Города не только формировали свои отношения с властителями по взятым друг у друга образцам; их изначальное соперничество также вело к более продолжительной калибровке институциональных отношений между городами. Связи между членами семейств хартий более или менее регулярно поддерживались обычаем, называемым hofvaart, дословно путешествие двора, при котором власти из связанных хартией городов посещают город, из которого была заимствована хартия, чтобы обсудить правовые вопросы. Так, магистраты с острова Тексел в северной оконечности Голландии консультировались бы у магистратов своего непосредственного предшественника Алкмара. Если это не привело бы к решению вопроса, власти Тексела и Алкмара поехали бы в Гарлем, на один уровень выше, а при необходимости с коллегами из Гарлема в Лувен в регионе Брабант, который был их общим прародителем. Хотя механизм hofvaart должен был помочь в достижении некоторого уровня правового единообразия между членами одной семьи, число семейств хартий говорит о том, что неоднородность продолжала быть нормой. Однако смысл заключался в том, что городские власти в Нижних Землях хорошо знали, как работала система в других местах, и, если хотели стимулировать торговлю путем оптимизации местных условий, то могли действовать по-разному.
Таким образом, семейства городских хартий являются ярким проявлением информационных потоков, облегчавших обмен правовыми концептами и другими институциональными явлениями между различными областями Нижних Земель. Эти семейства были, возможно, важнейшим проводником этих потоков, но определенно не единственным. Еще одним были внутренние торговые пути. Власти городов, расположенных вдоль нидерландской части пути перегонки крупного рогатого скота из Дании в Кёльн и Брабант, регулярно встречались, чтобы устранить препятствия на пути торговых потоков (Benders 1998: 63, 64, 73, 74; Gijsbers 1999: 33–38). Церковь была еще одним проводником, отличавшимся от первых двух. Такие финансовые технологии, как краткосрочная аренда, rente или обеспеченные недвижимостью облигации, а также закладные на недвижимость распространялись между монастырями таким образом, что можно предположить, что эти организации обменивались информацией об усовершенствовании управления ресурсами (Rijpma 2012: 160–167: van Bavel 2009: 192–194; Vercauteren 1947: 226–227). Гильдии, с другой стороны, видимо, не имели организованных информационных потоков посредством путешествующих учеников, как происходило, например, во Франции и Германии, но с учетом уровня миграции и, в частности, высокой мобильности ремесленников, они, возможно, не видели необходимости в формальной организации таких потоков (Epstein and Prak 2008: 16–17; Lis and Soly 1997; Lucassen 1987; Stabel 2004: 198–204). Следовательно, процесс административной гармонизации и централизации, начатый бургундскими герцогами в XV веке, когда они приступили к преобразованию различных владений Нижних Земель в более однородное территориальное образование, на самом деле наложился на гораздо более ранние структуры, которые уже упрочили связь между ними.
Рынки земли
Хотя рынки земли в Нижних Землях были, как и везде, в некотором роде ограждены от конкуренции, так как земля не могла быть перемещена, они не были нечувствительны к давлению конкуренции. Относительная простота сообщения и доступность в Нижних Землях набора коммерческих институтов для сбыта сельскохозяйственной продукции означали, что экономические и социальные эффекты от освоения земли в одном из районов, от появления там новых институтов управления доступом к земле, новых технологий сбора урожая или ведения сельскохозяйственной деятельности, новых форм спроса или открытие новых рынков ощущалось и в соседних районах. По всем Нижним Землям фермеры стремились выиграть от специализации, но степени использования экономических возможностей значительно различались. Различия в качестве почвы и в социальных отношениях в сфере собственности ослабляли влияние коммерции в одних регионах и изменяли ее эффект в других, что приводило к широкому разнообразию рынков земли по всем Нижним Землям (Hoppenbrouwers and van Zanden 2001; van Bavel 2010a: 86–93).
На протяжении раннего Средневековья не существовало ясно определенных и абсолютных прав на землю. Как правило, разные лица имели разные виды прав на конкретный участок, такие как право обрабатывать его, право пользования им или его частью в определенный сезон или круглый год, право получать часть продукции с него, право отчуждать его, право иметь, скажем, после его отчуждения возможность приоритетной покупки или даже права выкупа, право прохода через участок и право наследования любых из этих прав (Godding 1987: 150–151). Эти права накладывались друг на друга и могли быть связаны с аналогичными или другими правами на другие участки, и они могли зависеть от устных традиций, а не от письменных документов, так что передача их была сложной (van Bavel 2010a: 51–52). Степень такой фрагментации прав собственности на землю в разных местах Нижних Земель различалась. В некоторых областях, особенно в частях Фландрии, Брабанта и в речной дельте Гельдерна хорошо организованные дворянские вотчины занимали всю или почти всю землю и претендовали на обладание большинством прав или как минимум влияние над такими правами в форме юридически обязывающих процедур передачи. В других местах, например в Голландии, вотчины были слабее и фрагментация, следовательно, выше. Или они могли полностью отсутствовать, как в случае Фрисландии и песчаных районов микрофермерства в Дренте, восточном Оверэйсселе, Велюве и Кампине. Там права на землю имели тенденцию оставаться недифференцированными, часто общинными, иногда вплоть до XIX столетия (van Zanden 1991, 1999; ср., однако, Bieleman 1990).
Начиная с XI века вотчинная структура приходила в упадок, пока к 1400 году даже в тех областях, где вотчинное владение было сильным, не осталось лишь нескольких ее реликтов (van Bavel 2007: 289–290). Нам неизвестны все причины упадка вотчин, но хотя бы отчасти они были естественными. Эрозия почв подрывала жизнеспособность вотчинной экономики там, где наводнения смывали землю, в других местах оседание грунта и подъем уровня грунтовых вод заставлял фермеров бросать земли, приходившие в запустение. Одним из важных факторов был рост городов, которые, предлагая угнетенным крестьянам убежище, уменьшали обеспечение вотчин рабочей силой. Честолюбивые монархи также ограничивали вотчины, отменяя феодальные привилегии, например устанавливая для имущественных споров государственные суды взамен вотчинной юрисдикции. Реакция вотчинных властителей на эти трудности была различной, и по времени, и по конкретной форме, и по специфическим последствиям, но везде имела один общий эффект — был дан импульс надлежащему установлению различных прав на землю, включая владение и наем, открывая таким образом доступ к земле для конкурентного давления, что усилило ориентированное на рынок сельское хозяйство, заставив арендаторов увеличивать производительность труда в борьбе за землю. Сначала мы проанализируем, как и почему реакция властителей различалась, а затем обсудим воздействие этой реакции на возникновение рынка земли.
Типы реакций, эффект от них и лежащие в их основе вероятные мотивы легче всего понять, рассматривая доступные варианты. Крупные землевладельцы в Средние века могли использовать свои владения тремя различными, аналитически альтернативными способами, хотя на практике землевладельцы часто смешивали их элементы (van Bavel 2009: 200–202). Во-первых, они могли распоряжаться землей как вотчиной, привлекая труд за счет трудовых повинностей крестьян из своих владений. Во-вторых, они могли возделывать землю сами с помощью наемного труда. В третьих, они могли сдавать свою землю крестьянам в наследственную или временную аренду. Четвертая возможность возникала благодаря желанию освоить земли, заброшенные из-за наводнения или подъема уровня грунтовых вод. В таких случаях местный властитель, которому возвращалась такая земля, поручал ее освоение одному или нескольким предпринимателям, предоставляя им в полное владение почву в обмен на символическую плату. В прибрежных областях Фландрии освоение довольно часто предпринималось городскими инвесторами, которые потом сдавали участки в аренду крестьянам на короткие сроки, но области голландско-утрехтских торфяников были освоены и заселены самими владельцами начиная с XI века (Dekker and Bae-tens 2010; Thoen 1988; van Bavel 2010a; van der Linden 1956).
Переход от феодализма к рыночной ориентации означал, что землевладельцы постепенно переходили от первого способа использования земли ко второму, третьему и/или четвертому: им были необходимы другие пути, помимо вотчинного обмена услугами, для безопасного привлечения труда для возделывания земли. Краткосрочная аренда из третьего и четвертого способов больше всего благоприятствовала расширению доступа к земле. Распространение краткосрочной аренды является лучшим средством из всех имеющихся для того, чтобы установить, где, когда и в каком направлении передвигались землевладельцы. Где вотчинная система была сильной, землевладельцы, как правило, выбирали первый и второй способы так долго, как только могли. Но их успехи в этом зависели скорее от обстоятельств, точнее, от того, что происходило в их ближайшем окружении. В таких урбанизированных графствах, как, например Артуа, Фландрия и Брабант, землевладельцы рано перешли к смешанному распоряжению землей. Достаточно часто им удавалось упрочить свои позиции, хотя иногда, при неудачном стечении обстоятельств, они их теряли. Землевладельцы в частях Южной Фландрии и Артуа сдавали свои земли в наследственную аренду с фиксированной рентой до периода высокой инфляции, наступившего с конца XII столетия, и вотчинное владение в этих областях быстро пришло в упадок без подъема краткосрочной аренды, которая в других местах была с ним связана (Thoen 2001; van Bavel 2009: 200–201). Как следствие этого и других обстоятельств, баланс между различными способами распоряжения землей значительно различался между областями и даже внутри областей. К 1500 году краткосрочная аренда преобладала в прибрежной Фландрии, покрывая предположительно 80–90 % земли, против 40–50 % во внутренних районах Фландрии — уровня, сходного с Брабантом (30 %) и Артуа (40–50 %) (Soens and Thoen 2009: 32–39; van Bavel 2009: 191).