Местные землевладельцы могли заявить свою юрисдикцию над своими территориями, но они нуждались в государстве и/или в содействии других землевладельцев, чтобы преследовать беглых крестьян за пределами своей территории. Практика различалась, но землевладельцам не всегда удавалось доказать, что имелась персональная связь между землевладельцем и крепостным. Если таковой не было, землевладелец имел мало шансов на возвращение беглого крестьянина. Важность этой проблемы возросла с ростом городов. Stadtluft machtfrei, как тогда говорилось. Угрозы здоровью в городах были, вероятно, большей проблемой для беглого крестьянина, чем риск быть возвращенным во владение[24]. Хотя возможно, что землевладельцы соблюдали соглашение и не конкурировали друг с другом в поиске рабочей силы, хотя бы в пределах ограниченной географической зоны, было намного труднее расширить такое соглашение на нанимателей в городах, особенно когда города становились все более независимыми от аристократической юрисдикции. Высокий уровень урбанизации может, следовательно, рассматриваться как несовместимый с крепостным правом.
Временные и пространственные рамки крепостного права
Факты свидетельствуют, что несвобода вновь возникла в Западной Европе со значительной задержкой после гибели Римской империи (Bonnassie 1990: 154–164; Wickham 2005: 570–579). Важнейшим новым элементом в средневековой несвободе стала передача крепостных во власть частного правосудия их господ, произошедшая в IX и X веках, и примерно на век раньше почти по всей Франции. Упадок Рима, по всей видимости, связывается с ослаблением и центральной, и местной власти и увеличением прав крестьян над их собственным трудом и землей. В областях, не затронутых римской цивилизацией, крестьянство имело традиции независимости и самостоятельного владения, а аристократия была слабой. Многие части Европы по-прежнему не были христианизированы, и, следовательно, церковь отсутствовала в качестве землевладельца. Через века после падения Рима ослабевшая аристократия не была достаточно сильна, чтобы установить ограничения на мобильность рабочей силы или чтобы установить дисциплину картеля потребителей, от чего больше всего выигрывало крестьянство.
В то время как элементы принуждения в крепостном праве в завершающие века I тысячелетия становились сильнее, по-прежнему сохранялись неосвоенные земли, и часто аристократы были вынуждены поддаваться давлению рынка и предлагать более щедрые условия договоров для привлечения или удержания рабочей силы. Географически изолированные территории, такие как Каталония или Нижние Земли, хорошо иллюстрируют эту ситуацию. Восстановление аристократии, хотя и с разными временными рамками в континентальной Западной Европе, очевидно, было основным направлением развития (Feller 2007: 169). Сопротивление крестьян, отмеченное в документах во многих частях Италии, могло несколько замедлить процесс, и сила принуждения со стороны господ даже внутри небольших территорий значительно колебалась, хотя со временем эти различия постепенно стирались (Figueras 2005: 480–481). В целом в бедных трудовыми ресурсами пограничных районах заселенные территории были организованы на основе взаимного согласия крестьян, что ясно демонстрирует средневековая история Испании во времена Реконкисты (MacCay 1977).
Концентрация землевладения в руках светской и церковной элиты если не предшествовала крепостному праву, то определенно была связана с ним. На самом деле наложение аристократией обременений и повинностей часто было следствием военных захватов, таких как каролингская оккупация и подчинение Восточной Германии (Саксонии) в конце VIII века, встретившие в середине IX века яростное сопротивление местного крестьянства. Процесс захвата земли аристократией набрал обороты в VIII веке, и главными его жертвами были свободные крестьяне, что приводило к периодическим, в основном неудачным, крестьянским восстаниям. В других частях Европы местные землевладельцы использовали каждый признак слабости государства, чтобы потребовать право на сбор налогов и платежей, ранее собиравшихся государством.
XI и XII века свидетельствуют о попытках увеличения платежей, взимаемых с крестьян. Хотя свободное крестьянство не было уничтожено полностью, его влияние уменьшилось. Однако имевшаяся у землевладельческих элит сила принуждения никогда не была абсолютной. Традиционные права крестьянства замедляли натиск землевладельцев, но последние обладали преимуществом, поскольку вершили суд и вели записи. Однако возможности судопроизводства у местной аристократии увеличивались, что влекло за собой негативные последствия для крестьянства. Mals usos, или дурные обычаи, то есть произвольные взыскания, накладывались как на арендаторов, так и на свободных собственников. Но в каждом конкретном месте обычно можно было увидеть широкое разнообразие договорных форм, от тяжело обремененных крепостных до свободных арендаторов с более легкими обязательствами и свободных собственников. Единственной группой работников, улучшившей свое социальное положение, были рабы, которые были повышены до юридического статуса крепостных. Неверное представление о пределах европейской несвободы частично является следствием ограниченности существующих письменных источников. Во владениях, особенно церковных, велись записи, и они уцелели; свободные же собственники-крестьяне записей не вели.
Точное распределение трудовых ресурсов неизвестно, но в основном крепостные были, по словам Кристофера Дайера, «существенным меньшинством». Хотя это обобщение было озвучено в связи с Англией, оно, возможно, в целом верно для средневековой Западной Европы, за исключением Скандинавии с его многочисленным независимым крестьянством.
Крестьянские домохозяйства оставались важнейшим местом сельскохозяйственного производства, даже когда значение консолидированного владения, вотчины, стало возрастать с установлением крепостного права. Вотчинам принадлежали земли, обрабатываемые крепостными, которые были обязаны исполнять трудовые повинности в вотчине своего господина. Пределы и природа трудовых повинностей варьировалась, но обычно выражалась в днях в неделю, колеблясь от одного до трех, или в эквивалентном количестве недель в году. Крепостные также возделывали свой участок земли, выращивая продукты для собственного потребления и торговли на рынке. Эта форма управления производством была, однако, менее распространенной и менее постоянной, чем обычно считается. Вотчинные организационные формы, которые европейские ученые часто называют двухчастными[25], никогда не задействовали большинство сельскохозяйственных производителей, даже в тех зонах, где были наиболее широко распространены. Кроме того, крепостное право не обязательно было связано с трудовой повинностью во владении, управляемом светским или церковным господином. Было весьма распространено разделение всего владения или большей его части на управлявшиеся крестьянами наделы, с которых эти крестьяне платили ренту землевладельцу.
Почему движение по направлению к вотчинной организации получило ускорение в IX веке, не вполне ясно, и это явление не относилось ко всей Европе. Ядро вотчинной организации находилось в зоне между реками Луара и Рейн, то есть в бывшей империи Каролингов. Позднее оно распространилось на восток, но практически отсутствовало или было слабым в Южной Франции, Скандинавии и Восточной Европе. В Италии вотчины были менее консолидированными, а права синьоров в важнейших районах, таких как Тоскана, — более слабыми (Wickham 1996). Непосредственная связь между управлением производством на античных плантациях, где трудились рабы, и управлением производством в вотчине отсутствует. Фактически вотчинное производство не возникало до конца VIII века во Франции, возможно, оно возникло на век раньше в некоторых районах Нижних Земель, где, в отличие от Италии, не было истории производства на античных плантациях. Английские вотчины могут быть прослежены до времен, предшествующих нормандскому завоеванию, что опровергает утверждение, что вотчины были привезены нормандцами. В действительности на родине нормандцев, во французской Нормандии, едва ли есть какие-нибудь следы вотчин. Более того, если вотчинное производство давало существенную часть общего объема продукции в сельском хозяйстве, оно никогда не было преобладающим источником сельскохозяйственного производства. В Англии в конце XIII века примерно четверть пахотной земли находилась под непосредственным вотчинным управлением, такая же доля была свободной землей, а свободные и несвободные арендаторы возделывали остальное (Campbell 2000: 55–58).
Одна из интерпретаций подъема вотчинного производства заключается в том, что к концу I тысячелетия товарные рынки начали развиваться, и вотчинная организация позволила увеличить производство излишков на продажу. Этот аргумент также предлагается в качестве объяснения восточноевропейского крепостного права в раннее Новое время (Kula 1976). Однако есть смысл задуматься об эффективности вотчинного производства. У крепостных отсутствовала мотивация, и естественное стремление увильнуть от работы делало необходимым затратный надзор за усердием работников. Более вероятное объяснение рассматривает вотчинную организацию как способ обеспечить ренту в форме трудовой повинности в то время, когда крестьянские домохозяйства было трудно дисциплинировать. Следует помнить, что подчинение независимого крестьянства не обходилось без открытого сопротивления. Расширение вотчинного сектора существенно различалось в разных регионах. В Нижних Землях, в зоне, входящей в современные Северную Францию, Бельгию и Нидерланды, вотчинная организация возникала в густонаселенных регионах, подходящих для зернового производства, но практически отсутствовала в зонах осушенных территорий, таких, как Голландия и прибрежные части Фландрии, которые были заселены намного менее плотно.