Аркрайт преобразовал и сконцентрировал самый крупный британский производственный сектор способом, который привлек внимание современников и историков, но не сильно увеличил суммарный рост. Тем не менее успешное применение механической обработки в большом масштабе и развитие фабрики в качестве преимущественного места производства отмечало важные шаги в эволюции технологии. Хлопковые фабрики стимулировали развитие производства специальных машин, которые стали средоточием улучшенной технологии (Rosenberg 1994). При этом, однако, трудно увидеть, каким образом из инноваций в текстильном производстве возникли фундаментальные изменения. Например, можно спросить: сделали ли новшества в производстве хлопковых тканей более вероятным появление железных дорог? Вероятно, нет. Во многих отношениях прорыв в производстве хлопковых тканей не слишком отличался от, скажем, развития крупномасштабного производства гончарных изделий в Западном Мидленде Веджвудом и другими. Усовершенствование паровой машины Уаттом и развитие улучшенных методик использования угля для производства сварочного железа Кортом имели те же свойства. Они были результатом осознанного применения ресурсов к уже определенным исследованиям и разработкам. Они отмечали стадии эволюции технологических изменений. Они участвовали, хотя бы в умеренной степени, в вовлечении науки в промышленные исследования и разработки.
В течение XIX века успех отраслей промышленной революции в международной экономике продолжал воздействовать на Британию. Текстильная промышленность, сконцентрированная в Ланкашире и в Вест-Райдинге Йоркшира, а также крупные, основанные на угле производства чугуна в угольных бассейнах больше всего привлекают внимание. Внешняя торговля вносила вклад в рост и той и другой отрасли. Даже до Французской революции ланкаширская хлопковая промышленность с энтузиазмом поддержала освобождение торговли и Эденский договор с Францией (1786). Конкуренция резко сбила цены на пряжу, и низкие цены на пряжу в Англии привлекли иностранных покупателей даже в условиях жестоких разрушений военного времени. К 1815 году, когда мир был восстановлен, британские хлопкопрядильные предприятия продавали иностранным потребителям столько же, сколько соотечественникам. Хотя эта технология скоро стала доступна за рубежом из-за того, что иностранцы, наняв британских механиков, скопировали английскую разработку, а также из-за покупки производимого в Англии оборудования, запрет на экспорт которого был отменен в 1843 году (Jeremy 1981), британцы сохраняли самые низкие цены на все ткани, кроме самых простых, и до начала Первой мировой войны экспортировали две трети продукции. Производители шерстяных тканей не захватили мировые рынки до такой степени, но экспортировали большую часть своей продукции. Следовательно, текстильная промышленность была намного крупнее, чем если бы она зависела от внутренних рынков (Findlay and O’Rourke 2007).
Отрасль пудлингования и проката для производства сварочного железа также выросла в результате изменившейся роли Британии на международном рынке. До появления изобретений Корта около 60 % использовавшегося в Англии сварочного железа импортировалось из богатых лесом и рудой Швеции и России (Fremdling 2000; Harley 1982; Hyde 1977). Первоначально промышленность росла для того, чтобы заменить импорт. Однако к первым десятилетиям XIX века Британия экспортировала чугун и сварочное железо. Появившиеся сначала в Британии, а потом и в прочих странах железные дороги в значительной степени повысили спрос на черные металлы, и Британия была их основным международным поставщиком. Райнер Фремдлинг подсчитал, что в 1840-е годы черные металлы для железных дорог составляли немного больше четверти их производства в Британии и около 40 % от их экспорта в Соединенные Штаты и Западную Европу. Хотя в следующее десятилетие в связи с замедлением темпа строительства железных дорог поставки металлов для них сократились до чуть более одной шестой общего производства, оно возросло примерно на 70 % из-за расширения других видов использования металла, а экспорт продолжал расти из-за расширения железнодорожных сетей в Соединенных Штатах и в Европе (Fremdling 1977). Технологическое лидерство также поддерживало рост британских разработок. В 1840-е годы промышленность сумела добиться отмены запрета на экспорт продукции машиностроения, и объемы экспорта быстро выросли. Британские производители машин доминировали на мировых рынках текстиля и были сильны и в других отраслях. Британские инженеры и британские механизмы играли важнейшую роль на раннем этапе строительства железных дорог на континенте. Например, с 1838 по 1841 год прусские железные дороги приобрели у британских производителей сорок восемь из пятидесяти одного локомотива. Затем доля британских производителей сократилась и почти все локомотивы стали выпускаться в Германии (Fremdling 1977).
Технологическое лидерство Британии увеличилось благодаря изоляции, порожденной революционными и наполеоновскими войнами — на протяжении двадцати лет британские фирмы совершенствовались в использовании новых технологий, в то время как для их потенциальных соперников на континенте британский опыт был почти недоступен. Более низкие цены из-за технологического лидерства приводили к расширению экспорта. Нам, однако, стоит проявить осторожность и не переоценивать выгоды от экспорта для британцев. Конкурентный британский капитализм быстро уничтожал сверхприбыли. Цены падали, когда фирмы привлекали технологии для получения преимуществ от низких издержек. Польза технологических усовершенствований выражалась в более дешевых товарах, которыми пользовались потребители, а не в более высоких доходах для фирм. Экспорт рос потому, что падали цены; иностранные потребители товаров разделяли с британскими потребителями выгоды от возросшей производительности (Harley 2004).
В долговременной перспективе паровая машина была, вероятно, самым важным технологическим достижением классической промышленной революции. Однако необходимо сделать несколько замечаний. Первое — Уатт, несомненно, использовал ранние разработки, особенно машину Ньюкомена, которая использовалась для откачки воды с начала XVIII века. Второе — влияние парового двигателя зависело от его будущих усовершенствований в такой же мере, как и от новшеств Уатта. Третье — влияние паровых машин даже в производстве хлопковых тканей, которое было основной областью их применения, если не считать использование в качестве насосов для откачки воды, было незначительным до 1830-х годов (von Tunzelmann 1978). Гигантский вклад пара в повышение эффективности произошел от его последующего применения в транспортных перевозках — на железных дорогах и пароходах. Эти новшества существенно снизили издержки и привели к инвестициям, увеличившим размер капитала, приходящийся на одного рабочего (Crafts 2004a, 2004b). Крафтс подсчитал, что с 1830 года до Первой мировой войны паровая энергетика и вызванные ею инвестиции в транспортных сетях приводили к ежегодному росту производительности труда около 1/3 %, но до 1830 года ее вклад был едва заметен и составлял от 0,1 % до 0,2 % в год. Вклад других знаменитых технологий был намного меньше. Впечатляющая технологическая трансформация хлопковой промышленности могла ускорить рост экономики на 1/8 % в год с 1780 по 1860 год. Усовершенствования в сельском хозяйстве (намного более крупный сектор с более медленными технологическими изменениями) принесли несколько больше. Остальные модернизированные отрасли дали несколько меньше, чем хлопок (Harley 1999).
Длительный рост дохода на душу населения после 1830 года (немногим более 1 % в год, три четверти которого приходится на общий коэффициент роста производительности) происходил благодаря улучшениям, широко распространившимся на всю экономику, и не может объясняться в основном изменениями в самых известных отраслях. Ни один историк пока еще не предпринимал попыток подсчета, чтобы выразить этот процесс в цифрах, но мы знаем о широком распространении изменений. Сельскохозяйственная производительность продолжала расти. Появились новые улучшенные и дешевые химикалии и виды стекла. Благодаря таким новшествам, как более качественные мельницы, охлаждение продуктов и упаковка, усовершенствовалась переработка пищи. Швейная машина увеличила эффективность в производстве одежды и обуви. Улучшения в машиностроении и металлообработке также способствовали повышению производительности, и в целом можно заключить, что изменения распространились по всей экономике. Таков был масштаб влияния капиталистической экономики (Bruland and Mowery 2005).
За время промышленной революции (1770–1830) средняя реальная оплата труда мужчины-рабочего в Британии изменилась мало (Allen 2007; Clark 2005; Feinstein 1998). Примеры оплаты различались — сельские рабочие на юге Англии пострадали, когда рост населения и деиндустриализация ударила по их рынку труда; ткачи на ручных ткацких станках сначала выиграли от дешевой пряжи, но затем их возросшее число стало жертвой механизации. Оплата увеличилась на городских фабриках, но рабочие столкнулись с нездоровыми условиями труда, потерей свободы и отсутствием удобств (Williamson 1985). Во время и после Французской революции государство отреагировало на войну и опасность волнений подавлением прав рабочего класса и выражения политических взглядов. Интенсифицировался детский труд, и экономические условия относящихся к рабочему классу женщин, вероятно, ухудшились с огораживанием общих земель и упадком производства в сельских местностях — во всяком случае, широко распространенная занятость в прядении исчезла (Humphries 2011). Оптимисты, однако, обращают внимание на то, что, помимо индустриализации, и другие факторы участвовали в снижении оплаты труда: население росло на 1,5 % в год — размер, который исторически должен был бы сопровождаться снижением оплаты труда; революционные и наполеоновские войны были исключительно дорогими и длительными. С 1830-х годов в реальной оплате труда рабочих наметилась явная тенденция к росту, и к 1880 году она была на 50 % выше. Многие семьи, относившиеся к рабочему классу в Британии, в конце XIX века оставались ужасающе бедными, но почти все были не такими бедными, как их прапрадеды в конце XVIII века, и немногие оказывались на том же уровне нищеты, который был обычен для Италии или Восточной Европы — самых бедных частей Европы.