Хотя такие семейные и клиентские отношения были подробно проанализированы как фундаментальные элементы социальных структур и политических установлений, попытки привязать эту систему к экономической эффективности были весьма немногочисленны. Ткань, образованная формальными (семья, род, кумовство) и неформальными (дружба, клиентелизм, соседство) связями характеризует как политическую систему, так и мир экономики. Основным принципом, более или менее выраженным, была взаимность. Когда в 1433 году венецианский торговец Андреа Барбариго в письме просил своего корреспондента в Леванте позаботиться о «моем бизнесе во всех отношениях так, как ты хотел бы, чтобы я сделал для тебя, и с моей стороны прими уверения, что я сделаю для тебя добро, как для себя», он раскрыл неписаное правило, касавшееся всех (Lettere 1951: 5). Молодые люди, которые входили в торговый мир, были ключевыми элементами обмена. Следующее письмо показывает, как торговец, отправивший сына в колледж, подчеркивает значение взаимности: «действуй так, как я бы в будущем действовал по отношению к твоему сыну» (Lettere 1957: 18). Таким образом, система, базирующаяся на родстве, затрагивала и других людей, создавая широкую сеть взаимных связей. Этот механизм, считающийся типичным для средиземноморского общества, в свою очередь, сформировал основу широкого доверия, выходящего за рамки родства и соседства, и тем самым вовлекая тех, кто расценивал капитал взаимоотношений как фундаментальный актив. В течение позднего Средневековья в главных итальянских городах сформировалась новая система, соединяющая преимущества семейных фирм с формированием экономии масштаба.
Однако с XVI по XVII век на международном рынке произошли структурные изменения; экономический центр стал перемещаться из Средиземноморья к Северному морю, и в международной конкуренции стали участвовать новые страны. Италия, хотя и не подверглась резкому упадку и позитивно отреагировала на изменения, продемонстрировала свою слабость и в новой ситуации существенно уменьшила свое влияние. Венецианская торговая сеть сократилась и была заменена греками и евреями; роль флорентийцев в Западной Европе уменьшилась, но осталась значительной в Восточной Европе; генуэзцы также столкнулись с соответствующим уменьшением своей сферы контроля. С сокращением преимуществ торговых сетей также сокращались потоки информации и уровень доверия между торговцами. Как отреагировала система родственных и дружеских отношений на новые условия? Хотя ответ найти непросто, очевидно, что трансформация экономической базы элит в недвижимое (земля) и движимое (государственный и частный кредит) имущество привела к усилению ограничений в отношении семейного достояния. Вероятно, некоторые стимулы к передаче умений и знаний между поколениями людей, теперь ставших рантье, ослабли. Это не значит, что торговля исчезла, но ее центральная роль в городском и элитарном окружении уменьшилась. Выбор итальянцев зависел от экономических изменений на международном рынке и от осознания того, что почти все динамичные секторы дальней торговли контролируются «северянами».
В производственном секторе роль цехов резко изменилась. Если в эпоху Средневековья они помогали сократить транзакционные издержки и облегчали передачу знаний, то в раннее Новое время они превратились в инструмент для явного разделения между мастерами и рабочими, а также для ограничения доступа к высоким рангам профессий для потомства вторых. В течение продолжительного трудного периода ремесленники из цехов старались хранить передачу как умений и знаний, так и социального статуса внутри семьи, защищая достигнутое положение (D’Amico 2000: 12). Такая ситуация наблюдалась и в таких высокоспециализированных секторах, как стекольное дело (Trivellato 2000: 35), и в более общих направлениях, так что неудивительно, что в 1773 году большинство венецианских мастеров были сыновьями мастеров (Tucci 1990: 833–836). Циркуляция младшего поколения в качестве учеников между мастерами могла решить проблему передачи мастерской между сыновьями и в то же время скрепить союзы и солидарность между членами цеха. Эта тенденция к профессионализации, являющаяся критерием социального расслоения, уменьшала как поток информации, так и, следовательно, уровень доверия внутри всей социальной системы (Cerutti 1992: 190–205, 257–258) и открытость рынка труда для внешнего мира.
Центральной проблемой в Италии раннего Нового времени был низкий уровень открытости социальных и институциональных структур. Трансформация цехов в организмы, жестко контролируемые немногими семьями, растущие тормоза вертикальной мобильности внутри политических институтов, снижение шансов получения выгоды от международной торговли — все это было признаками тенденции к кристаллизации итальянского общества. Огни торгового и финансового капитализма потускнели в результате структурных изменений на международных рынках и вследствие неспособности итальянских правящих групп расстаться со своим привилегированным положением на местном уровне. Однако было бы наивно полагать, что правящие группы могли бы вести себя иначе. Только после внешнего шока, вызванного в данном случае нашествием наполеоновских войск, отношения власти и структура укоренившихся интересов были вынуждены измениться. Но резкие политические изменения, произошедшие после французского вторжения, видимо, не затронули в значительной мере экономическую сферу; должно было пройти много времени, пока зерна экономических новшеств не укоренились на почве, веками остававшейся бесплодной. Даже через долгое время после начала XIX столетия итальянская сельская местность, за некоторыми исключениями в Ломбардии и Пьемонте, была обременена крайне невыгодными для крестьян правовыми требованиями. Без их спроса на товары и продукты большая часть Италии страдала от тяжелой экономической стагнации. Заметим, что в 1860 году в области Романья договор между землевладельцем и крестьянином устанавливал, что семья последнего не могла приобретать текстиль на рынке без разрешения землевладельца (Giorgetti 1974: 70). Это свидетельствует о том, что гнет ancien regime еще не был удален из социальных отношений и, следовательно, из экономических структур нового объединенного государства.
Литература
Грейф, А. (2014). Институты и путь к современной экономике. Уроки средневековой торговли. Москва: ГУ — ВШЭ.
Коулман, Дж. (2001). «Капитал социальный и человеческий», Общественные науки и современность 3: 122–139.
Макиавелли, Н. (1987). История Флоренции. Москва: Наука.
Норт, Д. (1997). Институты, институциональные изменения и функционирование экономики. Москва: Начала.
Фукуяма, Ф. (2006). Доверие. Москва: АСТ.
Abulafia, D. (1977). The Two Italies. Cambridge University Press.
Adams, J. (2005). The Familial State: Ruling Families and Merchant Capitalism in Early Modern Europe. Ithaca: Cornell University Press.
Ago, R. (1998). Economia barocca. Mercato e istituzioni nella Roma del Seicento. Roma: Donzelli.
Allen, R. (1988). «The Price of Freehold Land and the Interest Rate in Seventeenth and Eighteenth Centuries», Economic History Review 41: 33–50.
Alvarez Nogal, C. (2005). «Las companias bancarias genovesas en Madrid a comien-zos del siglo XVII», Hispania 65: 67–90.
Alvarez Vazquez, J. A. (1987). Rentas, preciosy credito en Zamora en el antiguo regimen. Zamora: Colegio Universitario.
Arrighi, G. (2004). «Spatial and Other ‘Fixes’ of Historical Capitalism», Journal of World Systems Research 10: 527–539.
Balard, M. (1978). La Romanie genoise (XIIe-debut du XVe s.). Rome: Bibliotheque des Ecoles fran^aises d’Athenes et de Rome.
—. (2006). «Il Banco di San Giorgio e le colonie d’Oltremare», in G. Felloni (ed.), La Casa di San Giorgio. Ilpotere del credito. Genova: Societa Ligure di Storia Pa-tria, pp. 63–73.
Balestracci, D. (1984). La zappa e la retorica. Memoriefamiliari di un contadino toscano del Quattrocento. Firenze: Salimbeni.
Battistini, F. (2003). L’industria della seta in Italia nel!eta moderna. Bologna: Il Mulino.
Baum, H.-P. (1985). «Annuities in Late Medieval Hanse Towns», Business History Review 59: 24–48.
Bavel, J. P. B. van (2008). «The Organization and Rise of Land and Lease Markets in Northwestern Europe and Italy, c.1000–1800», Continuity and Change 23: 13–53.
Becker, M. (1965). «Problemi della finanza pubblica fiorentina nella seconda meta del Trecento e dei primi del Quattrocento», Archivio storico italiano 123: 433–466.
Bellavitis, A. (2001). Identite, mariage, mobilite sociale. Citoyennes et citoyens a Venise au XVIe siecle. Rome: Ecole Fran^aise de Rome.
—. (2004). «‘Ars mechanica’ e gerarchie sociali a Venezia tra XVI e XVII secolo», in M. Arnoux and P. Monnet (eds.), Le technicien dans la cite en Europe occiden-tale, 1250–1650. Rome: Ecole Fran^aise de Rome, pp. 161–179.
Benassar, B. (1967). Valladolid au siecle d'or. Une ville de Castille et sa campagne au XVIe siecle. Paris: Mouton.
Berveglieri, R. (1995). Inventori stranieri a Venezia, 1474–1788. Importazione di tecnologia e circolazione di tecnici, artigiani, inventori. Repertorio. Venezia: Istituto Veneto di scienze, lettere ed arti.
Besley, T and S. Coate (1995). «Group Lending, Repayment Incentives and Social Collateral», Journal of Development Economics 46: 1–18.
Black, R. (2007). Education and Society in Florentine Tuscany: Teachers, Pupils, and Schools, c. 1250–1500. Leiden: Brill.
Blanshei, S. (1979). «Population, Wealth, and Patronage in Medieval and Renaissance Perugia», Journal of Interdisciplinary History 9: 597–619.
Blomquist, T (1971). «Commercial Association in Thirteenth-century Lucca», Business History Review 45: 157–178.
Boone III, J. (1986). «Parental Investment and Elite Family Structure in Preindustrial States: A Case Study of Late Medieval Early-Modern Portuguese Genealogies»,