этим, как раньше уже делали их коллеги из Брюгге и Антверпена, тем самым устраняя необходимость в центральном расчетном институте (Aerts 2011; van der Wee 1978: 104). Однако в Нидерландской республике мощная коалиция стремилась достичь более высокой степени денежной координации, чем та, которую могли организовать мелкие амстердамские кассиры. Городской совет, Голландские Штаты и Генеральные Штаты желали установить контроль над валютой, а Голландская Ост-Индская компания нуждалась в больших количествах серебра для экспорта в Азию. Wisselbank был основан как результат сочетания этих интересов в качестве мощной общественной организации, но намерение заменить кассиров провалилось, поскольку их услуги стали незаменимы для торговцев. Со временем появилось разделение труда, кассиры стали посредниками между Wisselbank и амстердамским рынком, выполняя необходимую и, можно предположить, выгодную функцию, но препятствовавшую их будущей эволюции в полноценных банкиров, которую удалось осуществить некоторым их коллегам из Антверпена.
К 1650 году Wisselbank смог стабилизировать гульден в достаточной мере, чтобы сделать эту часть своих функций лишней для торговцев, и депозиты стали стагнировать. Разрабатывая новые способы привлечения бизнеса, директора предложили новый тип инструмента, recepis, или торгуемая депозитарная расписка на драгоценный металл, размещенный в Wisselbank. По существу, будучи дешевой заменой золоту и серебру, recepissen вызвали рост депозитов и трансформировали операции, предоставив директорам инструмент макроэкономической политики в виде регулятора денежного предложения (Quinn and Ro-berds 2010). В результате банк, хотя и консервативный в том смысле, что не предоставлял кредитов и не выпускал нот, был в высшей степени современным, так как первым ввел в употребление функции, которые большинство центральных банков стало использовать только в конце XIX века. Recepissen укрепили уже высокоразвитые инструменты амстердамского рынка по привлечению золота и серебра, снижая цену получения ликвидности до не достижимых более нигде уровней и давая городу конкурентное преимущество в проведении международных платежей. Будущее усовершенствование векселей в акцептованные, снизившее риск неплатежей и, следовательно, издержки, связанные с амстердамскими векселями, помогло удерживать это преимущество. Вследствие этого денежный рынок позволил нидерландским торговцам контролировать товарные потоки, поддерживая внешнюю торговлю республики в условиях растущей конкуренции, а также проявиться в новом качестве торговцев-банкиров, продвигая формирующийся бизнес зарубежных кредитов с помощью своей товарной торговли и операций с акцептами (Jonker and Sluyterman 2000).
Характер финансового рынка Амстердама, таким образом, следует объяснять исходя из лежащего в самом его сердце огромного запаса ликвидности. Заграничные торговцы спешили туда, увеличивая депозиты Wisselbank, чтобы получить выгоду от этой ликвидности и связанных с ней низких процентных ставок. К середине XVIII века амстердамскими векселями финансировались торговцы зерном в Берлине и хлопковые мануфактурщики в Брюсселе (de Jong-Keesing 1939; De Peuter 1999; Schnabel and Shin 2004). Происхождение этой ликвидности прослеживается до учреждения Голландской Ост-Индской компании в 1602 году. Торговля акциями компании началась практически сразу после завершения подписки и с самого начала сопровождалась использованием форвардных и опционных контрактов (Gelderblom and Jonker 2004, 2005; Petram 2011). К 1680-м годам одна объединенная операция, prolongatie, или кредитование репо под обеспечение ценными бумагами, стала стандартной техникой для краткосрочного кредита, которой и оставалась до 1914 года (Jonker 1996). Однако это был не единственный вклад Ост-Индской компании в усовершенствование нидерландского рынка. В 1608 году ее директора изобрели систему передаваемых долговых расписок, с помощью которых солдаты и матросы могли получить аванс в счет будущих выплат или для оплаты еды и жилья в ожидании отплытия, или для обеспечения семьи на время плавания. Достаточно часто кредиторы продавали такие обязательства со скидкой на текущие проценты плюс премию за риск смерти специальным посредникам, которые, группируя индивидуальные риски смерти, могли абсорбировать их и, следовательно, удерживать издержки должников на относительно низком уровне.
Эта система не ограничивалась Амстердамом. Все шесть местных палат Ост-Индской компании использовали ее, и нидерландский военно-морской флот, также базировавшийся в локальных адмиралтействах, стал практиковать нечто подобное (van Bochove and van Velzen 2011). Как минимум к 1670 году вид посредничества, от которого зависела система долговых расписок Ост-Индской компании, дал ростки в Амстердаме в виде системы частных долговых расписок, которую в тот год санкционировал городской совет, определив их стандартный формат и дав правовое преимущество на случай неплатежа по требованиям, оформленным на гербовой бумаге (van Bochove and Kole 2013). Нам не известно, насколько широко использовались такие бумаги, но сохранившиеся образцы позволяют предположить, что они заполняли пространство между неформальными кредитами на нижнем уровне рынка и такими технологиями, как векселя и репо, использовавшимися на его верхнем уровне. К концу XIX века бланки частных долговых расписок продавались также издателями в Леувардене (van Bochove and Kole 2013). Два типа долговых расписок были важными инновациями потому, что расширили пределы рынка вниз по социальной лестнице, что подчеркивает, что на весьма развитом рынке Амстердама встречались самые различные потребности, начиная от крупных объемов займов, необходимых правительству или компаниям, торгующим с колониями, до мелкомасштабных частных долгов. Вследствие этого финансовая система Амстердама, хотя в ее центре и был большой банк, имела не банковскую, а всецело рыночную ориентацию (в противоположность Carlos and Neal 2011). И не Wisselbank, а рынок поставлял все кредиты и такие ключевые кредитные технологии, какprolongatie, которые базировались на рынке и более чем на сто лет пережили гибель банка, произошедшую в конце XVIII столетия.
Циркуляция формализованных долговых расписок выявляет еще один структурный аспект, типичный для северных рынков. Видимо, с очень раннего времени, задолго до подъема Голландии, достаточно большое количество людей было готово вкладывать деньги в ценные бумаги. Данные одного из сообществ к северу от Амстердама показывают, что в течение 1530-х годов люди скромного достатка были держателями акций кораблей и правительственных аннуитетов (de Moor, van Zanden, and Zuijderduijn 2009). Эти акции и аннуитеты явно были доступны в низких номиналах, предположительно вследствие необходимости мобилизовать деньги для инвестиций у людей, среди которых богатство, по сравнению с Фландрией и Брабантом, было редким и более равномерно распределенным (van Dillen 1941). Мобилизация денег поэтому требовала механизма по привлечению мелких вкладов многих людей, а не больших сумм немногих. Акции в судоходном деле дробились на доли в 1/64 или даже меньше. До перехода в конце XVI века к акцизам в качестве основного источника фискального дохода налоги собирались путем распределения каждому сообществу его доли в общем бремени, после чего чиновники сообщества распределяли эту долю по домохозяйствам с использованием периодически уточняемой оценки благосостояния. Голландские государственные займы таким же образом пропорционально распределялись по коммунам и домохозяйствам до 1550-х годов, когда чиновники обнаружили, что инвесторы будут покупать их добровольно (Gelderblom and Jonker 2011). Распределенное распространение займов, однако, продолжалось с помощью восемнадцати локальных сборщиков налогов, одновременно действовавших в качестве агентов по продаже долгов и выплате процентов. Это имело двойственный эффект расширения доступа провинции к инвесторам и препятствования концентрации долгов в руках узкого круга элиты.
Таким образом, Амстердам отличался от Брюгге и Антверпена, не являясь центральным рынком государственного долга в Голландской республике или даже самой Голландии. Антверпенская биржа функционировала в качестве главного узла для финансов Карла V, привлекая гигантские суммы, необходимые для подкупа германских князей при выборе его императором и для циркуляции краткосрочного долга — и для его правительства в Нижних Землях, и для испанской короны в форме asientos, или краткосрочных облигаций (Blanchard 2009; Tracy 2002). Asien-tos прочно закрепили этот брабантский город в центре европейской расчетной сети, внутри которой происходили взаимные зачеты коммерческих кредитов, государственного долга и потоков драгоценных металлов (Aerts 2004: 222–223). В Антверпене существовала крупная группа торговцев и банкиров, которые могли осуществлять такие операции и абсорбировать долги, а брабантская аристократия также стремилась активно инвестировать в их деятельность (Tracy 1985). Налоговая централизация при Карле V и Филиппе II привела к постепенной гармонизации налогообложения и долговой политики в Нижних Землях, но после Нидерландской революции возникло две различные модели (Gelderblom and Jonker 2013). Отколовшиеся провинции севера приняли налоговую систему, базировавшуюся в основном на косвенных налогах провинциальных правительств, дополненных займами, выпущенными от их собственного имени и обеспеченными будущими налоговыми поступлениями. В сочетании с быстро растущей экономикой это позволило семи провинциям привлечь очень большие объемы займов, чтобы получить и затем защитить свою независимость.
Однако на юге тенденция к большей налоговой автономии провинций обратилась вспять, когда представительные ассамблеи, которые должны были принять на себя ответственность, распались на фракции, которые продолжали отстаивать свои фискальные привилегии друг перед другом и перед испанским, а после 1715 года — перед австрийским правительством в Брюсселе. Это влекло за собой три основных последствия. Во-первых, налоги и займы и на провинциальном, и на центральном уровне в южных Нижних Землях оставались сравнительно низкими. Во-вторых, налоговая политика прочно оставалась в руках местных и провинциальных элит, в основном самостоятельно контролировавших выпуск займов. В-третьих, основные элементы таких государственных финансовых услуг, как сбор налогов и организация платежей, передавались в качестве благодеяния тесно связанным с элитами деловым людям. В течение XVIII века в южных Нижних Землях появились крупные банковские дома, выросшие на платежных услугах, налоговых услугах или и на тех и на других (Baetens 1976; Bronne 1969; Degryse 2005; De Peuter 1999; Houtman-De Smedt 1982, 1983). Такая питательная среда отсутствовала на севере, потому что Wisselbank служил с коммерческой точки зрения наиболее важной частью платежной системы, а частые публичные торги удерживали на минимуме маржу дохода от откупа налогов. Банковские дома возникли, но они были основаны на торговом финансировании и фондовом рынке и концентрировались в основном на краткосрочных займах, воздерживаясь от долгосрочных обязательств. Напротив, структура рынка юга Нижних Земель, видимо, благоприятствовала финансистам, аккумулировавшим капитал для размещения как раз в таких обязательствах. Вследствие этого, когда в начале XIX века началась настоящая индустриализация Бельг