Во Франции Мерсье де ла Ривьер и Тюрго также защищали точно такую же позицию контролируемой автономии колоний. Чрезмерные издержки содержания колоний, контрпродуктивный характер тяжкого налогового бремени и исходящая от метрополии атмосфера финансового и экономического порабощения были более чем достаточными причинами для пересмотра меркантилистского управления колониями.
Вопросы, аналогичные этим, звучали и в иберийских странах, а именно в работах двух из самых выдающихся представителей просвещенной экономической мысли: Педро де Кампоманеса в Испании и Родригу де Соуза Коутиньо в Португалии. Актуальность колониальной империи для обеих стран была абсолютно критической. В своих работах и политических решениях — оба они были правительственными деятелями Испании и Португалии — Кампоманес и Коутиньо открыто критиковали стратегию, которая основывала процесс колонизации на добыче ценных металлов, предоставляя всем остальным секторам деятельности самостоятельно бороться за свое существование. Они также подчеркивали тот факт, что колониальная торговля основывалась на эксклюзивных монополистических системах, представляя собой крупное препятствие для полного использования потенциала, предлагаемого такой торговлей. Наконец, оба они негативно оценивали систему тяжкого налогового бремени, которым облагались колониальные территории (Cardoso 2009; Paquette 2008). Различные позиции в отношении готовности реформировать колониальную политику, а также более широкое понимание преимуществ системы международной торговли на основе доктрины невмешательства государства в экономику представляют законченную картину направления изменений в жизни коммерческого общества в глобальном масштабе. Это были изменения, требовавшие новых достижений в науке, призванной их понять.
Наука законодателя
Идея равновесия, которую мы находим в работах физиократов, в то время выражалась иными способами, в основном принимая более литературную форму. Говорим ли мы о ней как о doux commerce («дух коммерции» Монтескье), «тайной взаимосвязи» (Сэмюэл Джонсон), потаенных цепочках событий или природном порядке вещей, это именно та чудесная гармония частей и целого, индивидов и общества, о которой мы говорим, когда упоминаем «невидимую руку» из произведения Адама Смита (понятие, которое сам Смит использовал так редко, но которое так активно упоминают его читатели и толкователи) (Skinner 1979; Winch 1996).
Этот литературный инструмент представляет собой не более чем подтверждение одной из центральных идей «Богатства народов»: действуя на рынке, стремясь к удовлетворению своих собственных интересов, субъекты экономической деятельности создают ситуации равновесия, которое соответствует полному удовлетворению интересов сообщества. Таким образом, создается новый язык, на котором можно говорить о гармонии и равновесии: никогда не забывая о том, что субъекты экономической деятельности наделены рядом моральных чувств уважения, доброжелательности и симпатии, что не дает рассматривать рынок как средоточие зависти, противоборства и конфликтов, мы видим, что тот же самый рынок наполнен природной способностью устанавливать цену и регулировать количества предложенного и запрошенного. Политическая экономия наконец смогла обрести зрелость, получив четкий концептуальный арсенал (Hont 2005; Hont and Ignatieff 1983; Teichgraeber 1986).
Объясняя, как расширение рынка действует на масштаб разделения труда и, таким образом, действует либо в сторону ограничения, либо в сторону стимулирования накопления капитала и долгосрочного экономического роста, Смит не забывает о роли законодателя в оснащении народа законами и институтами, необходимыми для достижения этой цели непрерывного и устойчивого роста.
Смит сводит воедино более ранние аргументы и создает аргументы новые для укрепления доверия к экономической системе, основанной на частной инициативе, но при этом не обходится без координации и регулирования со стороны государства. Новая наука рынка и современных институтов, которые служат динамике зарождающегося промышленного капитализма, также является наукой, которая дается в распоряжение законодателя с дополнительной задачей разработки и внедрения новых функций государства. Пространное отступление Смита о «Доходах государя или страны» в книге V «Богатства народов» — самое красноречивое свидетельство полной досягаемости и границ этой доступной законодателю науки.
Смит жил в период глубоких экономических, социальных и политических изменений и интенсивных революций (Американская революция, Французская революция, промышленная революция), последствия которых нельзя было полностью охватить или осознать. Ветер перемен дул с головокружительной скоростью. И знаменитый пример производства булавок был не самым удачным для иллюстрации новшеств, введенных благодаря современной паровой технологии. Однако основные ингредиенты, или сырой материал для размышлений, которым Смит обеспечил своих читателей, позволил ему объяснить, что мир был иным и продолжит быть иным. Его воззрение на эволюцию систем экономической и социальной организации позволило ему интуитивно вычислить отличительный характер нового этапа, формировавшегося в то время. В этом смысле наука законодателя также является наукой современности — набором принципов и законов, которые помогают нам понять, как производится и распределяется богатство, и выявить препятствия к его росту во времени. Или, иными словами, это наука, которая позволяет нам понять изменения и трансформации поднимающегося капитализма.
Смит последовательно разрабатывал линию аргументов, уходящую далеко в прошлое, по меньшей мере к Мандевилю, с намерением объяснить, каким образом частные интересы содействуют общему благу. Смит не изобрел велосипед. Он просто дал новую жизнь давно известной идее, согласно которой акты покупки и продажи идут на пользу участникам этих актов.
Начиная с допущения о том, что люди, как производители и потребители, хорошо понимают, как удовлетворить свои собственные интересы, и допуская, что такое удовлетворение интересов соответствует определяющему свойству человеческой природы, их участие в работе рынка ведет к получению оптимальных результатов для сообщества в целом. Частные интересы рассматриваются не как порочные, а как добродетельные ингредиенты естественного порядка. Таким образом, собственный интерес уже является не конечной целью, а, скорее, интеллектуальным механизмом, порождающим действия и институты, которые сводятся к созданию общего блага.
И все же частная область личных отношений и индивидуальных интересов не является лишь фактором развития социальности. В некотором смысле ее существование вообразимо лишь в публичном контексте, связанном с миром коммерческих отношений, контрактных систем, универсальных правил администрации и права, и, прежде всего, с самим существованием моральных чувств, которые продвигают частное действие к совершенствованию человечества, что Смит объясняет через понятия симпатии и безучастного наблюдателя.
В мире, в котором жил Смит, проявлялись сигналы экономики, переживавшей великую трансформацию, бывшую плодом промышленной революции, долгосрочные эффекты которой еще не могли ощущаться, но которая представляла неоспоримое свидетельство технологических инноваций, а также повышения заработных плат и уровня жизни. Кроме того, Смит представлял типичное убеждение просвещенного политического экономиста, которое удачно выразил Джоэль Мокир (Mokyr 2009: 452):
Воззрение Просвещения на экономику заключалось в том, что ее можно было улучшить и что материальная жизнь станет лучше, если будут произведены радикальные изменения в подходе к организации институтов и использованию полезного знания.
Защита добродетелей как частного богатства, так и изобилия народов в целом является результатом желания устанавливать новые правила поведения и новые жизненные обычаи в обществе, делающие возможным процветание экономической жизни и достижение все больших уровней благосостояния, то есть защитой моральных преимуществ коммерческого общества и этики, ответственной за триумф будущего капитализма как модели организации коллективной жизни (Hirschman 1977; Хиршман 2012).
Такие принципы включают в себя защиту частной собственности, свободный труд, верховенство закона и этический консенсус относительно легитимности и необходимости развития предпринимательства и поощрения инноваций. Это именно те принципы, которые воплощают буржуазные добродетели, которые, по емкому выражению Макклоски, «являются причинами и следствиями современного экономического роста и современной экономической свободы» (McCloskey 2006: 22).
Повышение уровней потребления и более общего доступа к товарам, которые раньше воспринимались с оттенком избыточности, иллюстрирует построение достойного общества, в котором социальный статус устанавливается посредством нового стандарта общественного благополучия. Роскошь больше не судится по моральным представлениям, теперь она включает в себя добродетельные атрибуты инструмента создания и циркуляции богатства. Процветание торговли порождает дополнительное доверие людей к способности государств распространять свободу, равенство и справедливость. И существует универсальная предрасположенность человеческого ума к пониманию и принятию реформ, которые ускорят пути к прогрессу, как отметила Эмма Ротшильд (Rothschild 2001), рассуждая о сущности духа Просвещения.
Связь между частными интересами и общественным благом хорошо сформулирована в следующем фрагменте из «Богатства народов»:
Политическая экономия, рассматриваемая как направление науки для государственного деятеля или законодателя, представляет два различных предмета; первый — обеспечение людей обильным доходом или средствами к существованию, или, что еще правильнее, предоставление им возможности самим обеспечивать себя таким доходом или средствами к существованию; второй — обеспечение государства или страны доходом, достаточным для государственных служб. Она предполагает обогащение и людей, и сюзерена (Smith 1776: 428).