Уже через десять лет Хопкинс (Hopkins 1973: 52) смог заявить, что «утверждение [Боханнана и Далтона] о том, что периферийные рынки не влияют на рынок, расходится с фактами. Степень, в которой рыночная деятельность не могла мобилизовать в полной мере факторы производства, лучше объясняется в терминах экономики (технологических пределов и ограничений спроса), чем в терминах социального управления, основанного на антикапиталистических ценностях». Хопкинс утверждал, что, хотя некоторые рынки были периодическими, а не постоянными, это объяснялось сезонными объемами рыночных товаров и местной покупательной способности. Сезонный характер не означал, что эти рынки функционировали с другой мотивацией (Hopkins 1973: 53–55) Вопреки утверждениям Ходдера (Hodder 1965), местные рынки возникли не просто из-за существования дальней торговли. Местные рынки обслуживали потребности в местном обмене и еще больше стимулировались дальней торговлей, и не только в Западной Африке. Как установили Грей и Бирмингем (Gray and Birmingham 1970), та же модель наблюдалась в Центральной и Восточной Африке. Поэтому Хопкинс смог сделать вывод о том, что «„влияние современного капитализма“ не сделало автохтонную систему распределения излишней. Напротив, мастерство, эффективность и адаптивность местных торговцев способствовала быстрому распространению внутренней торговли в колониальную эпоху».
Самому подробному тестированию положения субстантивизма были подвергнуты позже (Law 1992; Lovejoy 1982); особое внимание при этом было уделено «торговым портам» и «фиксации цен». Лавджой исследовал правомерность применения понятия «торговый порт» к Кано и Салаге XIX века, двум важным коммерческим центрам в халифате Сокото и царстве Асанте соответственно. Хотя модель администрируемой торговли Поланьи предполагала фиксацию цен, не регулируемых спросом и предложением (что, как он отдельно упомянул, также относилось и к караванной торговле), Лавджой обнаружил, что, хотя и имело место разделение между местными рынками и дальним обменом, так что рынки не были полностью интегрированными, структура цен не была зафиксирована так, как это предполагал Поланьи (Lovejoy 1982: 277).
Поланьи особо оговаривал тот факт, что Дагомея не имела рыночной экономики, а вместо этого государство выполняло администрирование торговли для поддержания традиционных структур, а не ради прибыли (Polanyi 1966). Опять же, главным проверяемым утверждением было утверждение о стабильности цен, или об отсутствии их реакции на предложение и спрос. Тщательное изучение Лоу цены и валютных рынков в Дагомее с XVII по XIX век ясно показало, что цены менялись как на местных, так и на европейских рынках. В этом исследовании Лоу продемонстрировал, что местная валюта, раковины каури, подверглась большой инфляции, вызванной чрезмерным европейским экспортом каури в XIX веке. Что еще более поразительно, в этой работе было показано, что, хотя цены на продукты питания в этот период росли, плата, взимаемая местными носильщиками, оставалась стабильной, то есть реальная оплата труда падала. Таким образом, вмешательство государства не мешало работе рынка, но государство также не вмешивалось с целью изменения платы за труд в соответствии с понятием справедливости, как можно было бы ожидать исходя из утверждений Поланьи (1966). В итоге рынки существовали. Термин «натуральная экономика» («subsistence economy») оказался неприменимым; даже пищевые культуры обменивались на местных рынках, более высокотехнологичные потребительские товары обменивались в рамках региональной торговли, и эти рынки были соединены с внешними и выигрывали от их роста.
Факторные рынки в доколониальной Африке
Хотя в доколониальной Африке были рынки, цены которых отзывались на изменения спроса и предложения, полноценная капиталистическая рыночная система предполагает наличие факторных рынков труда, земли и капитала, а также рынков для товаров и услуг конечного потребления. Из работы Илиффа следует, что в середине XIX века существовал капиталистический сектор обмена. Он хорошо задокументирован в регионе саванн в Западной Африке, который имел многочисленные торговые связи с Северной Африкой (Iliffe 1983: 5). Торговцы в саванне пользовались импортной валютой — серебром и раковинами каури (Johnson 1970), также использовалась система кредитов и коммерческих бумаг, способствовавшая дальней торговле через Сахару (Iliffe 1983: 5).
Однако этот капиталистический сектор обмена существовал бок о бок с производственным сектором, которые еще в XIX веке можно было охарактеризовать как преимущественно докапиталистический. Настоящий пролетариат, в соответствии с ортодоксальным определением, существует только тогда, когда труд отделен от средств производства. Ученые марксистского направления анализировали в 1970-е годы африканский «способ производства», стремясь определить, на какие способы производства преимущественно опирались африканские государства: феодальный, взимание дани, рабский или иные (Freund 1985). В изучении возникновения капитализма в доколониальной Африке наблюдается тенденция к анализу распространения наемного труда с целью увидеть, был ли он характерным компонентом производства.
Относительное обилие земли по отношению к рабочей силе объясняет распространение рабства в доколониальной Африке. В соответствии с гипотезой Нибура (Nieboer 1900), сформулированной Домаром (Domar 1970), там, где земля в изобилии, а труд и капитал дефицитны, долгосрочного найма свободной рабочей силы не бывает, так как плата за труд была бы неприемлемо высокой для работодателей, и в качестве преобладающей формы труда возникает принудительный труд, в частности рабство (Austin 2009b). Наемный труд возникал только там, где формировались городские центры, особенно когда с наемным трудом ассоциировалось ремесленное производство. Самый яркий пример представляет собой текстильное производство и крашение тканей в Кано, Нигерия (Shea 1975). В Восточной и Центральной Африке, однако, наемный труд в ремесленном производстве не был распространен (Iliffe 1983). Существовало несколько примеров наемного труда в ремесленном производстве, и там, где капитализм наиболее отчетливо проявился в доколониальной Африке, это было связано с торговлей. Отчасти эта торговля была связана с торговлей внешней, но столь же важной была дальняя и ближняя торговля внутри континента.
Сельскохозяйственное производство обычно опиралось на семейный труд. Более крупные землевладения в Западной и Восточной Африке существовали, но они использовали рабский труд. Использование рабов было широко распространено, особенно вблизи центров торговли (Iliffe 1983: 6). Значительная часть наемного труда в этот период имела отношение к дальней торговле. Для перемещения товаров для торговли нанимались носильщики. Это играло важную роль в торговле через Сахару — в торговых караванах, соединявших Западную и Центральную Африку с побережьем Атлантического океана, а также в караванах, организованных суахили в Восточной Африке (Rockel 2006). Караваны также нанимали постоянных носильщиков. Рабы были неотъемлемой частью этой деятельности, так как торговля другими товарами существовала рядом с торговлей рабами. Рабы могли нести товары, а затем быть проданы по прибытии на место. Бунди описывает аномальную ситуацию на Африканском континенте, которая имела место в Южной Африке в XIX веке, когда африканские фермеры-капиталисты появились в ответ на рыночный спрос, созданный европейскими поселениями в Кейпе (Bundy 1979). Как и вышеупомянутое коммерческое производство какао и пальмового масла в Западной Африке, это служило примером движения в сторону сельского капитализма, характерного для второй половины XIX века.
Сельский капитализм возник в Западной Африке с переходом от работорговли к законной торговле на берегу Атлантического океана (Austin 2009a). Этот переход предшествовал колониальному правлению. И до колониального правления, и при нем происходило расширение производства основной экспортной продукции. Это можно рассматривать как сельский капитализм, не потому, что он опирался на наемный труд — хотя и это имело место — но, скорее, потому, что он влек за собой инвестиции заемного или накопленного капитала в расширение ориентированного на рынок производства (Hill 1963). Покупалась и расчищалась новая земля, делались инвестиции в многолетние культуры. Это расширение было характерно для Западной Африки в производстве какао, но одновременно также случалось и в возделывании других культур (например, кофе, хлопка, табака, пальмовой продукции, орехов кола и земляных орехов) и в других районах (в Южной, Центральной и Восточной Африке). Во второй половине XIX века, с изменением соотношения факторов, когда относительное количество земли уменьшилось, развились права собственности (Austin 2007).
Однако до революции товарных культур, произошедшей в конце XIX века и продолжившейся в XX, в доколониальной Африке культивируемой земли было относительно много, поэтому трудно найти какие-либо свидетельства существования рынка прав культивации (Austin 2009b: 33–34). Документально зафиксировано, что земля была доступна для аренды, но не для покупки, фермерам-иммигрантам (Austin 2005). Обычно рента с земли была исключением, и натуральную ренту можно было получить в обмен на контроль природных ресурсов, таких как золото, или доступ к пастбищам в засушливых районах (Austin 2009b: 34; Johnson 1976).
Как уже кратко упоминалось выше, отсутствие финансовых посредников означало, что кредит не был широко доступен, а когда был, процентные ставки оказывались высоки (Austin 2009b: 35–36). Отсутствие рынка земли также означало, что ее нельзя отдать в залог, однако кредит или обеспечение могли быть взяты в форме заклада или заложников. Лавджой и Ричардсон показали, как эта система содержания заложников способствовала работорговле в Калабаре и Бонни (Lovejoy and Richardson 1999, 2004). Она позволяла европейским торговцам предоставлять кредиты работорговцам на побережье. Заложников брали в качестве залога, и работорговцы могли отправляться вглубь континента для покупки и добычи рабов.