New York: Cambridge University Press.
Wien, T. (1990). «Selling Beaver Skins in North America and Europe, 1720–1760: The Uses of Fur Trade Imperialism», Journal of the Canadian Historical Association 1: 293–317.
Williams, G., ed. (1969). Andrew Graham's Observations on Hudson s Bay, 1767–1791. London: Hudson’s Bay Record Society.
Winterhalder, B. (1997). «Gifts Given, Gifts Taken: The Behavioral Ecology of Nonmarket, Intragroup Exchange», Journal of Archaeological Research 5: 121–167.
Wood, W. R. (1980), «Plains Trade in Prehistoric and Protohistoric Intertribal Relations», in W. Raymond Wood and Margot Liberty (eds.), Anthropology on the Great Plains. Lincoln: University of Nebraska Press, pp. 98–109.
Wright, J. V. (1994). «The Prehistoric Transportation of Goods in the St. Lawrence River Basin», in T. G. Baugh and J. E. Ericson (eds.), Prehistoric Exchange Systems in North America. New York: Plenum Press, pp. 47–71.
16. Британская и европейская индустриализация(Ч. Ник Харли)
СОВРЕМЕННЫЙ экономический рост — одновременное удвоение дохода и численности населения за пятьдесят или семьдесят лет — стал величайшим триумфом капитализма. Сначала он проявился в Британии в середине XIX века и распространился на Америку и континентальную Европу. Однако современный рост не распространился повсеместно и между немногими лидерами и прочими странами образовалось огромное различие в доходе на душу населения (рис. 16.1).
Принято относить современный рост к основанной на фабричном производстве индустриализации, которая возникла на основе британских изобретений конца XVIII века в областях текстильного производства и паровых машин — от промышленной революции, наглядно представленной патентами Ричарда Аркрайта на водяную механическую хлопкопрядильную машину и Джеймса Уатта на усовершенствованную паровую машину в 1769 году. Эти изобретения обеспечили взрывное развитие городской фабричной индустрии, особенно в текстильном производстве, что сделало Британию к 1850-м годам «мастерской мира». К этому времени британские фабрики обеспечивали около двух третей мирового производства «индустрии новых технологий» (Bairoch 1982: 288). Этот рост, очевидно, был продуктом нового городского фабричного производства и вызванных им социальных изменений. Маркс и Энгельс, начав с «Манифеста коммунистической партии» 1848 года, выдвинули мощную теорию экономического роста, в которой «класс современных капиталистов, собственников средств общественного производства, применяющих наемный труд», занимает центральное место в качестве исполнителей разрушительных, но продуктивных изменений (Marx and Engels 1848: ch. 1; Маркс и Энгельс 1955: 419–459).
РИС. 16.1
Великая дивергенция 1000–2000 (ВВП на душу населения, международные доллары 1990 года)
Источник: Maddison 2007.
Распространение современного экономического роста обычно рассматривается как распространение британской фабричной системы на континентальную Европу и Америку. Маркс отметил, что «страна, промышленно более развитая, показывает менее развитой стране лишь картину ее собственного будущего» (Marx 1867: ix; Маркс и Энгельс 1960: 9). Однако сейчас историки экономики ставят под сомнение степень взаимосвязи между городской фабричной индустриализацией и возникновением современного экономического роста. Оценки общего дохода указывают на небольшую связь со знаменитым промышленным прорывом. Британия уже была относительно богата, когда произошла промышленная революция, и новшества, создавшие городскую фабричную индустриализацию, были продуктом уже развитой экономики. Таким же образом доходы в континентальной Европе в XIX веке не очень хорошо объясняются принятием или непринятием передовых британских технологий.
Появление современного экономического роста Британии зависело в большей степени от долгой истории капитализма, чем от промышленной революции. Этот капитализм возник в значительной степени на небольших предприятиях и создал институты, в особенности рынки, которые поддерживали эффективное размещение и перемещение ресурсов и обеспечивали стимулы к накоплению богатства и инновациям. Как было показано в главе 1, замещение традиций и приказов надежными и долговременными рынками потенциально имело ключевое значение. Рынки товаров и факторов производства прочно укоренились в Британии и Голландии позднего Средневековья и сохранялись в последующие века. Эти общества осуществили экономический прорыв, который стал очевиден к XVI веку и который основывался на производительности в сельском хозяйстве и на эффективной отрасли услуг, а также на индустриализации. Возникновение роста в континентальной Европе в XIX веке зависело не столько от распространения индустриализации британского типа, сколько от распространения капитализма британского типа и поддерживающих его институтов. Подъем производительности в экономике создавал рост; излишняя концентрация на распространении фабричного производства отвлекает от более общего процесса.
Британская промышленная революция
Оценки совокупной экономической деятельности лежат в основе понимания начала современного экономического роста. Ранний численный анализ роста национального дохода Британии, очевидно, придерживался традиционных взглядов на возникновение промышленной революции из изобретений конца XVIII века (Deane and Cole 1967; Hoffmann 1955). Систематическое использование Дин и Коулом ранних переписей для оценки национального дохода показывает, что доход на душу населения увеличился с началом промышленной революции. Однако последующий пересмотр совокупных оценок поставил под сомнение внезапные общие изменения, исходившие от больших фабрик промышленных капиталистов. Некоторые историки, особенно сэр Джон Клэпхэм, который тоже использовал данные переписей по профессиям, ранее ставили под сомнение представительность новой фабричной индустрии и влияние, которое она оказывала на фундаментальный вопрос подъема уровня жизни (Clapham 1926). Используя оценки дохода Дин и Коула, Д. Н. Макклоски опубликовала показательный расчет, предполагавший, что технологический прогресс в «индустрии новых технологий» был недостаточен для объяснения увеличения национального дохода, и пришла к заключению, что технологические изменения стали повсеместным явлением в Британии начала XIX века, хотя они все же были слишком медленными по стандартам XX века (McCloskey 1981: 114).
Представления о более широком процессе изменений и пересмотр временных рамок этих изменений получили поддержку, когда в середине 1980-х годов ученые вновь обратились к первоначальным оценкам и заключили, что Хоффманн, Дин и Коул ненамеренно преувеличили неравномерность в последних декадах XVIII века. Харли указывал, что оценки Хоффманна в отношении промышленного производства были сделаны с неполным покрытием производственных отраслей, с подразумеваемым предположением о том, что другие отрасли, в целом приблизительно равные по размеру отрасли хлопкового текстиля, росли с тем же темпом, что и производство хлопковых тканей после изобретений Аркрайта (Harley 1982). Крафтс перепроверил экстраполяцию данных переписей XIX века в XVIII век Дин и Коула и их преобразование оценок дохода в текущих ценах в реальный доход и заключил, что суммарный рост между 1770 и 1840 годами был существенно медленнее (Crafts 1976, 1985). Разница между оценками реального дохода на душу населения Дин и Коула и их пересмотром, выполненным Крафтсом и Харли, изображена на рис. 16.2. Более медленный рост в конце XVIII и начале XIX веков означает, что Британия XVIII века должна была быть богаче, чем мы раньше полагали, и уровни дохода в XIX веке меньше зависели от знаменитого технологического прорыва (серым цветом выделены общепринятые датировки промышленной революции).
Исследования (изначально возглавляемые историками экономик стран Азии (Parthasarathi 1998; Pomerantz 2001) также помещали британский и европейский экономический рост в более широкую структуру. Сравнение производительности экономик многих стран очень сложно, даже если данные обильны, и гораздо труднее в случае недостатка исторической информации. Однако трудовой доход составляет основную часть национального дохода. Можно также обоснованно утверждать, что процветание обычных людей является лучшим индикатором процветания общества и что их доход — это почти целиком трудовой доход. Также можно сказать, что трудовой доход является наиболее доступным компонентом исторического дохода, потому что корпоративные, государственные и частные лица, чьи архивы составляют большинство исторических записей, регулярно использовали наемный труд.
РИС. 16.2 Национальный доход Британии, 1700–1800
Источники: Crafts (1976); Deane and Cole (1967).
Ученые собирали этот материал для рано развившихся обществ, и во все большем объеме — для обществ, развившихся позднее. Эти записи, конечно, не являются идеальными индикаторами общественного процветания, так как во многих обществах только малая часть трудового дохода проходила через организованные рынки труда. Тем не менее данные об оплате труда с учетом индикаторов стоимости жизни дают нам важную информацию об исторических экономических показателях.
РИС. 16.3
Население и реальная оплата труда: Англия, 1250–1980
Источники: Clark 2005; McEvedy et al. 1978; Wrigley and Schofield 1989.
До XIX столетия баланс между населением и ресурсами был главным определяющим фактором реальной оплаты труда. Рис. 16.3 ясно показывает это на примере Англии. «Черная смерть», которая убила в XIV веке около трети населения, привела к резкому росту реальной оплаты труда. Реальная оплата труда снизилась почти до уровней, существовавших до чумы, когда население начиная с конца XIV века восстановило свою численность. Медленный рост населения после 1650 года вел к росту оплаты труда, который завершился в середине XVIII века, когда рост населения возобновился. Только после первой четверти XIX века увеличение реальной оплаты труда стало сопровождаться непрерывным ростом населения — это был переход к современному экономическому росту, что подтверждает традиционные представления о трансформации в конце XVIII века.