Столь же сильная разница характеризовала речную область Гелдерна. Здесь использование крестьян с помощью трудовых повинностей оставалось сильным на востоке, но землевладельцы в западных частях столкнулись с растущей конкурентной борьбой за труд со стороны свободного владения, предлагаемого поселенцам в близлежащей области освоения земель Голландия — Утрехт, так что они изменили свою политику и рано начали сдавать землю в аренду (van Bavel 2009: 202). Напротив, ранняя ориентация рынка Голландии связана с отсутствием вотчинного владения и преобладанием крестьянского землевладения (van Bavel and van Zanden 2004). Однако краткосрочная аренда распространялась здесь медленно, к 1500 году достигнув в среднем около 30–40 %, так как землевладельцы находили затруднительным вводить такие условия, когда окружающие использовали наследственную аренду или полное владение. Краткосрочная аренда нашла более широкое применение только тогда, когда в течение XVI века правительство начало поддерживать землевладельцев (van Bavel 2009: 199–200). Краткосрочная аренда широко распространилась в одной области, не имевшей вотчин — в прибрежной Фрисландии, где к 1500 году она покрывала 80–90 % земли, поэтому лучшее определение прав собственности, необходимое для повышения производительности, здесь не зависело от происхождения из феодальных источников. Но соседний Гронинген, без вотчин и с очень похожими свойствами почвы, имел совершенно иной рынок земли с преобладавшей наследственной арендой и только с 30 % краткосрочной аренды (van Bavel 2009: 191, 199–200). Ни Фрисландия, ни Гронинген не были урбанизированы, по меньшей мере не в той степени, как, к примеру, Фландрия или Брабант, так что присутствие городов было иногда в лучшем случае важным фактором, но не решающим.
В результате, судя по распространению краткосрочной аренды, вотчинное хозяйство было заменено другими, более ориентированными на рынок формами распоряжения землей по всей территории к 1500 году, открывая доступ к земле. Нельзя сказать, что рынок земли везде работал беспрепятственно; мы этого просто не знаем. Хотя краткосрочная аренда должна была стимулировать лучшее определение прав собственности и других прав на землю, продажа и покупка недвижимости, и особенно сельскохозяйственных угодий, вплоть до начала XIX века и даже позже была непростым делом, учитывая разнообразие сторон, которые могли участвовать в таких операциях (Godding 1987: 150). В областях, где вотчинное владение было сильным, такая продажа, кроме того, была дорогой — землевладельцы при передаче земли взимали сбор в размере 10–16 %. В раннее Новое время продажи земли росли медленно, и даже в самых динамичных областях они редко достигали хотя бы 2 % от всей земли в год (van Bavel 2003a: 130–131, 134–135). В самом деле, возможно, что краткосрочная аренда распространилась потому, что она позволяла избежать сложностей с передачей прав собственности. Отношение к покупке и продаже земли также требовало изменения, и этапы такого изменения, видимо, значительно различались от места к месту. Даже в такие торговые центры, как Гент, идея об отношении к недвижимости как к любому другому товару проникала довольно медленно (Howell 2010: 19–42). Наш основной вывод заключается в том, что, когда вотчинное хозяйство исчезло, из комбинации социального, экономического, правового и географического разнообразия Нижних Земель возникли большие различия в рынках земли, даже среди соседних областей. Неравномерное распространение краткосрочной аренды подчеркивает, что необходимые правовые и экономические концепции были распространены по всей стране, но факт их реализации зависел от местных условий.
Таким образом, мы можем заключить, что, хотя для рыночно ориентированного производства в Нижних Землях было множество возможностей, создание хорошо функционирующего рынка земли для использования выгод от сельскохозяйственной специализации зависело от сочетания четырех факторов: во-первых, права собственности и договорные институты, такие как относительная сила вотчинного хозяйства и правовые концепции, в том числе кратковременная аренда; во-вторых, общественные отношения собственности, скажем, влияние крупных землевладельцев или наличие городских инвесторов на рынке; в-третьих, концепции относительно природы земли и надлежащего устройства общества, в частности сопротивление такому же отношению к земле, как к движимому имуществу, или преобладание в Голландии крестьянского землевладения, препятствовавшего распространению краткосрочной аренды; и, в-четвертых, — такие местные особенности, как качество земли, ограничения, накладываемые средой, или неудачное время для наследственной аренды в области Южной Фландрии и Артуа. Разные комбинации этих четырех базовых факторов приводили к весьма различным результатам: во Фландрии освоение земель усилило власть городов над окружающими сельскими районами, а в Голландии оно поддерживало позиции жителей-землевладельцев и против феодальных властителей, и против соседних городов. Это конкретное различие во власти оказалось устойчивым, и, хотя широкомасштабное освоение земель в Голландии в течение XVII века финансировалось городскими торговцами, в действительности оно не усилило позиции соответствующих городов (van Zwet 2009). Однако одинаковые результаты не обязательно имели одинаковые корни: краткосрочная аренда во Фрисландии происходила из общественных отношений собственности и вела к таким отношениям, притом что они полностью отличались от отношений собственности в речной зоне Гелдерна.
Рост наемного труда
Одним из ключевых различий между феодализмом и капитализмом является количество наемного труда[32]. Феодальные вотчины, а также такие самодостаточные экономические единицы, как монастыри, обычно держали на своей территории некоторое число ремесленников и мастерских для выделки кож или текстильного производства, но этот труд должен был быть предназначен для господина и не приносил прибыли помимо потребляемой продукции вотчины. Таким образом, мы можем оценить продвижение капитализма в Нижних Землях, рассматривая переход от феодальных повинностей к труду, оплачиваемому натурой или деньгами[33].
Начиная с XIII века повсюду в Нижних Землях важность наемного труда постоянно возрастала. Времена и степень роста, однако, заметно различались между областями и даже внутри областей. В течение XVI века доля наемного труда предположительно возросла до одной трети всего труда, выполнявшегося в Нижних Землях, но его охват все еще сильно колебался от более чем 50 % в Голландии и речной области Гелдерна до менее чем 25 % во внутренних областях Фландрии (van Bavel 2003b). Эта неравномерность в значительной степени была результатом того, каким образом шло развитие прав собственности на землю. В областях, где крестьяне были в состоянии удерживать землю, их наделы дробились до такого состояния, что домохозяйства скоро стали располагать гораздо большим количеством рабочей силы, чем требовали их участки, что толкало их членов к полной или частичной занятости на других работах[34]. Эти крестьянские хозяйства обладали большим скрытым резервом рабочей силы, размер которого зависел от колебаний деловой активности в экономике в целом (Hoppenbrouwers 1992: 264–273). Со временем феномен крестьян, имевших частичную занятость в других секторах, исчез. Он характеризовал голландскую экономику до конца XVI века, но продолжался во внутренних областях Фландрии на протяжении еще двух веков, в Твенте и северной части Брабанта существовал и после 1800 года, а в восточном Брабанте, Дренте и Велюве с их бедными песчаными почвами продержался еще дольше (Hoppen-brouwers 1992: 498–499, 678; Stabel 2001: 146–147, на основе Thoen 1988; van Bavel 2007: 289–294, со ссылками на предшествующие работы).
Текстиль, особенно полотняное ткачество, преобладавшее во внутренних областях Фландрии, мог обеспечивать до 40 % населения дополнительным доходом, а изготовление гобеленов давало частичную занятость еще от 5 % до 10 % сельского населения (van Bavel 2003b: 1120–1122). Эти крестьянские семейства сочетали выращивание зерна для пропитания и продажи излишков на рынке с работой в производственном секторе. Изготовление гобеленов было в основном наемной работой, но в полотняном ткачестве и в подготовке шерсти для городского производства тканей крестьяне работали в качестве независимых ремесленников со своим собственным капиталом и инструментом, хотя по причинам, которые мы вскоре проясним, оплата их труда была значительно ниже, чем у наемных городских ремесленников (van Bavel 2003b: 1145–1150). В других местах текстильное производство, хотя и было важным, но не преобладало до такой степени. В Брабанте, например, около Антверпена имелась крупная кирпичная промышленность, и крестьянские домохозяйства в Голландии, в области между Роттердамом, Лейденом и Утрехтом, дополняли свой доход сезонной работой в кирпичном производстве (Hollestelle 1961: 38–44; Limberger 2001: 163–165). Длительное время голландский рыболовецкий и транспортный секторы также обеспечивали готовый источник частичной занятости крестьян (Boon 1996: 150–162). В течение XVIII века тысячи надомных работников на окружающих Льеж землях изготавливали гвозди (van Bavel 2003b: 1110).
В других областях упадок феодализма объединил земли в крупные фермы и уничтожил крестьянское землевладение, преобразовав сельскохозяйственный труд в совершенно другую форму. Например, развитие краткосрочной аренды в речной зоне Гелдерна концентрировало арендные участки в руках все более богатевших фермеров-арендаторов и, прогоняя остальное сельское население с земли, заставляло его заниматься наемным трудом (van Bavel 2006). С XIV и по XVI век наемный труд одинаково развивался в сельскохозяйственном секторе Фрисландии и в мануфактурном секторе прибрежной Фландрии. Текстиль опять получил развитие на юге внутренних областей Фландрии, где в течение XV и XVI веков для производства тяжелых шерстяных тканей нанималось сельскохозяйственное население из района Ниувкерке, а для ткачества