные рынки, отличались от тех, которые приходят на память, если мы будем говорить о европейской истории: например профессиональный наемный труд, собственность на землю и финансовое посредничество» (2009b: 24). Поэтому, хотя рынки и управлявшие ими институты имели особый характер, во множестве научных работ, начиная с новаторских исследований Дайка (Dike 1956), Лэтема (Latham 1971) и Хопкинса (Hopkins 1973), было показано, что работа этих рынков может объясняться и анализироваться в терминах рыночной экономики.
Это расходилось с воззрениями ортодоксальных марксистов, которые в целом постулировали специфичность экономически рационального поведения для капиталистических обществ. Классическое для субстантивистской точки зрения утверждение сделал Карл Поланьи, который также внес и эмпирический вклад исследованием вышеупомянутого царства Дагомея (Polanyi 1966). В своей работе «Рынки в Африке» Боханнан и Далтон (Bohan-nan and Dalton 1902) классифицируют общества по трем категориям. Первая — это общества без рынков, затем идут общества, в которых рынки существовали, но оставались на периферии, и, наконец, общества с рыночной экономикой. К африканским обществам Боханнан и Далтон применяли две первые категории. Субстантивизм вдохновил и спровоцировал исторические исследования о рынках в Африке на годы после этого (Good 1973). Вопрос стоял не только в эмпирической плоскости, как в настоящей главе, где мы определяем, возникла ли рыночная экономика в доколониальной Африке или нет; он также имел огромное методологическое значение. Если бы рынки были периферийными, а не фундаментальными, то решения о производстве, выборе методов и институциональных форм нельзя было бы объяснить, опираясь на рациональный выбор или, шире, на рыночное поведение.