Центральную роль семьи не следует недооценивать, даже если она поддерживала только первую важную фазу коммерческой революции. Семейное окружение создавало возможность для передачи ценностей и доверия, что налаживало сотрудничество между членами семьи, клиентами и соседями, которые гордились традицией личных и деловых связей. Таким образом, семья и соседские сети консолидировали сильные связи доверия и делали возможной передачу знаний и умений между поколениями (de La Ronciere 1977: 237; Petralia 1989: 34–36). Они также могли действовать вместо рынка в случае недостатка информации или недостаточного обеспечения исполнения принятых правил. Но огромным преимуществом, которое семейные связи дали рынку, был принцип семейной ответственности. В данном случае мы можем проследить линию эволюции, по которой располагается переход в коммерческих предприятиях от коллективной ответственности к ответственности индивидуальных партнеров в соответствии с их долями участия. Первоначально коммерческие фирмы отражали социальную структуру городского политического поля, сильно зависящего от кланов и семейных клик. В результате разницы между общественным капиталом и семейным достоянием не было (Sapori 1955: 803). Целью принципа коллективной ответственности было сделать нарушение договоров исключительно затратным для всей семьи. Семейная сеть была способна обеспечить страхование и кредит, таким образом создавая некоторое подобие пула рисков. Также не следует недооценивать чувство чести, которое определяло поведение членов торговых семейств. Бесчестное поведение вызывало и коллективные, и семейные санкции; семья рассматривалась как разновидность социального залога, поддерживавшего торговую деятельность[28].
Система, основанная на семейных фирмах, имела определенные недостатки. Во-первых, она не защищала от междоусобных битв и драматических поражений. Во-вторых, центральные механизмы, управлявшие семейными и соседскими связями, не всегда были способны обеспечить необходимые финансовые ресурсы для расширения бизнеса. Более того, в случае банкротства все члены семьи оказывались затронутыми, даже если они напрямую не участвовали в неудачных экономических действиях. Чтобы избежать таких проблем, итальянцы полагались на такие правовые инструменты, как ripudio, которое позволяло спасти от кредиторов часть семейного достояния (Kuehn 2008).
Как показала давняя научная традиция, организации, управляемые жесткими барьерами и семейными связями, часто испытывают медленный экономический рост. Могла ли структура, характеризовавшаяся широчайшими и прочными семейными связями, иметь последствия для благосостояния (Fukuyama 1995; Фукуяма 2006)? Так как образование сильных замкнутых групп неизбежно препятствует кооперации с внешними членами, давайте проанализируем степень открытости в системе, которую мы рассматриваем. В ранней фазе коммерческой революции, начиная с 1330-х годов, Генуя демонстрировала высокую социальную мобильность, отражавшуюся во многих небольших заморских инвестициях, связанных с профессионализацией торговцев. В Венеции этот феномен появился позже, но аналогично Генуе XII и XIII века являются периодом высочайшей мобильности (Romano 1987: 18; Van Doosselaere 2009: 123, 146). Во Флоренции мы также обнаруживаем заметную социальную мобильность внутри торгового сообщества. В 1369 году из 106 флорентийских компаний, пользовавшихся портом Пизы, 51 принадлежала gente nuova (Goldthwaite 2009: 104–105). Видимо, века итальянской коммерческой экспансии, несмотря на центральную роль традиционных связей, не были отмечены непроницаемой классовой системой.
Для снижения транзакционных издержек, в частности для уменьшения неопределенности в отношениях принципал — агент, в дополнение к неформальной семейной системе существовали и правовые инструменты. Важно отметить, что не существовало (и не существует) методов для окончательного решения этой проблемы. Тем не менее ясно, что на протяжении эпохи Средневековья для снижения неопределенностей использовалось несколько систем (Greif 2006; Грейф 2014). Трансформация торговца-путешественника в оседлого торговца принесла использование договоров, в которых участвовали действующие лица с общей целью. Комменда была договором, устанавливающим разделение прибылей и убытков между оседлыми партнерами-инвесторами и партнером, осуществлявшим заморскую торговлю. До введения комменды в Средиземноморье чаще всего использовался договор морского займа. Он обеспечивал инвестору, который брал на себя весь риск морского предприятия, фиксированный платеж. Очевидно, что высокий риск инвестора определял высокую доходность. Хотя истоки комменды могут быть найдены в римском праве с последующим византийским и арабским влиянием, развитие этого типа договоров стало особенно важным в эпоху Средневековья.
Договор представлял собой мощный инструмент для превращения сбережений в коммерческие инвестиции в контексте широкого распространения информации (Gonzales de Lara 2008; Pryor 1977). Социальную базу заморских предприятий составляли несколько сотен мелких торговцев, объединенных договорами комменды. Если комменда использовалась в основном в корабельном бизнесе, то компания была типичным предприятием наземной торговли. В отличие от комменды, чье действие прекращалось с концом каждого делового предприятия, компания основывалась на несколько лет и могла быть продлена. Прибыли и убытки были пропорциональны капиталу, вложенному каждым из участников. Ключевой особенностью компании была ее способность привлекать средства от внешних инвесторов. С целью увеличения первичного капитала (так называемого corpo) компания могла принимать от обычных людей срочные депозиты под фиксированный процент (sovraccorpo), как в случае современных облигаций. Во Флоренции XV века обычно по депозитам выплачивалась ставка 8 %, что не подпадало под запрет на ростовщичество, так как процентная ставка приобретала форму добровольного подарка заемщика (Goldthwaite 2009: 438).
Другим методом финансирования, который был изобретен в конце XIII века, был вексель. Для того чтобы избежать трудностей с перемещением больших количеств монет, торговцы применяли письменные платежные поручения в иностранной валюте за границей (Goldthwaite 2009; Mueller 1997). У этого механизма четыре действующих лица: в одном месте — отправитель платежа (или плательщик), который хочет перевести деньги, и принимающее платеж лицо (векселедатель, обычно торговый банкир), который принимает сумму в местной валюте и выписывает вексель на своего агента. В другом месте имеется бенефициар (или получатель средств), который получает и представляет письмо для оплаты корреспонденту банкира (плательщику), который платит по поручению векселедателя. Очевидно, что этот инструмент предполагал существование сети операторов, связывавшей различные рынки, а также глубокое знание денежного рынка.
Вексель имел успех потому, что облегчал международные платежи и маскировал процентные ставки, связанные с кредитными операциями. По сути, процентная ставка была результатом разницы в валютных курсах, используемых в операции, и была крайне неопределенной, учитывая колебания рынка. Возникший как средство платежа, к XIV веку вексель стал настоящим кредитным инструментом, совершенно не связанным с движением товаров. Операция обмена могла повторяться; вексель передавался из рук в руки до тех пор, пока не выплачивалась вся сумма и проценты на нее. Стоит отметить, что, хотя некоторые более ранние свидетельства можно встретить у итальянских торговцев, новое усовершенствование произошло в конце XVI века в Антверпене, когда векселя стало возможно продавать и легко передавать с помощью индоссамента. С начала XVII века распространившаяся практика индоссамента и использование печатных бланков позволили торговцам самим выпускать коммерческие векселя (Melis 1984: 68–70; Van der Wee 1993: 145–166).
Значительная сложность коммерческих институтов принесла также новшества в сфере бухгалтерского учета. Принятие системы двойной записи стало реакцией как на потребности оседлых торговцев по контролю за действиями заморских агентов, так и отделения семейных счетов от счетов партнерства, а также как инструмент узаконивания торговых операций (Carruthers and Espeland 1991). Интересно отметить, что эта бухгалтерская практика, возможно, заимствованная из торгового мира, была принята коммуной Генуи для управления своим бюджетом в 1340 году (Felloni 2005: 65–69). Но, как и другие практики, бухгалтерские технологии находились в экономических и культурных окружениях с их различными запросами (Gonzales de Lara 2008; Lane 1945; Williamson 2010).
Городской торговый мир был основан, помимо кровного родства и местных связей, на государственных организациях, которые часто рассматривались как институционное воплощение торговых интересов. По сути, города-государства Северной и Центральной Италии с полным основанием могут быть определены как родовые системы, в которых правители и корпорации «совместно решают политические задачи и разделяют прерогативы суверенитета» (Adams 2005: 6). В следующем параграфе мы проанализируем три основных торговых центра средневековой Италии: Венецию, Геную и Флоренцию — в попытке определить, как и насколько их правительства благоприятствовали экономическому успеху или ограничивали его.
Три политические системы
Венеция возглавляла доминион, который расширялся в заморских землях начиная с XIII века, сначала в северной части Адриатического моря, а позднее распространился на Крит, Кипр и на некоторые центры в Эгейском море. В течение XV века Венеция завоевала значительную часть долины реки По, включая такие важные города, как Падуя, Верона и Брешия. С середины XV века республика сражалась с Османской империей, которой удавалось постепенно разрушать власть Венеции в заморских территориях, захватывая части Греции, Кипр и, наконец, Крит. Венецианская республика состояла из центра (Венеции), который был физически отделен от остальных подвластных территорий, и самих этих территорий, которые, в свою очередь, были разделены на так называемые