дство стекла, шелка и других элитных товаров), росла индустрия услуг.
На первый взгляд Генуя представляла собой очень отличный от Венеции случай (Epstein 1996; Grendi 1987; Heers 1961). История Генуи наполнена беспорядками, восстаниями и внешними интервенциями. С 1257 по 1528 год можно видеть 81 случай восстаний и смены правительства (Epstein 1996: 325–327). Некоторые конституционные реформы XVI века стабилизировали политическую структуру и консолидировали гегемонию знати. Удивительно, однако, что блеск генуэзской экономики сосуществовал с длительными и тяжелыми возмущениями в политической жизни ее граждан. Проблема состоит не в том, чтобы открыть причины успеха Генуи, а в том, чтобы понять, как он пришел, несмотря на ожесточенные политические битвы.
Политическая и экономическая организация Генуи значительно отличалась от венецианской. Как мы уже упоминали, институциональной и политической основой этого лигурийского города были albergo, расширенные кланы родственников и клиентов, которые даже признавались муниципальными законами. В течение первой фазы коммерческой экспансии, видимо, существовала тесная связь между домохозяйствами и дальней торговлей. С середины XIII века семейные кластеры становились все более важными. Следовательно, в случае Генуи семейные связи представляли собой эффективный рычаг экономического роста (Van Doosselaere 2009: 178–80). Показательно, что в 1445 году из девяноста двух находившихся в других странах генуэзских торговцев не менее 80 % принадлежали к самым важным кланам и они находились в стратегически важных пунктах вдоль торговых путей. Кроме того, кланы выполняли различные экономические и политические функции. Некоторые их члены были заняты в торговле, другие — во внутренней политике, третьи управляли достоянием семьи.
Таким образом, albergo представлял собой элемент как силы, так и слабости. Можно представить клан в качестве большой семейной фирмы, которая также была всецело вовлечена в политику. Самая большая проблема, однако, состояла в соперничестве с другими кланами. Если Венеция смогла со временем установить баланс между своими знатными семействами, нашедшими общие интересы в заморской коммерции, в Генуе решение было найдено как во внешней власти, установившей кооперацию между различными группами (Greif 2006; Грейф 2014), и, прежде всего, в поиске неформального соглашения между классами, разделявшими интересы в коммерческой деятельности (Van Doosselaere 2009). Высокий уровень политического конфликта провоцировался, в частности, борьбой вокруг назначения дожа, верховного главы республики (Shaw 2005), но в те моменты, когда было необходимо мобилизовать усилия и ресурсы ради общей цели — или войны, или коммерческого предприятия, — генуэзцы демонстрировали замечательную эффективность. В отличие от венецианского, генуэзское правительство не предоставляло регулируемой системы принадлежавших государству конвоев, но обеспечивало охрану частных судов своими боевыми кораблями. Правительство при необходимости арендовало суда у частных компаний. Более того, если в Венеции правительство непосредственно контролировало арсенал и строительство кораблей, в Генуе эта деятельность не была централизована, представляя собой поле для деятельности частных предпринимателей. К тому же начиная с XVI века генуэзцы могли переложить оборонные расходы на испанскую корону (Arrighi 2004).
Можно даже выдвинуть гипотезу о том, что реальная разница между Венецией и Генуей заключалась в опоре на формальные институты в первом случае, и на неформальные — во втором. По сути, эти республики различало не столько представление о государстве их соответствующих элит, сколько средства, выбранные для установления связей взаимодействия, а также разная философия в отношении доступа к возможностям инвестирования. Венецианская система, которая была представлена в качестве ее высшего проявления конвоями торговых галер, устанавливала определенное равенство между торговцами и ограничивала образование огромных богатств у отдельных лиц. Естественно, это не устраняло колоссальное экономическое неравенство, имевшее место и в любом другом городе, но разнообразные индикаторы приводят нас к выводу о том, что в 1370-х годах распределение богатства в Венеции было все же не так неравномерно, как в других городах (Kedar 1976; Romano 1987).
Флоренция демонстрирует структурные отличия от двух портовых городов — Венеции и Генуи. В политической истории раннего Средневековья здесь в рамках республиканской по природе институциональной структуры доминировали активные внутренние конфликты между магнатами и народом, гвельфами и гибеллинами. Часть граждан на деле могла быть избрана в органы управления коммуной. Этот принцип, несмотря на правительственный кризис корпораций и на укрепление олигархии в XIV–XV веках, сохранился даже во время правления Медичи и во время бурных лет итальянских войн. Начиная с 1530-х годов с установлением владычества дома Медичи, сформировалась институциональная структура во главе с герцогом и его двором, поддерживаемая постоянной бюрократией, созданной опиравшимися на коммуну местными институтами. В отличие от Венеции и Генуи, государство Медичи частично отказалось от своих городских традиций и открыло дорогу политическому и административному участию в элитах во всем государстве. Стоит также отметить, что, в отличие от Венеции и Генуи, где корпораций торговцев не существовало, в средневековой Флоренции корпорации торговцев играли важнейшую роль, особенно корпорации менял и торговцев шерстью. Тесные связи между политическими лидерами и торговцами в портовых городах делали такие институты ненужными.
В эпоху Средневековья торговцы Венеции и Генуи были неразрывно связаны с заморской торговлей, а флорентийцы вместо этого обращали внимание на сухопутную торговлю, производство текстиля и финансы (Goldthwaite 2009). Пока торговцы обеспечивали постоянное поступление шерсти и частично отделанной ткани из Северной Европы, местная промышленность пользовалась преимуществами благодаря высокому качеству производства и эффективной дистрибуции на международных рынках. Когда в XVI веке возникли проблемы с импортом шерсти из Англии, флорентийцы обратились к Кастилии, которая предлагала продукт более низкого качества и, прежде всего, предоставили контролировать импорт кастильским и генуэзским торговцам. Несмотря на то что во второй половине XVI века внутренний рынок переживал глубокие изменения, в количественном измерении уровень производства был таким же, как во время производственного бума в XIV веке. Однако с конца XVI века начали нарастать признаки ухудшения ситуации и уменьшение доли рынка привело к резкому сокращению производства. Теперь флорентийские производители шерстяных тканей работали для удовлетворения спроса местного рынка и по низким ценам (Malanima 1982).
Другим сектором производства тканей был шелк. Шелковое производство почти отсутствовало в XIV веке, но росло в течение следующего века и значительно развилось в раннее Новое время. Между второй половиной XV и первой половиной XVII века производство шелковой материи утроилось и выросло еще больше в XVIII веке. Такой успех не ограничивался Флоренцией, но затронул всю Cеверную Италию. Тем не менее между успехом XVI века и его повторением в XVIII веке структура производства изменилась. Такие предметы роскоши, как шелковые ткани с золотом, производившиеся в городе, потеряли свое превосходство из-за места производства перед лицом конкуренции с Францией, а сектор средней и низшей ценовой категорий оживился. Распространение гидравлического кручения шелка привело к преобладанию полуфабрикатов на международном рынке; более того, сельская местность могла обеспечить огромные количества шелка-сырца, который стал главным экспортным продуктом Италии в XVIII и XIX веках (Battistini 2003; Federico 1994; Poni 2009).
Хотя график производства шерсти в главных производственных центрах имел различную форму, общая картина оставляла мало сомнений в том, что к началу XVII века сектор достиг высшей точки развития, притом что всего через столетие от него остались одни развалины. Однако производственная структура изменилась соответствующим образом: производство роскошных тканей прекращалось, а вместо него развивалось производство имитаций текстиля из Северной Европы. Более того, места производства в большом количестве перемещались из города в сельскую местность. Производство шерсти клонилось к упадку, производство шелка росло, что отчасти добавило потерь для рынка шерсти. Ответом города на эти трудности стал нишевый рынок элитных товаров и перевод производства шерсти в сельскую местность. И если такой ответ не мог поддержать высокий уровень благосостояния времен Ренессанса, то он смог смягчить общий эффект кризиса в текстильном секторе.
По сравнению с обременительным присутствием государства в Венеции и доминирующей ролью кланов в Генуе, на первый взгляд Флоренция оказывается между этими двумя схемами. Крупные флорентийские торговцы, видимо, не пользовались своей позицией во власти для поддержки личных интересов в международной торговле (Goldthwaite 2009: 113). Флорентийское правительство для своих ограниченных морских предприятий с 1420-х по 1470-е годы пыталось следовать примеру Венеции в организации государственных конвоев. Эта система была организована для поддержки импорта испанской и английской шерсти, но трудности производства шерсти во Флоренции сделали организацию конвоев неактуальной (Mallett 1967). Однако роль правительства нельзя отрицать. Флорентийская знать относилась к немногим представителям итальянских правящих классов, которые инвестировали в торговый и производственный сектор и после начала XVII века. Но после окончания правления Медичи в 1737 году и прихода Лотарингской династии их вовлеченность в партнерства сократилась, возможно, из-за неопределенности, которую почувствовали люди, которые до этого традиционно контролировали государственные суды и финансовые службы (Litchfield 1969). Таким же образом конец протекционизма в отношении шелковой промышленности в 1770-е годы привел к сильнейшему упадку сектора, не способного эффективно противостоять конкуренции с французской и североитальянской шелковой промышленностью (Litchfield 1986: 243).