Тем не менее можно сделать два вероятных предположения на основе колоссальной библиографии по политической, геополитической, имперской, военной и морской истории Европы, опубликованной для XVI и XVII веков. Во-первых, что необходимость для номинально суверенных государств Европы в построении и эксплуатации фискальной базы для финансирования одной, нескольких или всех этих общих целей стала более насущной и постоянной, чем какие-либо проблемы, с которыми сталкивались правители островов (Blockmans 1997; Bonney 1991; Ca-salilla and O’Brien 2012).
Во-вторых, среди группы европейских государств, боровшихся с Англией за экономический выигрыш от торговли и колонизации заморских территорий, процесс построения и эксплуатации фискальной базы начался уже давно как реакция на обострившуюся необходимость финансирования капиталоемких и требующих все больших затрат эндемических войн (Downing 1992; Glete 2002; Parker 1996). Некоторое подобие мира наступило после заключения Вестфальского (1648) и Пиренейского (1659) договоров, но этот мир совпал с подъемом Англии, в результате которого возникла угроза и для лидирующей позиции Голландии, и для подчиненных позиций Испании, Венеции, Скандинавии и Франции в морской торговле и колонизации Америки и Азии (Gerace 2004). Эта угроза появилась в тот момент, когда в фискальных системах европейских государств (после почти двух веков высокого давления на них) началось убывание доходности.
Ко второй половине XVII века главные соперники Англии уже нарастили свои доходы, построив продуктивные комбинации из прямых и косвенных налогов на потребление и производство. Они уже предпринимали попытки, без особого политического или административного успеха, «универсализации» правил налогообложения с тем, чтобы применять их в своих доминионах, не считаясь с древними территориальными границами, наследием феодальных льгот и привилегиями, бывшими неотъемлемой частью составных политических образований на материке (Bonney 1995). Они пробовали также улучшить перспективы сбора необходимых налоговых доходов путем окружения развивавшихся региональных, структурных и персональных изменений в распределении богатства, доходах и моделях потребления стабильной и всеобъемлющей налоговой сетью. Их общее стремление к универсальным фискальным правилам не могло обойти конфронтацию с существовавшими региональными, церковными и городскими (и даже деревенскими) интересами и иерархиями, наделенными традиционными полномочиями и обязанностями, которые сохранились после того, как стали политическими составляющими сложных и конфедерированных королевств и республик, снабжавших налогами монархии и олигархии для финансирования государственной политики обороны, экспансии и поддержания внутреннего порядка, а также формулирования правил работы и координации рынков (Epstein 2000; Genet and Le Mene 1987; Zmera 2001).
Для обеспечения стабильного притока налогов, кредитов и займов, особенно в периоды войн и беспорядков, даже самые «абсолютистские» из европейских правителей не могли сделать практически ничего, кроме «переговоров» с властями и синдикатами частных налоговых откупщиков, которым они сдали в аренду или продали обязанности по начислению, сбору и доставке полного спектра сборов, а также таможенных и акцизных пошлин (Dincecco 2009). Как местные, так и региональные политические власти и франшизные администрации брали очень большую плату за свои услуги обеспечения государства доходами (налогами и займами под обеспечение будущих доходов) (Blickle 1997). Эти расходы могли бы, в теории, измеряться как разница между реалистично оцененными и потенциально собиравшимися суммами налоговых обязательств и теми суммами, которые в действительности получало государство. Увы, данные для измерения и сравнения уровней эффективности ежегодного начисления налогов и процентных ставок и других платежей со стороны государства за получение доступа к кредитам и займам у подчиненных политических властей и налоговых откупщиков также не поддаются количественной оценке (Winch and O’Brien, 2002). Тем не менее хорошо снабженная документами и объемная литература по фискальной и финансовой истории содержит указания на высший приоритет, присваивавшийся поколениями финансовых министров и их советников по всей Европе программам универсализации широкого спектра находившихся в их распоряжении налогов и снижения очень существенных долей выручки от налогов, кредитов и займов, выкачивавшихся как грабительские платежи за администрирование и обслуживание долга (Bonney 1995, 1999).
В обстоятельствах растущей необходимости повышения доходов для финансирования войн и поддержки внутренней стабильности любой ценой неизбежное отсутствие реформ фискальных и финансовых систем в европейских государствах объяснимо. Тем не менее оно ослабляло исполнение требований центра, укрепляло силы, заинтересованные в сохранении статус-кво и снижало чистый приток средств в распоряжении государства для военных, морских и прочих потенциально прибыльных меркантилистских целей (Hoffman and Norberg 1994). С 1492 по 1815 год прогресс в создании фискальной и финансовой инфраструктуры для поддержки формирования более мощных и централизованных государств зависел от баланса сил между территориями, обществами, городами и сообществами составных государств, конфедерированных республик и агломерированных империй (Blockmans and Tilly 1994; Hall and Schroeder 2006). Переход в структуре налогообложения к косвенным налогам и приватизации деятельности по их начислению и сбору работал в некоторых государствах некоторое время перед тем, как столкнуться с пагубными явлениями коррупции, клиентелизма, политической обусловленности и, прежде всего, чрезвычайными ситуациями непредсказуемых геополитических и религиозных войн (Dyson 1980). Да, государства устраивали войны, но войны как стимулировали, так и нарушали процесс формирования экономически эффективных государств (Besley and Persson 2008; Gat 2006; Tilly 1990).
По причинам, о которых рассказывалось в первой части этой главы, главные существовавшие на материке неблагоприятные обстоятельства, тормозившие формирование государств-конкурентов, на островах либо отсутствовали на протяжении веков, либо оставались намного более слабыми. Для Англии оборона и наращивание агрессии за пределами королевства были проще и эффективнее, так как требовали меньших инвестиций в капиталоемкий флот, чем у соперников, границы которых проходили по суше (Storrs 2009). Кроме все более незначительного прямого налога на землю, налоговые доходы британского государства никогда не зависели от квот, обсуждавшихся с номинально подчиненными, но влиятельными представителями древних королевств, регионов или округов (Ertman 1997). Учреждавшиеся монархами налоги, которые разрабатывались министрами и почти неизменно ратифицировались угодливым парламентом, уже давно были и оставались универсальными и всеобъемлющими. Обязательства распространялись, по крайней мере по закону, по всему королевству.
После гражданской войны, которая в итоге привела к формальному восстановлению власти парламента над налогообложением и расходами, развились продуктивные рамки налогообложения, которое было перебалансировано в пользу косвенных налогов, расширено за счет включения недоиспользуемых пошлин на внутреннее производство (презиравшихся как акцизы на импорт) и помещено под контроль сравнительно эффективных центральных бюрократий, подотчетных министрам короны. Когда объем чистых поступлений от не использовавшейся в полной мере фискальной сферы продемонстрировал эластичную реакцию на постоянно растущие требования расширения спектра и повышения ставок налогообложения, состоятельные англичане (и иностранцы), представленные своими родственниками в парламенте, стали более уверенно ссужать деньги государству (Brewer 1989).
Подведем итог: в зеркале Европы английское фискально-финансовое устройство было перестроено в благоприятный момент политической и геополитической истории королевства. В отличие от государств, которые были соперниками Англии на материке, влияние ее древних королевств, феодальной аристократии и церковных объединений было урезано реформацией, в результате которой возникла национальная религия, а также армией Кромвеля, покорившей кельтскую периферию (Ertman 1997). На островах фискальной реконструкции не могли помешать номинально подчиненные, но квазиавтономные и отдаленные местные власти, привилегированная знать, епископы и корыстные чиновники с устоявшимся приватизированным правом собственности на сбор налогов. Важнейшие соперники Англии — Иберия, Голландия и Франция, в 1648 году вышедшие из продолжительных разрушительных и дорогостоящих войн, были фискально не лучшим образом расположены вести гонку вооружений с английским королевским флотом (Gat 2006; Glete 2002). К этому времени иберийцы и голландцы, кроме того, уже сделали основные инвестиции в навигационные исследования, инфраструктурные объекты и коммерческие организации, необходимые для установления регулярной коммерции и торговли с Африкой, Азией и Америкой. Пройдя тюдоровское пиратство, хорошо защищенный английский торговый флот занимал позицию, сулившую все большую долю доходов от морской и океанской торговли как внутри, так и вне традиционных пределов европейских вод и границ. В то время как многочисленные симптомы фискального склероза проявились у соперников Англии на материке, политический консенсус сильного централизованного государства, рожденный в белом калении гражданской войны, содействовал реконструкции фискальной конституции, которая снабдила политически ограниченный ancien regime артериями власти (налогами и займами) для поддержки стабильного роста «инвестиций» в несколько экономически значимых общественных товаров: нерушимую внешнюю безопасность, стабильность режима для монарха и аристократии, действовавших через независимый, но угодливый парламент, и военное принуждение, мобилизуемое время от времени для поддержки институтов, поддерживавших частные инвестиции и инновации (O’Brien 2011). Но прежде всего, следуя стратегии, принятой республиканским режимом, королевство построило и поддерживало огромный и мощный флот, защищавший и продвигавший торговлю, коммерцию и колонизацию, простиравшиеся далеко за пределы берегов Западной Европы.