Индустриализация требует мобилизации и концентрации капитала. Крупные частные фирмы и хорошо развитые финансовые рынки второй половины XIX века служат подтверждением тесной связи между требованиями индустриализации и институтами капитализма. Повторяющиеся случаи важнейших технологических изменений, которые сделали возможным создание новых отраслей производства, рынков и товаров, зависели от различных видов финансирования, лучше всего обеспечиваемого хорошо развитыми рынками капитала. Невозможно представить себе современный экономический рост без искусно организованных финансовых рынков и крупных фирм, часть из которых доминируют на своих рынках. Эта непосредственная связь между капитализмом и современным экономическим ростом прослеживалась и в ранних исторических эпохах, направляя историков экономики многих регионов мира на поиски институтов и практик, похожих на европейские. Некоторые из этих научных подходов неявно следуют по пути корректировки эмпирического предположения: от (1) практика раннего европейского капитализма Нового времени создала экономический рост и динамику к (2) только практика раннего европейского капитализма Нового времени могла обеспечить экономический рост к (3) отсутствие практики раннего европейского капитализма Нового времени означает отсутствие экономического роста.
В данной главе проанализирована история китайской экономики до развития в конце XIX века капиталистических фирм и рынков, изменивших китайскую экономику, и сделана попытка исследовать эту последовательность предположений. Для этого я установил различие между экономическим ростом в качестве общей категории и индустриализацией в качестве более специфического вида экономического роста. Я утверждаю, что китайская экономика обладала тремя из четырех признаков, которые, по мнению редактора Ларри Нила, присущи капитализму. Их наличие в экономике, которая не является капиталистической, по крайней мере по критерию наличия крупных фирм, способных накапливать значительные объемы капитала и контролировать важнейшие части своих рынков, означает, что и вне капиталистической системы можно найти права частной собственности, юридически защищенные договоры и рынки, устанавливающие цены. Четвертый признак Нила — «поддержка со стороны правительства» — более сложен для анализа. Нам кажется, что не имеет большого смысла рассматривать в качестве «поддержки» любые действия правительства и его политику, которые не применяются с целью воздействовать на экономические условия и возможности. По этому критерию ведение войн европейскими государствами раннего Нового времени, несмотря на их позитивные экономические последствия, пожалуй, в основном не входит в категорию правительственной поддержки возможностей роста здоровой экономики — если при этом не смотреть только на победителей и не игнорировать потери, понесенные соперниками, стремившимися к достижению выгод, доставшихся другим.
Для оценки возможностей экономического роста до индустриализации имеет значение эффективность институтов частной собственности, юридической защиты договоров, а также устанавливающих цены рынков. Китайская экономика фактически демонстрировала все эти признаки, хотя и без создания высокой концентрации капитала фирмами, способными доминировать на конкретных рынках. Мобилизация природных и финансовых ресурсов и управление ими в Китае — в отсутствие существовавших в Европе в раннее Новое время различных рынков капитала и фирм, контролирующих значительные капиталы, — указывает на наличие государственной поддержки экономического роста, которую мы не находим в Европе. Хотя эти китайские фискальные механизмы никак нельзя рассматривать просто как заменители, они помогают нам понять, как китайская экономика раннего Нового времени была способна расти без институтов европейского торгового капитализма. Кроме того, наличие торгового капитализма в Европе не означало, что те экономики, в которых торговый капитализм был особенно развит, непременно становились также лидерами в создании промышленного капитализма, что мы видим на примере Голландии. Наконец, те идеи и институты, которые оживляли китайскую политическую экономию до конца XIX столетия, продолжают оставаться ключевыми концептуальными ресурсами и реальной практикой в экономических преобразованиях в Китае ХХ века, даже если и не столь очевидным образом, как в случае европейского перехода от торгового к промышленному капитализму. Без осознания важности политической экономии позднего императорского Китая для последующих экономических изменений было бы чрезмерным упрощением предположить, что китайская практика раннего Нового времени представляет проблемы, а новые иностранные институты представляют возможности. Полуправда позволит пройти лишь полпути.
Сельское хозяйство и сельское ремесленное производство
По одному из европейских представлений об имперских деспотах, установившемуся с начала Нового времени, такой правитель владеет всей землей в государстве. По некоторым европейским воззрениям, в восточных империях нет ни частной собственности, ни реальной разницы между богатством правителя и его государства. В случае Китая представление о правителе, контролирующем по собственному желанию все ресурсы страны с возможностью по своей прихоти присваивать себе землю своих людей, является заблуждением. Ранние правители империи с определенным успехом добивались развития независимых крестьянских фермерских хозяйств, способных платить налоги для поддержки своего государства. Но эти правители были уязвимы по отношению к власти семей, владевших обширными землями, которые могли оградить свои территории от государства и его бюрократического управления. В последующие века политическая идеология делала акцент на сообществе малых землевладений в поддержке государства, в то время как в реальности в сельском хозяйстве сохранялись, и в некоторых местах даже росли, большие поместья. Некоторые из крестьян, обрабатывавших земли таких владений, были обращены в подневольное состояние, что ограничивало их мобильность и доход (Wu Tingyu 1987). Сохранение крупного землевладения в структуре экономики в период поздней Китайской империи, а в терминах мировой истории — в раннее Новое время, происходило в различных формах, но, несмотря на эти проблемы, сельскохозяйственные налоги обеспечивали как минимум половину, а часто более двух третей дохода государства в период с конца XIV по начало XIX века. Позднее имперское государство было способно до некоторой степени соответствовать стремлению ранней империи основывать налоговые поступления на фермерских крестьянских хозяйствах. С X по XIII век, однако, прямые сельскохозяйственные налоги оказывались менее значимыми, чем то, чего можно было ожидать в результате устремлений ранней империи, или то, что продемонстрировала практика поздней империи.
Каковы бы ни были различия в землевладении между богатейшими и беднейшими слоями сельскохозяйственного общества, масштаб сельскохозяйственной культивации почти всегда определялся небольшими участками, которые обрабатывали индивидуальные крестьянские домохозяйства. Общественная организация сельскохозяйственного производства основывалась на семейном фермерстве при изменяющихся природных условиях. Улучшенные технологии пахоты, посева, удобрения, прополки и сбора урожая после III века распространились по всей империи, однако их результатом всегда были усовершенствования в семейном фермерстве, а не другие формы сельского хозяйства. Начиная с X века возникает контраст между северной частью империи, доминировавшей в сельском хозяйстве на засушливых землях, и распространенном на юге возделывании риса на затопляемых полях — феномен, который привел некоторых ученых к утверждению о китайской сельскохозяйственной революции между VIII и XII веками (Elvin 1973: 113–130). Эта «революция» включала улучшения в подготовке почвы, более интенсивном использовании удобрений и в выведении новых разновидностей семян, дающих более высокие, более насыщенные или ранние урожаи. На юге в особенности это означало улучшение технологий орошения и более развитую систему ирригации. Наконец, рост коммерческого спроса на товарные культуры, превосходивший базовые продовольственные объемы зерна, вызвал использование земель, которые ранее не возделывались.
Этот набор изменений в сельском хозяйстве Китая, рассматриваются они в качестве революции или нет, произошел за несколько веков до европейских сельскохозяйственных изменений раннего Нового времени, также рассматриваемых некоторыми учеными как революция. Обе эти трансформации демонстрируют улучшенные технологии, делающие возможной более высокую сельскохозяйственную отдачу, которая, в свою очередь, была связана с увеличившимся торговым оборотом зерна и возможностью для сельского хозяйства в некоторых частях Китая и Европы поддерживать более многочисленное городское население, не нуждающееся в выращивании собственных продуктов питания. В других отношениях изменения в сельском хозяйстве Китая были иными. Во-первых, они требовали большего изменения технологий и финансовых инвестиций, так как применение развитых ирригационных систем на больших и разнообразных по ландшафту площадях требовало капитала для построения и обслуживания таких систем. Во-вторых, китайская сельскохозяйственная революция подняла производительность и увеличила производство без изменения основ организации производства в крестьянском хозяйстве; это повышало жизнеспособность существующего общественного устройства, а не продвигало социальные изменения, как в случае английского «огораживания». В-третьих, что, возможно, самое удивительное, три основных признака изменений в европейской сельскохозяйственной технологии XVIII века все вместе ранее наблюдались в северном Китае и вместе они не появляются более нигде — плуг с изогнутым железным отвалом, сеялка и конная мотыга. Другие же революционные новшества, появившиеся в Китае на много веков ранее, например ирригационные технологии, не были теми же, что использовали европейцы, если европейцы вообще их использовали, пока не прошло значительное время после их собственной аграрной революции.