Однако конкуренция оставалась нормой и ее интенсивность следовала из географических особенностей Нижних Земель. Каждый город стремился поддержать или улучшить свою рыночную позицию по отношению к ближайшим соперникам в доступе к практически одним и тем же производственным областям и рынкам (de Vries and Van der Woude 1997: 172–174). Временами городам удавалось для установления рыночной монополии закрепить за собой удобную местность с помощью торговых привилегий, полученных от властителей. Дордрехт значительное время, с XIV по XVI век, сохранял общее монопольное преимущество в торговле по Маасу и Рейну, однако, как мы увидим, с переменным успехом, а Мидделбург обладал винной монополией в Зеландии — Северной Фландрии на протяжении XVI века (Dijkman 2011: 159–200; Wijffels 2003). Но, как правило, производители и торговцы имели альтернативы. Они могли продавать и покупать где угодно в другом городе или избежать действия коммерческих привилегий одного рынка, выбрав альтернативный путь на другой рынок, зная, что права одного города нелегко реализовать в других. Некоторые рынки, такие как рынки лошадей и крупного рогатого скота, в любом случае были весьма мобильны и потому легко переманивались местными правителями, желавшими стимулировать торговлю (Gijsbers 1999; van der Wee and Aerts 1979).
Давление конкуренции заставляло города мобилизовать все имевшиеся у них возможности — политические, правовые, налоговые, а при необходимости и вооруженные силы, — для защиты своих позиций. Брюгге периодически посылал войска для того, чтобы остановить бизнес, перебиравшийся в ближайший порт, Слёйс, и в 1356 году уговорил графа Фландрского отдать Антверпен под его управление (Murray 2005: 35–7, 253). Гент прибег к оружию с целью предотвратить уход торговли в результате строительства нового канала в 1379 году, Гарлем сделал то же в 1513 году, чтобы сорвать строительство шлюза, препятствовавшего речному движению (Blockmans 2010b: 280–281; van Dam 1998: 46–47). Во Фландрии трем главным городам, Брюгге, Ипру и Генту, удавалось значительное время подчинять сельскую местность своим интересам и подавлять рост мелких городов. Гронинген на далеком севере также получил значительную политическую и экономическую власть над окружающей сельской территорией, называемой Оммеланден (de Vries and Van der Woude 1997: 509). В другие моменты Алст, Антверпен и Роттердам испытывали серьезные торговые ограничения, наложенные соседними городами (Dijkman 2011: 147; Gelderblom 2013). Когда в конце XVII века в развитии голландской экономики наступил критический момент и пивоваренная отрасль испытывала трудности, городские магистраты отреагировали, введя запретительные тарифы на импорт (Yntema 2009). На некоторое время политическая централизация ограничила стремление городов к получению ренты. Как только герцог Бургундский в 1406 году овладел Брабантом, он положил конец запретам, наложенным Брюгге на развитие Антверпена. С середины XV века города могли бороться с городами-соперниками, действуя наперекор их экономическим амбициям в учрежденном герцогом центральном суде. Этот суд принял решение в пользу Антверпена, когда тот боролся против винной монополии Мидделбурга, а Роттердам выиграл похожее дело против общей монополии Дордрехта. Здесь, опять же, восстание разрушило централизацию. В южных Нижних Землях власть верховного суда сохранилась, но это не могло ослабить железную хватку, которой важнейшие фламандские города держали свои провинции. Нидерландская республика не смогла учредить центральный верховный суд, хотя стороны спора в Голландии и Фрисландии могли апеллировать против вердиктов их соответствующих провинциальных судов к объединенному HogeRaad, или Верховному суду (Verhas 1997).
Однако ключевым моментом в погоне городов за рентой является то, что их успех очень сильно варьировался от области к области, создавая заметное структурное различие между рынками. Трем вышеназванным фламандским городам удалось подчинить своему контролю сельскую экономику, и в результате товарные рынки, особенно рынки зерна и текстиля, сильно склонялись в их пользу, как и упомянутые выше рынки труда. Однако аналогичные попытки контроля в Голландии в основном потерпели неудачу. Дордрехт, имевший всеобъемлющие монопольные права в речной дельте, сталкивался с продолжающимися и зачастую успешными попытками малых портов в нижнем течении переманить к себе торговлю, пока соседний Роттердам, рост которого невозможно было остановить, не положил конец этой монополии (Dijkman 2011). Малые города и деревни уклонялись от действия торговых привилегий соседних городов, так как граф не мог рисковать, вставая на сторону городов и подвергаясь гневу этих мелких сообществ (Dijkman 2011). Когда совет Амстердама под давлением рабочих волнений наложил ограничения на обработку леса, производство просто покинуло город и двинулось на север к реке Зан, уведя с собой строительство кораблей (de Vries and Van der Woude 1997: 301–302). Поскольку голландским городам не удавалось заполучить контроль, рынки труда и товаров в Голландии оставались намного более гибкими и чуткими, чем во Фландрии.
Кроме прочего, конкуренция между городами начиная с XIII века способствовала обретению Нижними Землями доминирующей позиции в международной торговле[36]. Функцию торгового узла для потока европейских товаров, которую успешно приняли Брюгге, Антверпен и Амстердам, с таким же успехом могли выполнять порты в соседних Британии, Франции или Германии. Однако все эти порты занимали командные позиции в связях с внутренними областями их стран, значительными пространствами, которые могли предложить мало или ничего не могли предложить с точки зрения альтернативного доступа к межрегиональным рынкам. Эта ситуация благоприятствовала фискальной эксплуатации торговли и институциональному склерозу, в то же время сужая границы экономики внутренних областей до дешевого производства базовых продуктов питания и производственной продукции. Ведущие порты в Нижних Землях всегда пытались заполучить такую же власть над внутренними областями, и иногда им удавалось добиться этого, но им всегда приходилось считаться с высоким потенциалом городов в соседних областях, которые давали производителям и потребителям альтернативные рынки. Им также приходилось соперничать за привлечение международных торговцев со всей Европы, практически вольной толпы, которую легко было убедить двинуться куда-нибудь еще, если там были более подходящие условия. Например, рынок Брюгге был сильно зависим от германской Ганзы и от итальянских и испанских купцов, рынок Антверпена — от английских торговцев тканями, рейнских купцов и португальских торговцев пряностями. Если бы одна из этих групп ушла, другие могли бы сделать то же самое, и это делало местные советы чувствительными к спросу на лучшие условия.
Вклад иностранных торговцев в рост международной торговли в Нижних Землях обычно выражается в терминах их специализации на конкретных продуктах и делового опыта. При этом, однако, упускается суть дела. В действительности важность иностранных купцов заключается в их помощи продолжавшейся адаптации институтов к изменению экономических потребностей, сначала в качестве компании, но все больше, в Антверпене с 1490 года и затем в Амстердаме, в качестве отдельных лиц. По мере того как иностранцы использовали торговую правовую и финансовую инфраструктуру, городские советы стремились оптимизировать условия, создавая специальные рыночные сооружения и жилье для их размещения, продвигая хорошие договорные институты, вводя иностранные обычаи в законы и приспосабливая правовые процедуры к нуждам торговли. Именно взаимодействие между местными рынками и иностранными торговцами стимулировало распространение таких коммерческих институтов, как система двойной бухгалтерской записи и морское страхование, таких инструментов, как векселя, государственные и частные облигации, и таких технологий денежного рынка, как учет векселей, торговля ценными бумагами, сделки репо, форвардные контракты, фьючерсы и производные инструменты.
Более того, конкуренция между городами в сочетании с простотой коммуникации гарантировала быстрое проникновение передового опыта из торговых центров в окружающие города. Следовательно, иностранные торговцы могли убедительно угрожать тем, что покинут город, или покинуть его на самом деле, и часто делали и то и другое. Комбинация свободно перемещавшихся торговцев и нацеленность городских магистратов на облегчение их торговых операций также объясняет относительную легкость, с которой торговое превосходство в конце XV века перешло от Брюгге к Антверпену, а после Нидерландского восстания — от Антверпена к Амстердаму.
Колониальный вопрос
Острая конкуренция между городами также проявляла себя в межконтинентальной торговле с неожиданными и инновационными результатами. С 1560-х годов фламандские купцы захватили часть сахарной торговли с Канарскими островами и Мадейрой, но короли Португалии и Испании не допускали их к торговле с Америками, Африкой и Азией. Как только падение Антверпена в 1585 году удалило это препятствие, торговцы из северных Нижних Земель начали посылать экспедиции в Западную Африку, в Карибское море и, с 1595 года, в Азию. Для африканской и карибской торговли хватало традиционных форм организации бизнеса, а именно когда корабли управлялись как частные компании, координировавшие при необходимости их действия. Но азиатская торговля представила иной спектр проблем. Первые экспедиции в течение 1590-х годов инициировались специализированными партнерствами торговцев, управлявших предприятием, и инвесторов, привлеченных для обеспечения капитала, с участием местных и провинциальных властей, предоставлявших субсидии в форме военного снаряжения. Отправляясь из соперничавших друг с другом портов, эти экспедиции конкурировали и друг с другом, и с иностранными соперниками, повышая цены в Азии и понижая их в Европе, в то же время ослабляя хрупкую Нидерландскую республику в ее б