Ограничения: обеспеченность факторами производства, технологии и институты
Было заманчиво, исходя из данных, представленных в первой части об экономическом росте, списать экономическое прошлое Африки как хронически неудачную попытку роста. Действительно, может показаться, что в этом есть смысл, судя по относительной бедности сегодняшней Африки. Связь между экономическим ростом и доходом, которая проводится в исследованиях, посвященных экономическому росту, довольно прямолинейна: низкий доход сегодня должен быть результатом отсутствия экономического роста в прошлом. Если принять линейное понимание экономического роста, то следующим логическим шагом от этого традиционно изображаемого факта хронической неудачи в росте является и до сих пор была направленность исследований на объяснение причин сохранения низкого дохода в странах Африки. На материале статистических данных, почти исключительно показывающих средний рост во времени, авторы научных работ не объясняют периодов роста и застоя, и, поскольку большинство бедных стран показывают в среднем медленный рост, сводят воедино объяснение причин медленного среднего роста с объяснением причин низкого дохода (Jerven 2010b).
Это «сжатие истории» (Austin 2008a) сделало тенденциозной оценку ограничений роста в Африке. В частности, такой подход имеет тенденцию переоценивать, насколько глубоко африканские страны погружены в препятствующие росту институты (Acemoglu and Robinson 2010, 2012; Acemoglu, Johnson, and Robinson 2001, 2002). Хотя в доколониальной Африке триумфального роста не наблюдалось, все же имели место отдельные его эпизоды. Они появились главным образом благодаря торговле и мировой экономике, но возможность для такого роста возникла вследствие реорганизации факторов производства, комбинации инвестиций и технологического роста, что, в свою очередь, привело к институциональным изменениям. Эти эпизоды роста ставят вопросы о том, до какой степени доколониальные институты затрудняли рост, и, далее, в какой мере изначальные условия, такие как географические факторы и обеспеченность факторами производства, действительно сковывали экономический рост в доколониальной Африке.
Конечно же, важно отметить, что география не должна рассматриваться как единственное «изначальное условие». Условия обеспеченности ресурсами меняются отчасти в связи с реакцией человека на них. Например, как утверждает Остин (Austin 2008b), тот факт, что Африка экспортировала рабов, не следует рассматривать как экзогенное институциональное изменение; это была реакция на имевшиеся ресурсы и технические методы, а также на зарубежный спрос.
Если интерпретировать историю исходя из допущения о рациональном выборе, то выбор технологий, определяемый как инновация, а не как изобретение, обычно обусловливался окружающей средой. Показательным примером является колесо, так как оно появилось в качестве новой важной технологии только в тех местах, где были тягловые животные и рельеф, позволявший строить широкие дороги. Колесо было хорошо известно, но не принято в Западной Африке (Law 1980). Таким образом, рациональность выбора технологий, институтов или методов производства зависит от тех условий, в которых совершается этот выбор. В своей истории экономики доколониальной Африки Энтони Хопкинс заметил:
сравнение природных ресурсов и климата разных частей света с целью понять, стимулировали они или тормозили экономический прогресс тех или иных обществ, — это заманчивое, но бесплодное занятие; это все равно что пытаться решить, кому труднее живется на свете — пингвинам в Антарктиде или верблюдам в Сахаре (Hopkins 1973: 13–14).
Такие вопросы, как выбор производственных методов и объемов инвестиций в физический и человеческий капитал, необходимо оценивать внутри конкретной среды и местных условий — мы продолжим развивать эту тему в четвертой части этой главы. Начнем с того, что главный интересующий нас вопрос не заключается в том, был или не был успешен капитализм, нам, скорее, важно проследить его неполное проявление до 1850 года; поэтому здесь необходим другой подход к экономическому росту, рынкам и институтам.
Джек Гуди выдвинул идею о том, что принципиальное различие между Африкой и Евразией состоит не в отсутствии или наличии рынков и что, более того, понятие немонетарной экономики — постоянно возникающая здесь тема — неприменимо к доколониальной Африке. При его взгляде на коммерческую систему некоторые части Африки не были лишены сходства с Западной Европой в тот же самый период (Goody 1971: 22–24). В своем сравнительном исследовании феодализма Гуди утверждает, что ключевое различие представлял собой плуг. Без плуга и скота не развивалась система сбора дани, аналогичная европейским феодальным системам. В свою очередь, это объясняет отсутствие централизованных государств в доколониальной Африке. Эти государства были не способны противостоять колонизации в конце XIX века. Опять же, Эфиопия является исключением, подтверждающим правило, так как эфиопская армия смогла разбить итальянское войско при Адве в 1896 году.
Дарон Асемоглу и Джеймс Робинсон спрашивают, почему фермеры доколониального царства Конго в Африке южнее Сахары не начали использовать плуг. Их ответ — из-за институтов, или потому, что «у них не было для этого никаких стимулов» (Acemoglu and Robinson 2012: 61). Более конкретно Асемоглу и Робинсон утверждают, что стимулы к производительным инвестициям отсутствовали из-за страха экспроприации сельскохозяйственных культур, продукта и рабочей силы абсолютистским правителем. Работорговля, колониальное правление и постколониальный режим Мобуту стремились удерживать этот регион в бедности, и, следовательно, «Взаимодействие экономических и политических институтов пятисотлетней давности актуально для понимания причин отчаянной бедности сегодняшнего государства Конго» (90).
Это довольно общее утверждение, несомненно, содержит в себе зерно истины, однако принято считать, что политические институты не были главным фактором, объясняющим, почему в Африке южнее Сахары плуг внедрялся в практику медленно или почему этого не происходило вовсе. В зоне тропических лесов, куда входит бассейн реки Конго, из-за распространенности трипаносомоза было невозможно содержание скота, поэтому плуг был неэффективен (Hopkins 1973). Кроме того, во многих районах земля была в относительном изобилии, поэтому инвестиции в землю встречали препятствия, не со стороны чрезмерного государственного вмешательства, а со стороны изобилия земли (Austin 2008a). Наконец, как позже обнаружили многие колониальные администраторы, плуг не был универсально перспективным приспособлением. Плодородный слой тропических почв неглубок, поэтому использование плуга повышает риск эрозии почвы.
Итак, обеспеченность факторами производства действительно подействовала на институциональное развитие в доколониальной Африке, и имеющиеся свидетельства подтверждают, что, когда соотношение факторов изменялось и имелась отдача для государств или других действующих субъектов от предоставления прав собственности на землю или предоставления капитала для обмена и производства, институциональные изменения действительно происходили. Институт рабства и работорговля определенно представляли собой реакцию на соотношение факторов. Притом что некоторые государства смогли усвоить позитивную отдачу от работорговли, общий эффект, оказанный ею на экономическое развитие Африки, вероятно, заключался в замедлении роста численности населения, хотя у нас нет данных для точного измерения этого эффекта. Зато мы определенно знаем, что торговля законным товаром, которая предшествовала работорговле, существовала рядом с ней и продолжилась после нее, была возможна только благодаря работающим внутренним рынкам, основанным на хорошо разработанных торговых маршрутах и сетях. Институционные инновации способствовали этой торговле.
Заключение
Если под капитализмом мы понимаем производство товаров для обмена, который осуществляется капиталистами, объединяющими свой собственный капитал и землю с трудом, купленным у свободных работников без земли, то капитализм не возник до 1850 года. Хотя он не являлся преобладающей системой производства в Африке в соответствии с ортодоксальным определением, как было здесь показано, это не означает, что не существовало рынков или экономического роста, соответствующих формальным определениям. Рынки товаров существовали, хотя факторные рынки были ограниченны. Как мы видим на других примерах из мировой экономической истории, рабство не было несовместимо с экономическим ростом. Рабы использовались во внутреннем производстве, способствуя дальней торговле через весь континент, и играли центральную роль в торговле с другими регионами мира. Африка была интегрирована с остальной мировой экономикой посредством торговли через Индийский океан, Средиземноморье, Атлантический океан и Сахару, где веками шли потоки идей, товаров и людей. Расширение спорадических контактов во внешние контакты, которое привело к образованию прочных торговых баз, в итоге повлекло за собой в конце XIX века официальную колонизацию большей части континента европейскими державами.
Литература
Даймонд, Дж. (2012). Ружья, микробы и сталь. Москва: АСТ, 2012.
Мэддисон, А. (2012). Контуры мировой экономики в 1–2030 гг. Очерки по макроэкономической истории. Москва: Издательство Института Гайдара.
Acemoglu, D. and J. A. Robinson (2010). «Why is Africa Poor?» Economic History of Developing Regions 25 (1): 21–50.
—. (2012). Why Nations Fail: The Origins of Power, Prosperity, and Poverty. New York: Crown Publishers.
Acemoglu, D., S. Johnson, and J. A. Robinson (2001). «The Colonial Origins of Comparative Development: An Empirical Investigation», The American Economic Review 91 (5): 1369–1401.
—. (2002) «Reversal of Fortune: Geography and Institutions in the Making of the Modern World Income Distribution»,