Следует также проявлять осторожность и не переоценивать различия в реальных зарплатах и среднем доходе между Европой и Средним Востоком в эпоху до промышленной революции. Различия в городских зарплатах между более развитыми регионами Европы, то есть Англией и Нижними Землями и Восточным Средиземноморьем до XIX века редко превосходили соотношение два к одному. Различия же между остальной Европой и Восточным Средиземноморьем были еще менее существенными до периода после промышленной революции. Возникающий разрыв был обусловлен не упадком на Среднем Востоке, а ростом зарплат и доходов сначала в Южной, а затем и в Северо-Западной Европе. По этой причине более корректно говорить о подъеме в Европе, чем об упадке на Среднем Востоке в период позднего Средневековья — раннего Нового времени (Özmucur and Pamuk 2002; Pamuk 2007).
Институты и институциональные изменения
Институты и институциональные изменения в последние десятилетия были определены как ключевые переменные, помогающие объяснить большие различия в экономических показателях разных обществ. Исходя из успешного опыта Западной Европы и стран европейской цивилизации, Дуглас Норт и другие утверждают, что долгосрочные экономические изменения достигаются потому, что рамки, в которых происходят эти изменения, последовательно укрепляют стимулы для организаций участвовать в обмене и производственной деятельности. В институциональной экономике и среди историков экономики является признанным тот факт, что институциональные изменения обычно происходят не в направлении самых эффективных результатов, а общество редко приходит к институтам, способствующим экономическому росту, или создает такие институты. В большинстве случаев институты поддерживают деятельность, которая ограничивает, а не расширяет возможности. Точно так же в большинстве случаев государство не укрепляет стимулы к производственной деятельности, а действует в качестве инструмента передачи ресурсов от одной группы другой или содействия своему собственному выживанию за счет других. Иными словами, процесс институциональных изменений не всегда благоприятствует экономическому росту (Acemoglu and Robinson 2012; North 1990; Норт 1997).
Достаточного понимания того, как определяются экономические институты и почему они отличаются друг от друга в разных странах, нет. Институциональная экономика предлагает ряд причин, или определяющих факторов институтов. Наиболее важными среди них являются (1) география, или обеспеченность ресурсами; (2) религия или, вообще говоря, культура; и (3) социальный конфликт, или политическая экономия. На экономические институты на Среднем Востоке, несомненно, повлияла география, или обеспеченность ресурсами. Самый важный пример в этом отношении — Египет, где земельный режим, налоговые институты и роль центрального правительства были сформированы в значительной степени нуждами поливного земледелия. За исключением Египта, однако, в географическом плане или в смысле обеспеченности ресурсами этот регион не сильно отличался от других умеренных регионов мира. Хорошее расположение также может быть существенным стимулом экономического развития. Фактически расположение Среднего Востока между Европой и Азией дало значительные возможности для коммерческого развития, так как позволило этому региону сильнее развернуться в сторону Индийского океана в эпоху Средних веков, когда Европа проходила период мрачного Средневековья. Точно так же трудно отрицать, что перемещение торговых путей в Атлантический океан оказало на регион свое влияние. К этому времени, однако, Средний Восток уже начал отставать от Южной и Северо-Западной Европы. По этим причинам я не рассматриваю географию или обеспеченность ресурсами в качестве главного определяющего фактора для институтов региона или первопричины долгосрочного изменения в его относительном экономическом развитии.
Религия и/или культура давно выдвигается в качестве первопричины различий в экономических результатах между Средним Востоком и Западной Европой. В своем исследовании исламских обществ Вебер акцентирует контрасты между этими обществами и обществами Западной Европы в ряде областей, в том числе в религии и праве, а также в политической системе (Weber 1968; Вебер 2010). В более поздней работе Тимура Курана (Kuran 2010) утверждалось, что препятствия для экономического развития в прошлом, а в некоторых случаях и в настоящем, кроются в том, что институты Среднего Востока уходят корнями в исламское право, в том числе наследственное право, коммерческое право и другие. В результате, заявляет автор, даже при том, что институты Среднего Востока могли не вызвать упадка экономической деятельности, они превратились в помеху, оставаясь действующими на протяжении веков, тогда как Запад развил институты современной экономики. Культура и религия, конечно же, повлияли на институты в регионе. Однако, как и Вебер, Куран минимизировал существенные различия, существовавшие внутри Европы и внутри Среднего Востока, и представил идеализированные версии обществ, институтов и схем долгосрочных экономических изменений в каждом из этих двух регионов. В результате он упустил из виду институциональные изменения в исламских обществах, изменения в исламском праве и разновидности ислама, возникшие как реакция на множество различных условий. Он также склонен минимизировать, если не игнорировать, большой корпус свидетельств, указывающих на то, что исламские общества часто обходили или адаптировали те религиозные правила, которые, как представляется, не допускали изменений, в том числе экономических. Более того, исламское право не было автономной сферой, изолированной от этих обществ. Например, недавно проведенное исследование в архивах Османской империи показало, что политическая власть активно участвовала в интерпретации закона и повседневном отправлении правосудия в Османской империи раннего Нового времени (Gerber 1994; Hallaq 2005; Udovitch 1970). Если допустить, что так называемые исламские правила могут изменяться или обходиться, становится необходимо понять, почему и как это происходит.
Авторы последних работ по институциональной экономике, которые объясняют экономические институты с помощью социального конфликта, или политической экономии, утверждают, что, так как различные группы и отдельные лица обычно получают выгоду от разных экономических институтов, как правило, имеет место конфликт по поводу выбора экономического института. Институциональные изменения, даже в том случае, если они благоприятны для общества, будут встречать сопротивление со стороны тех социальных групп, которым угрожает утрата экономической ренты или политической власти. Следовательно, процесс институционального изменения включает существенный конфликт между различными группами, который в итоге разрешается в пользу групп с большей экономической или политической властью. Распределение политической власти, в свою очередь, определяется политическими институтами и распределением экономической власти. По этой причине политическая экономия и политические институты часто рассматриваются как основные определяющие факторы экономических институтов и направления институциональных изменений (Acemoglu and Robinson 2012; Ogilvie 2007; Rodrik, Subramanian, and Trebbi 2004).
В той же научной литературе также утверждается, что для долгосрочного экономического роста институты должны не только предлагать стимулы узкой элите, но и открывать возможности более широкому слою общества. Возникновение институтов, обеспечивающих стимулы для инвестирования в землю, физический и человеческий капитал или технологии, более вероятно тогда, когда политическая власть находится в руках относительно широкой группы с существенными инвестиционными возможностями. Государство может быть крупным игроком в этом контексте, так как часто именно оно принимает решения о правилах и часто обеспечивает принудительные меры для их исполнения.
В недавнем исследовании на эту тему (Acemoglu, Johnson, and Robinson 2005a) предложено объяснение тому, почему сильные права собственности возникли в Западной Европе, особенно в Британии и Нидерландах, начиная с XVI века. Авторы утверждают, что Атлантический океан — открытие путей в Новый Свет, Африку и Азию, а также построение колониальных империй — способствовал процессу роста Западной Европы с 1500 по 1850 год не только за счет прямого экономического эффекта, но также косвенно, вызвав фундаментальные институциональные изменения. Атлантическая торговля в Британии и Нидерландах изменила баланс сил, обогатив и укрепив торговые интересы за пределами королевского круга, включая различных заморских купцов, работорговцев и колониальных плантаторов. Через этот канал она способствовала возникновению политических институтов, защищавших торговцев от королевской власти. Иными словами, они утверждают, что торговля в Атлантическом океане сыграла ключевую роль в укреплении сегментов буржуазии и в развитии капиталистических институтов в этих странах. Напротив, подчеркивают авторы, там, где власть короны была относительно бесконтрольной, например в Испании, Португалии и Франции, эта торговля была монополизирована и регулируема, корона и ее союзники стали главными выгодополучателями экспансии в Атлантический океан, и этих вызванных атлантической торговлей институциональных изменений не произошло. Те регионы, у которых не было простого выхода в Атлантический океан, например Венеция или Генуя, с другой стороны, не получили ни прямой, ни косвенной выгоды от торговли в Атлантическом океане.
Этот аргумент также означает, что причинно-следственные отношения между институтами и экономическим развитием не обязательно направлены в одну сторону, от институтов к экономическому развитию. Экономическое развитие или его отсутствие также влияет на институты и их эволюцию. Иными словами, точно так же, как экспансия торговли в Атлантическом океане помогла торговцам сформировать капиталистические институты в Северо-Западной Европе, низкий уровень экономической трансформации в экономике стран Среднего Востока мог ограничить экономическу