Кембриджская история капитализма. Том 1. Подъём капитализма: от древних истоков до 1848 года — страница 90 из 142

ии, структура ее финансового рынка смогла удовлетворить соответствующий рост спроса на фиксированный капитал.

При этом финансовые рынки на севере и на юге никогда не охватывали большинство людей, низкий доход которых эффективно преграждал им путь к формальным финансовым услугам за исключением периодического заклада имущества, которое они могли предложить в качестве обеспечения. Долговые расписки могли дать амстердамскому рынку несколько более широкий охват, чем в Антверпене и Брюгге, но это было различие в количестве, а не в качестве. Развиваясь из одной отправной точки и используя очень похожие инструменты, рынки на севере и на юге развили весьма различные институты и формы взаимодействия, но это имело значение лишь для узкой верхушки общества, но не для широких слоев населения.

Заключение

Самой яркой особенностью капитализма в Нижних Землях было его разнообразие, то есть заметные различия в реальной организации операций между явно схожими свободными рынками, движимыми предложением и спросом, в которых люди добровольно участвовали. С одной стороны, определенно не существовало особого набора предпосылок, особенностей или специальной институциональной структуры, необходимых для развития рынков продукции и факторов производства, а с другой — в рассматриваемый период местные особенности продолжали формировать рынки.

Это разнообразие уходит корнями в неоднородность качества почв и природных ресурсов, которая, трансформировавшись в конкретные общественные отношения в сфере собственности, в конечном итоге влияла на распределение дохода и благосостояния, структурировала местную и центральную власть и формировала договорные институты, организовывавшие сельское хозяйство, торговлю и промышленность. Однако относительная легкость торговли и сообщения в сочетании с конкуренцией между городами обеспечила достаточно быстрое проникновение информации, производственных технологий, правовых концепций и способов организации операций между различными областями, а автономия местных правителей позволяла участникам экономической деятельности выбирать наиболее подходящие для них институты. Власть и богатство аристократии, монастырей и других церковных институтов, городов, отдельных торговцев и ремесленных цехов, возможно, выглядит внушительно, однако всегда существовали ограничения, барьеры и сдерживающие силы, препятствовавшие достижению продолжительного преобладания любой из этих сил или даже их коалиции на значительной территории и подавлению инноваций с помощью своего имущественно-правового веса. Более того, острое соперничество городов между собой стимулировало элиту использовать нововведения когда только возможно, так как отставание могло заставить бизнес уйти в места, где ограничения не применялись — в соперничающие города или в сельскую местность.

Разумеется, развитие капитализма не происходило везде и всегда гладко. Возможности бывали упущены или отвергались по той или иной причине, от нововведений отказывались, когда они не оправдывали ожиданий, а в некоторых местах наблюдалось длительное успешное сопротивление изменениям, как правило, потому, что плохие почвенные условия цементировали социальный и политический баланс. Смысл, пожалуй, заключается в том, что в результате баланса между правителями, участниками экономической деятельности и местными обстоятельствами структуры и формы факторных рынков, особенно рынков труда и капитала, становились не более единообразными по всем Нижним Землям, а все более разнородными, с большими различиями в договорных институтах.

Последовательные фазы экономического роста вызвало не начало упадка феодализма, как часто утверждается, а взаимодействие ресурсов, инфраструктуры и политической и правовой раздробленности. Именно это продолжающееся взаимодействие вызвало и динамичную эволюцию договорных институтов, управлявших рыночным обменом, и создание политических и правовых ограничений для местной и центральной администрации. Это взаимодействие как таковое объясняет, почему политическая и правовая раздробленность Нижних Земель не привела к экономической стагнации, как произошло в Северной Италии, почему жестокие потрясения, будь то социальные возмущения или политическая борьба, оставались одиночными событиями и почему городам или правителям редко удавалось нанести вред деятельности конкурентов с помощью монополий, запретительных пошлин и налогов или военной силы.

В конечном итоге отрицательное влияние на положение Нижних Земель в Европе оказал разрыв между севером и югом, резко уменьшив и уровень регионального взаимодействия, и размер внутреннего рынка. В результате ни одна из частей не воспользовалась в полной мере всеми плодами экономического роста другой части, будь то золотой век в XVII столетии на севере или возобновленная активная деятельность, перешедшая в раннюю индустриализацию в XVIII веке на юге. Протекционистские меры Англии и Франции, стран с гораздо более крупными внутренними рынками, ухудшали ситуацию. Однако обе половины Нижних Земель сохранили долгосрочное наследие политической и правовой раздробленности территории: когда в XIX веке открылись международные рынки, рост возобновился не только за счет накопленных за долгое время социальных, человеческих и финансовых ресурсов, но и накопленного запаса институтов. В количественном смысле это было «затовариванием»: не только отдельные области владели альтернативными правилами для организации конкретных операций, как, например, показала международная товарная торговля, но и участники экономической деятельности в большинстве областей были знакомы со значительным набором договорных институтов, которые можно было принять, если для этого представится экономическая возможность. В результате Нижние Земли были одновременно достаточно устойчивыми, чтобы поглощать удары извне, и достаточно гибкими, чтобы улавливать новые возможности. Это демонстрируют, например, даже периферийные области, с очевидной легкостью принявшие в XIX веке такие современные институты, как сберегательные и кредитные банки для представителей среднего класса, схемы взаимного страхования и другие формы управления рисками, бумажные деньги, различные формы инвестиций и такие новые корпоративные формы, как общества с ограниченной ответственностью.

Литература

Бродель, Ф. (1986–1992) Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XVI–XVIII вв: в 3 т. Москва: Прогресс.

—. (2003). Средиземное море и средиземноморский мир в эпоху Филиппа II: в 3 т. Москва: Языки славянской культуры.

Acemoglu, D., S. Johnson, and J. Robinson (2005). «The Rise of Europe: Atlantic Trade, Institutional Change, and Economic Growth», American Economic Review 95 (3): 546–79.

—. (2012). Why Nations Fail: The Origins of Power, Prosperity, and Poverty. London: Profile Books.

Aerts, E. (2004). «Economie, monnaie, et societe dans les Pays-Bas meridionaux de Charles Quint», in W. Blockmans and N. Mout (eds.), The World of Emperor Charles V. Amsterdam: University of Chicago Press, pp. 201–226.

—. (2011). «The Absence of Public Exchange Banks in Medieval and Early Modern Flanders and Brabant (1400–1800): A Historical Anomaly to be Explained», Financial History Review 18: 91–117.

Ballaux, B. and B. Blonde (2007). «Landtransportprijzen en de economische ontwik-keling van Brabant in de lange zestiende eeuw», Tijdschrift voor Sociale en Economische Geschiedenis 4 (2): 57–85.

Baetens, R. (1976). De nazomer van Antwerpens welvaart. De diaspora en het handelshu-is De Groote tijdens de eerste helft der 17 e eeuw, 2 vols. Brussels: Gemeentekre-diet van Belgie.

Bavel, B. J. P. van (2003a). «The Land Market in the North Sea Area in a Comparative Perspective, 13th-18th Centuries», in S. Cavaciocchi (ed.), Il Mercato della Terra Secc. XIII–XVIII. Atti della «Trentacinquesima Settimana di Studi», 5–9 Maggio 2003. Prato: Istituto Internazionale di Storia Economica «Fondazione Da-tini», pp. 119–145.

—. (2003b). «Early Proto-Industrialization in the Low Countries? The Importance and Nature of Market-Oriented Non-Agricultural Activities in the Countryside in Flanders and Holland, c. 1250–1570», Revue Belge de Philologie et d'His-toire 81(4): 1119–1165.

—. (2006). «Rural Wage Labor in the Sixteenth-century Low Countries: An Assessment of the Importance and Nature of Wage Labor in the Countryside of Holland, Guelders, and Flanders», Continuity and Change 21 (1), 37–72.

—. (2007). «The Transition in the Low Countries: Wage Labor as an Indicator of the Rise of Capitalism in the Countryside, 1300–1700», Past and Present 195, Suppl. 2: 286–303.

—. (2009). «The Emergence and Growth of Short-Term Leasing in the Netherlands and Other Parts of Northwestern Europe (11th-16th Centuries): A Tentative Investigation into its Chronology and Causes», in B. J. P. van Bavel and P. Schofield (eds.), The Development of Leasehold in Northwestern Europe, 1200–1600. Turnhout: Brepols, pp. 179–213.

—. (2010a). Manors and Markets: Economy and Society in the Low Countries, 500–1600. Oxford University Press.

—. (2010b). «The Medieval Origins of Capitalism in the Netherlands», Low Countries Historical Review 125: 45–79.

Bavel, B. J. P. van and J. L.van Zanden (2004). «The Jump-start of the Holland Economy during the Late-medieval Crisis, c. 1350-c. 1500», Economic History Review 57: 503–532.

Beekman, A. A. and P. J. Blok (1915). Geschiedkundige Atlas van Nederland. De Bourgon-dische Tijd. De Noordelijke Nederlanden in 1476. Het Bourgondische Rijk in 1476. The Hague: Nijhoff.

Benders, J. (1998). «Over ossen en keurslagers. De stad Groningse, Overijsselse en Gel-derse veehandel tussen 1350 en 1550», in D. E. H. de Boer, R. W. M. van Schaik, and R. Nip (eds.), Het Noorden in het midden. Opstellen over de geschiede-nis van de Noord-Nederlandse gewesten in Middeleeuwen en Nieuwe Tijd