Важные перемены в исламских обществах стали происходить в середине IX века, когда начался наем солдат и офицеров не из крупных и мелких городов Ирака и Сирии или из бедуинских племен Аравийской пустыни, а с окраин империи. Одна из главных причин этого сдвига заключалась в дефиците рабочей силы, который был отголоском Юстиниановой чумы VI века и продолжал ощущаться по меньшей мере до IX века, а возможно, и позже. Еще один мотив заключался в том, чтобы исключить участие солдат в политической борьбе и сохранить их верность центральному правительству. Новая политика означала, что военных стали набирать не из той социальной группы, к которой относилось остальное общество. Когда эти военные, и особенно их потомки, постепенно ассимилировались в обществе, представители местного населения были практически лишены возможности войти в круг правящей военной верхушки. Эта отчужденность военной элиты от остального общества в силу происхождения, обычаев и даже языка стала отличительной чертой многих средневековых исламских обществ (Blaydes and Chaney 2013: 9–12; Crone 1980: 74–81; Kennedy 1986: 158–162). Позже, в эпоху Османской империи, использование системы девширме для найма солдат и государственных чиновников из сыновей христианских крестьян еще больше закрепило этот разрыв между государственной элитой и остальным обществом, хотя после XVI века Османская империя упразднила эту систему. Хотя ввезенные в страну рабы играли важную роль как солдаты и офицеры в армии и как государственная элита, их число и роль в экономике оставались ограниченными, особенно после восстания черных рабов, зинджей, на плантациях в Ираке в IX веке. Кроме занятых в армии и правительстве, большинство рабов на Среднем Востоке в эпоху Средневековья и раннего Нового времени работали в качестве домашней прислуги.
С ростом влияния новой военной и политической элиты начались изменения в городской политике и социальной организации. Новая государственная элита, до некоторой степени в сотрудничестве с религиозной элитой, начала преобладать в городской политике. Эта новая городская политическая конфигурация вскоре начала формировать политические, а также экономические институты. Экономическая политика и практика правительства начала отражать интересы и приоритеты новой военной и политической элиты. Предприниматели, или частный сектор, состоявший из торговцев и ремесленников, по-прежнему располагал существенной экономической властью. Было множество богатых купцов, и правительство, как центральное, так и местное, зависело от различных услуг, которые они оказывали. Однако купцы и производители частного сектора играли небольшую роль в формировании институтов (Lapidus 1984: 117–130). Известно, что исламское право не рассматривает город как особую единицу, и, по мнению некоторых, это один из недостатков исламского права, помогающий объяснить долгий период экономического застоя в регионе (Kuran 2010; Weber 1968; Вебер 2010). На самом деле как отсутствие города в исламском праве, так и неспособность купцов формировать институты в предпочтительном для них направлении объясняется относительной слабостью открытых для общества институтов и отсутствием политической автономии у городов (Cahen 1970: 522).
Отношения между правительством и купцами не были отношениями равных. Правительства терпимо относились к деятельности последних и даже поощряли ее. Но в то же время государственная элита противостояла экономическим и институциональным изменениям, когда считала, что эти изменения приведут к изменению существующего порядка, в результате чего она утратит свое политическое влияние. Со своей стороны, купцы не могли добиться достаточно сильного совпадения интересов со своими правителями, которое позволило бы им влиять на правительство с тем, чтобы оно направило свои материальные и военные ресурсы на продвижение их собственных коммерческих интересов. Безусловно, они не могли объявить I’etat c’est moi, хотя в лучшие времена могли бы, вероятно, сказать I’etat n’est pas contre moi (Udovitch 1988).
Явным и важным исключением из этой картины были купцы-карими («могущественные»), которых уже давно поддерживало правительство и которые играли большую роль в дальней торговле Египта с Индией и Китаем, особенно в торговле специями в Индийском океане в XII–XIII веках (Ashtor 1978; Labib 1976). Очевидно, однако, что они располагали ограниченной политической властью и влиянием на государственную политику. В этот период большие и малые города Среднего Востока находились под контролем центрального правительства и назначенных губернаторов. Купцы карими участвовали в политике лишь косвенно, так как власти устанавливали ограничения на их капитал и свободу торговли. Хотя в ранний период государственная политика предусматривала поддержку карими, в XIV и особенно XV веках она развернулась против них. В дополнение к ухудшавшимся экономическим условиям в Египте потеря былого положения купцами карими была обусловлена чрезмерными налогами и попытками правителей из Мамлюков заполучить контроль над торговлей специями путем введения государственной монополии.
Приоритеты и политика османской империи
Всем государствам позднего Средневековья и раннего Нового времени приходилось решать общий набор экономических проблем. Самые фундаментальные из них были связаны непосредственно с поддержкой существования самих государств. Снабжение столицы, армии и, в меньшей степени, других городских зон, налогообложение, поддержка и регулирование дальней торговли и обеспечение непрерывного предложения денег были одними из важнейших задач экономической политики[21]. В своей экономической политике государства не преследовали общественные интересы в каком-либо абстрактном смысле этого понятия. Вместо этого как цели, так и устройство экономической политики, а также институтов, связанных с ее реализацией, формировались под действием социальной структуры и социального и политического влияния, которое оказывалось на государство. В случае Османской империи экономические институты и политика правительства в Стамбуле намного сильнее начали отражать приоритеты центральной администрации после успешной централизации, проведенной Мехмедом II во второй половине XV века. Влияние различных социальных групп на эту политику оставалось ограниченным.
Одним из приоритетов было жизнеобеспечение городских зон, которое рассматривалось как необходимое для политической стабильности (Geng 1989; Inalcik 1994: 44–54). Центральное правительство хотело обеспечить стабильные поставки товаров, в особенности для столицы, и очень хорошо осознавало критическую роль, которую в этом играли купцы. С территориальным расширением империи и включением в нее в XVI веке Сирии и Египта дальняя торговля и контроль межконтинентальных торговых путей становились все более важными и даже критичными для решения этих задач.
Акцент на жизнеобеспечении также повлек за собой важное разграничение между импортом и экспортом. Импорт поддерживался, поскольку увеличивал доступность товаров. В результате в Османской империи никогда не практиковался протекционизм в качестве экономической политики. Она не старалась защитить своих производителей от конкуренции, например со стороны индийских производителей тканей в XVII и XVIII веках. Напротив, экспорт дозволялся только после удовлетворения потребностей внутренней экономики. Как только возникала вероятность дефицита, правительство не раздумывая ограничивало деятельность купцов и запрещало экспорт базовых товаров, особенно продовольствия и сырья.
Еще одним приоритетом для Османской империи была задача держать под контролем другие социальные группы. Точно так же, как она старалась предотвратить возникновение влиятельной землевладельческой элиты в сельских районах, центральная администрация Османской империи старалась предотвратить быстрое накопление в руках купцов, членов гильдий, бывших государственных служащих и налоговых откупщиков. Местные гильдии в эпоху Османской империи были наделены немалой автономией. Городская знать, участвовавшая в местных советах, приобрела существенное влияние и в XVII–XVIII веках начала контролировать значительные части системы откупа налогов. Центральная бюрократия не хотела отдавать этим группам больше власти. Тем не менее она продолжала вести с ними переговоры и настраивать одну группу против другой. Отчасти из-за противостояния центральной администрации местная знать не могла скоординировать коллективные действия и изменить формальные политические институты в свою пользу, даже в моменты наибольшего влияния в XVIII веке[22].
Государство и частный сектор в раннее Новое время
Отношение правительства к торговцам и в целом к частному сектору оставалось неоднозначным. С одной стороны, частные компании считались незаменимыми для функционирования городской экономики. Государство часто поощряло деятельность купцов, больших и малых, более или менее независимых от гильдий производителей, а также менял, пока они помогали поддерживать городскую экономику. Когда купцы находили возможность заниматься своим бизнесом при меньшем вмешательстве государства, они часто процветали (Hanna 1998). И все же деятельность купцов иногда приводила к повышению цен на сырье, из-за чего возникала нагрузка на систему гильдий и в целом на городскую экономику. Поэтому центральная администрация часто полагала своей главной задачей контроль над купцами, а не их защиту. Однако контролировать купцов было намного сложнее, чем гильдии. Гильдии были закреплены в одном и том же месте, а купцы могли перемещаться. Нет необходимости говорить о том, что официальное отношение к финансистам и менялам было столь же неоднозначным (Inalcik 1969; Islamoglu and Keyder 1977).
Один из самых крайних примеров государственной политики Османской империи по отношению к своим купцам — поставки мяса в столицу. Ко второй половине XVI века Стамбул еще раз стал крупнейшим городом Европы. Государство прилагало все усилия к тому, чтобы удерживать низкие цены на продукты в столице. Для этого оно часто старалось использовать систему ценового потолка. Поставки мяса в столицу зависели от большого количества живых животных, перемещаемых своим ходом или по морю. Но ко